Рассказ Пауля Кёнинга

1941

Теплый, пахнущий цветущей акацией апрель пожаловал в Берлин, разнося по немецким улочкам сопутствующее ему весеннее вдохновение. Люди, здесь живущие, словно на время забыли о всех бедах насущного мира, готовые влюбиться заново во все, что их окружало: в птичек в небе, в улыбки соседей, в дни, что с приходом весны стали бесконечно длинными, в звонкие голоса молоденьких фройляйн, обсуждающих по дороге домой мальчиков в черной форме. Безустанно ждущие и верящие в лучшее фрау, отбросив на время мысли о самом страшном, писали все больше и больше писем на фронт, а после со слезами счастья на глазах бежали обнимать друг друга, получая ответы от мужей и сыновей. Весна — волшебная пора! Она творила любовь и заставляла верить в чудеса — в эту пору года человеческие сердца оттаивали после зимы, забывая на какое-то время о голоде, ненависти и разрушении, охвативших мир. Если не считать евреев и коммунистов, то во всем Берлине можно было сосчитать не более одного недовольного и уставшего индивидуума, чья душа осталась черства и безразлична к благостным флюидам поры влюбленных. Так, как счастливый человек не станет тратить время своей радости на истории о ней, логично предположить, что этим самым единственным возмущенным брюзгой является сам рассказчик. Прямая причина моего продолжительного уныния не замысловатее детского ребуса и наверняка знакома каждому штандартенфюреру моего возраста — ею является моя работа, а точнее, должность, которую я, Пауль Ганс Кёнинг, получил после пяти лет блестящей службы в Абвере, как лучший из кандидатов, которых Они смогли найти. Я был ужасно горд и польщен, когда мне пожимал руку сам Фюрер, которого я с прошлого декабря был обязан защищать ценою собственной жизни. Что стоило во имя Рейха мне, полному огня и энтузиазма, схватить пулю в лоб или лишиться пары-тройки конечностей? Да это сущие пустяки по сравнению с тем, на что я официально и безвозвратно согласился, только поставив подпись на паре важных документов. Делами, в какие волею судьбы я был замешан, должны были заниматься напыщенные сектанты из Аненербе, с их-то бюджетом и возможностями, но на кой-такой черт, когда под рукой был надежный и когда-то наивный Пауль Кёнинг? Разочарованный и крайне возмущенный наглостью сегодняшней жертвы моих должностных обязанностей, я вошел в паб, в коем со вчера договорился о встрече с моим драгоценным соратником Иоахимом Витманном. Под шум громкой музыки, пьяную офицерскую брань и подпитый смех кучки свиней из Люфтваффе, набивавшей пуза колбасками и пивом в углу у стойки, я отыскал своего доброго товарища за нашим привычным боковым столиком у входа. Заметив мой настрой, он лишь сочувственно усмехнулся во время рукопожатия и окликнул официантку. — Иду, Иоахим, дорогой! — резво откликнулась грудастая австрийская фройляйн, с грацией лани простискивая свой плотный стан между хохочущими пьяницами. Мой друг попросил её налить нам две кружки холодного нюрнбергского пива и та, резво кивнув, мгновенно исчезла в толпе, с завидными добродушием и гостеприимством здороваясь со знакомыми раскисшими мордами в синих фуражках. Пятница. Почему большая часть покушений происходила именно по пятницам? Я только возвращался с работы, когда мои друзья и бывшие сослуживцы уже были в доску пьяны и не обременены повседневными проблемами. И вот, мое утешение сидело предо мной — милый Иоахим, готовый слушать мои печальные рассуждения и в нужной поре одарить своей безмерной душевной теплотой. Он прошел со мной через старшую школу, академию и разведку, а его истории, на которые он всегда богат и щедр, заставляют слушающего забыть о внешнем мире и содрогаться каждый раз, когда его голос волнительно повышается. Слышали бы вы его рассказ об отрезанном пальце или латунном подстаканнике! Что за человек был этот Иоахим. — Ваш день, Пауль, как я гляжу, обернулся очередным разочарованием, — вымолвил он, когда перед нами словно из неоткуда возникли две обещанные кружки пенного. — Уж хуже некуда, мой дорогой друг, — ответил я с присущей мне в такие моменты тоскою. — Вы бы знали, участником какого нелепейшего конфуза я стал сегодня днем! Знаю, разговор не для закусочной, однако не думаю, что этих летчиков интересует что-либо, помимо выпивки и вульгарщины. Я думаю увольняться, Иоахим. С меня довольно. — Ужели дела настолько плохи? — Хуже некуда, мой друг. Давайте выпьем за душевное спокойствие. Оно сейчас нам всем необходимо. Наши кружки соприкоснулись с громким звоном, едва расплескивая пиво на стол. Мы приложились и отпили примерно по четверти содержимого. Я знал и без слов, что мой товарищ желает выслушать о сегодняшнем происшествии, так как он не раз говорил мне, что находит мою профессию крайне увлекательной и необычной. Я бы с радостью с ним поменялся, если бы не любил его так сильно и не желал ему зла. — Вы помните Розу, Иоахим? — решился заговорить я. Мой собеседник утвердительно кивнул. — Это та женщина-секретарь, что приударяла за вами. — Однако безуспешно. Она самая, — я отпил еще пива и не спеша продолжил. — Так уж случилось, что в сердце этой особы загорелись… новые чувства ко мне. Не могу сказать, правда, любовь это, или же желание отомстить, если исходить из последствий сегодняшнего дня. Я думал, она ко мне охладела. Все эти взгляды, когда мы пересекаемся в коридоре по дороге в уборную, касания руки, когда она передает мне папку с документами, звонки… — А что звонки? — Она говорит ужасно томным голосом. Но не так давно я видел её в компании штурмбанфюрера Хайнца, она заигрывала с ним, они держались за руки… Но не в этом суть. Дело в том, что Роза пришла сегодня на работу в непонятном мне настроении. Я бы назвал это праздной радостью, если бы только в её взгляде не мелькнула какая-то дьявольщина, когда она со мной поздоровалась. Одета она была по-весеннему, романтично, накрутила кудри и при этом держала в руках небольшую коробку. Она была ко мне крайне мила, что было странно, если учесть то обстоятельство, что после моего многократного отказа ей в отношениях, Роза показывала себя крайне бездушной и несколько буйной персоной. — Что же было в коробке, что же? — Витманн был крайне заинтересован. Я знал его любовь к романтическим интрижкам и глумлению на теми, кто стал их невольной жертвой. — Там было печенье, Иоахим. Ванильное печенье. Роза принесла его для нас с Кройцером, а как вы знаете, она не редко подкладывала ему на стул кнопки, «нечаянно» наступала каблуками на ноги и еще разными способами калечила. И тогда я стал что-то смутно подозревать. Я изобразил спешку, взял коробку, и, прежде, чем хозяйка успела что-либо возразить, отнес её в свой кабинет, чтобы обезопасить товарища. Вы же знаете, что Роза проследит за тем, чтобы мы съели её угощение. В случае отказа нас ждет страшная расправа и ментальный террор. Она же самая настоящая доминантка, которая в случае чего может разодрать кому-нибудь лицо, при этом изображая крайне милую персону. Мне еще тогда не понравился запах, исходящий от её угощений. От них пахло вовсе не ванилью, а лекарством, которое пила моя бабуля в старости. — Ужасно! — Совершенно. Я выкурил сигарету, оставив коробку на рабочем столе. Было около часа дня к тому времени, как я разобрался с канцелярией — самое время совершать обход по этажу. Да, признаюсь, что допустил профессиональное упущение и проигнорировал шарудение недалеко от канцелярии. Но это мог быть кто угодно, потому я решил возвратиться в кабинет и немного подремать. Я уснул за столом, прямо около коробки со странным печеньем и, проспав так какое-то время, был разбужен шорохом где-то совсем рядом со мной. Дальше можете себе представить: дверь в мой кабинет распахнута, коробка печенья открыта… Я поднимаю голову, и вижу, как обнаглевший юнец с проблемной кожей неистово пожирает отраву, при этом шурша фольгой и просыпая крошки на мою форму. Собой он напоминал красный стручок фасоли — худой, долговязый, одет в обтягивающий бордовый комбинезон. Еще и с капюшоном, плотно сидевшем на его голове. Гладенький, словно яичко. Блестел, как ящерица. На бедрах синие полоски, а слева на груди металлический значок с британским флагом. — Так, в этот раз англичанин! Интересно, Пауль, очень интересно, — мой друг поднял кружку в последний раз чтоб высосать остатки пива, и я понял, что за разговором совершенно забыл о том, что пришел сюда чтобы пить. В это время Иоахим принялся перечислять всех недавних гостей Рейхстага по пальцам: — Русский, француз, поляк, американец, мексиканец, японец (да как он мог!), индус, узбек… — Вот теперь еще и англичанин. Глаза бы мои их больше не видели. — Эх, хотел бы я охранять Фюрера от путешественников из будущего, мечтающих его убить. За что, кстати? Думаете, мы выиграем эту войну? — Я не знаю, Иоахим. Но я все не пойму, как им это еще не надоело? Надо будет как-нибудь допросить кого-то из этих мерзавцев. А то правда любопытно, что у них да как в будущем. Итак, я поднял голову. Глаза британца округлились до неимоверных размеров, а изо рта выпал кусок изжеванной выпечки. Прямо на документы, черт побери! — Простите меня, герр, я просто ужасно голоден, — молвил он и пулей ринулся к выходу. Быть может, самый быстрый из всех, кого я видел. Другой офицер, возможно, растерялся бы, ну, я-то знал, кто он такой и зачем пришел, а потому кинулся за ним. — И что же было дальше? — Дальше началась погоня. Я мчался за ним по коридору, он был в десяти метрах от меня, но я неумолимо сокращал расстояние. Еще немного, и я бы надрал его английскую задницу! Однако подлец, оснащенный диковинными гаджетами будущего, внезапно запрыгнул на стену, прилипнув к ней, как лягушка. Он полз под самым потолком, так быстро, что я еле за ним поспевал. Тут, я разглядел на его боках черный пояс с кобурой. Я не знал, какое ужасное оружие принес он с собой, но я прекрасно понимал, что его собираются применить против Фюрера. — Стой, подлец! Я знаю, кто ты такой! — прокричал я, но тот не остановился. Он лишь отвлекся малость на мой голос, от чего его рука неловко подвернулась и негодяй чуть не упал со стены. Однако чудом он удержался и продолжил бегство. Коридор был длинным, но подлец неминуемо приближался к кабинету Гитлера. Я осознал, что пришло время действовать. В такой профессии, как у меня, Иоахим, мы обязаны стрелять на поражение и не щадить никого. Сегодняшний так же не стал исключением. Я потянулся к Вальтеру, но не обнаружил его на месте. Похоже, я был настолько измотан, что проснувшись, оставил оружие на столе и не сразу заметил его отсутствие. Но сдаться? Да никогда на свете! Впереди находился поворот к лестнице, которую мерзавец должен был преодолеть прежде, чем окажется у цели. Это было мне и нужно. Как вы знаете, дорогой друг, место моей работы изобилует партийными флагами. Как раз у лестницы, ведущей на верхний этаж к Гитлеру, гордо стоял флагшток со знаменем НСДАП. Не раздумывая, я схватил его, словно копье, и продолжил погоню. Мое импровизированное снаряжение дало мне большое преимущество в бою, и приняв этот факт, британец тревожно поспешил. Обхватив флаг крепче, я прибавил скорости и уколол негодяя в ягодицу. Тот взвыл и снова оказался близок к падению, но, увы, удержался на стене. Вероятно, его долго тренировали. Пусть его физическая форма оставляла желать лучшего, навыки и стратегия передвижения у этого человека явно были на высоте. Подпрыгнув вновь, я повторил укол и… Да! Британец плашмя слетел со стены и оказался прямо передо мной. — Стоять! Руки вверх, молодой человек! — сказал я, угрожающе нацелив на него флагшток. Тот выполнил мой приказ и громко глотнул, смотря на меня пусть растерянно, но все же бесстрашно. Я уже было собрался пригвоздить гада к стене, словно бабочку, но тут, из рукава его красного костюма на меня вылетело несколько струек дурно пахнущей жидкости, в которой я сразу же узнал кислоту. Закрыв лицо рукой, я с ужасом обнаружил тут же проступившие дыры в моем пиджаке. Кислота попала и на рубашку, грозясь вот-вот проесть в ней дыру и добраться до кожи, что вынудило меня немедленно избавиться от верхней одежды. Это позволило преступнику выиграть немного времени. Позабыв обо всем, что не являлось моим святым долгом, я бросился за ним и нанес жесткий удар по голове палкой со знаменем. — Вы надоели мне, сэр, — произнес молодой человек с английским акцентом, — позвольте мне выполнить мою работу. Идите по своим делам. — Ты и есть мое дело, болван. Немедленно остановись, прежде, чем нарвешься на проблемы, — ответил я ему, за что получил выстрел новой струей кислоты, что к преогромному моему счастью, попала не на обнаженный торс, а на штаны, не задев меня и не заставив мучаться от ожогов. Действовать нужно было срочно. Я буквально сорвал с себя штаны, оставшись в одном лишь белье, сапогах да фуражке. Вооруженный знаменем, я выглядел более не угрожающим, а смешным, о чем я узнал по реакции врага. — Какой настырливый немецкий официрен! — выругался он и уже было поднял руку, дабы пролить на меня, совершенно беззащитного на тот момент, еще яду. Но… Чудо! Осечка — похоже, его запасы иссякли, о чем и свидетельствовали его растерянные взгляды то на меня, то на оставшийся ему путь. Но это, к сожалению, был еще не конец. Ведь чтобы выполнить миссию, ему первым делом нужно было избавиться от меня, а это, скажу вам, не так-то просто. Тогда, сорвав с пояса маленькое нечто, напоминавшее крохотную капсулу, он швырнул её в мою сторону, и только та разорвалась в десяти сантиметрах от моей ноги, до меня донеслась удушливая вонь какого-то непонятного дыма. Я закашлялся и невольно сбавил скорость, более не способный нормально дышать. Отчаянно кашляя и прочищая легкие, я старался сохранять самообладание, напевая в голове любимые немецкие марши и напоминая себе о том, что от моей ошибки в данный момент зависит судьба целого Рейха. Я кричал себе «Я должен! Я должен!», чувствуя, как дурманящая бездна обморока затягивает меня к себе своими путами. К счастью, благодаря моей железной воле и непоколебимому чувству долга я сумел избежать отравления, но к большому разочарованию, химическая смесь, какой я был атакован, поразила мои голосовые связки. Я попытался выругаться, но моя речь более напоминала блеяние какого-то неведомого животного. Вместо привычного приятного тенора, я пищал как блоха и ничего не мог с этим поделать. Тут я услышал крики офицеров. Метнулся на звук и обнаружил, что англичанин отправил дымовыми шашками охрану Фюрера, чья воля оказалась несколько слабее моей, а потому и подчинилась опасному яду. Я вскричал своим новым диким, невнятным голосом проклятия в сторону подонка, и тот, поняв, что я все еще преследую его, прибавил шагу. Острие моего флагштока было всего в метре от его спины, когда этот человек ворвался в кабинет Адольфа Гитлера и направил на него пистолет. Красный от негодования и злости, я в последнее мгновение успел выбить пушку у него из рук. Клянусь, Иоахим, в ту секунду на моей голове появилось несколько седых волос. Фюрер совершенно спокойно наблюдал за моими действиями и казалось, был ничуть не смущен моим нелепым внешним видом, а, наоборот, благодарен за мою блестящую службу. Но вы только вообразите, Витманн! Практически голый, со смятым партийным знаменем на штыку, в кабинете у самого Адольфа Гитлера! И ни единое слово оправдания не было способно слететь тогда с моих уст. Господи, что за ужасный позор. Прибежала охрана и окончательно обезвредила мерзавца. Я кинул зигу Рейхсфюреру и пропищал ему, что для меня большая честь спасать его жизнь изо дня в день. Разумеется, честь. Но я безумно устал от этого цирка шапито. — Что же произошло с англичанином? — спросил Иоахим, глядя на меня с восторгом и почитанием, после истории об очередном героическом спасении главы государства. Я опрокинул в себя остаток пива, отставил кружку и устало закурил. — Он напросился в туалет, когда печенье Розы дало о себе знать. Его прождали около сорока минут, и когда у наших офицеров закончилось терпение, они ворвались в его кабинку, однако никого в ней не застали. Только британский значок на сливном бачке. Это единственный случай из моей практики, когда временному путешественнику удалось бежать. Скорее всего, он вернулся в свою эпоху. Боюсь, теперь мы с вами знаем, кого винить в случае, если Гитлера однажды найдут с дыркой в голове.