***
Вскоре я узнал мимоходом, что мой новый знакомый является представителем Чехии и будет исполнять какую-то ну очень драйвовую песню, как многие говорили. Впрочем, хотя душа только и делала, что витала вокруг нашего с ним недавнего знакомства, разум обязывал готовиться к выступлению. Чехия и Украина должны были выступать в разных полуфиналах, поэтому я не пересекался с моим очарователем даже на репетициях, которые, надо сказать, выжимали из меня все соки — было непросто и отработать «восстание» из гроба-рояля, и не сплоховать с горящей лестницей, и пиджак в два маха скинуть, и петь при всём этом на языке, который мне чужд... Впрочем, с пиджаком приключилась отдельная история, но всему своё время. На первой репетиции я немного задержался — хотелось отработать подъём и спуск по лестнице, потому что на данном этапе через раз случалась задержка на пару секунд. Вся команда уже разошлась, а я сидел на самой нижней ступени моей необычной декорации и про себя вёл отсчёт, чтобы выстроить нужную композицию у себя в голове, как вдруг услышал за своей спиной лёгонькое покашливание и встревоженно обернулся. На верхней ступеньке стоял он, засунув руки в карманы и с уже знакомой и почти что родной улыбкой смотря на меня. — Добрый вечер, Мэл. Кажется, я снова напугал тебя, мне надо перестать появляться так неожиданно, — медовым голосом произнёс чех, внимательно изучая моё сегодняшнее амплуа взглядом. — Я забыл представиться, неудобно получилось. Миколас Йозеф. Но для тебя — просто Мик. На тот момент мне удавалось сходу переводить не все его слова, наверное, даже к счастью, иначе бы я уловил этот заигрывающий подтекст и точно раскраснелся. Хотя бы имя его я узнал. Как он сумел незаметно забраться на чёртову лестницу?! — Привет, Миколас... Мик. Как дела? — почему-то кроме избитого временем «How do you do?» в голову ничего не пришло. Миколас склонил голову набок и стал медленно-медленно спускаться ко мне — преодолевал по ступеньке за секунд десять-пятнадцать. Мне стало не по себе, прямо как тогда, в автобусе. — О-о, да, всё просто прекрасно. Мы готовим один классный трюк в номер, думаю, тебе должно понравиться. Но я и ты ведь не про мои дела будем говорить, правда? — прошептал Мик, уже стоя на одной ступени со мной. Он присел рядом и стал загадочно смотреть на меня. Что же... выходит, если не сломаем языковой барьер, то хоть взглядами пообщаемся, я — своим взволнованным, он — своим нахально-испытывающим. Мне очень хотелось спросить его, о чём же он тогда собрался со мной беседовать, но английский окончательно совершил самоубийство в моём мозгу. К счастью, Мик просто продолжил говорить, а я — пытаться его понять. — Линза? — только сейчас я понял, что он непрерывно любовался моим псевдо-белоснежным оком. Я коротко кивнул, а чех провёл своим большим пальцем по моему нижнему веку. В очередной раз мне пришлось невольно вздрогнуть: у Миколаса были очень холодные руки. — Красиво выглядит. Значит, ты эдакий вампир-поглотитель? Укусишь меня? Этот его «Would you like to bite me?» поставил меня в полный ступор. Я неловко заулыбался краешками рта, даже и не зная, свести ли вопрос к шутке. Но мой знакомый, кажется, и сам не подразумевал за этим ничего серьёзного. Или мне хотелось в это верить. — Ты ещё милее, когда стесняешься. Хочешь как-нибудь прогуляться в свободное от репетиций время? — юноша едва заметно прикусил нижнюю губу. Теперь он больше походил на детёныша коалы, что внимательно следит за листочком эвкалипта, которым его сейчас угостят. Едва ли в Чехии водятся коалы, этот — исключительная особь. — Погулять? — я решил уточнить, правильно ли перевёл его предложение. Миколас подтвердил мою догадку кивком. — Я... не буду против, Мик. В свободное время разве что. — Отлично. Где бы ты хотел со мной встретиться, сладкоглазый? — Under the ladder... — я почему-то вспомнил собственную песню и тут же поймал себя на слове. Я что, правда назначаю сейчас другому мужику встречу под лестницей, как наивная девятиклассница бойфренду из параллели? Нет-нет-нет, не может же это в самом деле быть свидание! — Под лестницей? — кажется, и Миколаса удивило моё предложение — это на миг проскользнуло в его карих зрачках. — Что же, увидимся завтра, в пять, под лестницей возле гримёрок. Не обмани меня. Чех поднялся со ступени и еще раз провел своими холодными пальчиками по моей левой щеке. Он исчез за сценой так же быстро, как и появился в моей жизни, такой взбалмошный, причудливый и до чёртиков харизматичный. Впрочем, дебют Миколаса в моей судьбе меня заботил не так сильно, как поиск нужной лестницы, под которой мы с ним должны увидеться — ведь я не понял, о какой именно шла речь в его фразе, будь неладно моё знание английского! Остаётся только надеяться, что лестниц в здании не так уж и много...***
Впрочем, утруждаться поиском лестницы мне не пришлось: Миколас во время очередной репетиции неудачно грохнулся, выполняя этот их обещанный «классный трюк», в итоге уехав на машине скорой помощи. И всё; сиди вот теперь, гадай, как там этот ублюдок в больнице поживает. Но больше всего меня волновал вопрос: какого хрена вообще я так пекусь по его душу? Не мог же я в него... Да нет. Бред. О какой влюблённости речь, Бога ради. Он просто хороший человек. Хороший человек, потихоньку сносящий мне башню.***
Треволнения по поводу повреждённой спины чеха оказались напрасными: пару дней спустя Миколас вернулся в строй и продолжил репетиции, но мы с ним так и не пересеклись ни разу. Зато я решил немного подготовиться к нашей встрече заранее и подтянуть свой уровень знания языка, закачав на портативный плеер курс разговорного английского. Заместо излюбленных треков у меня теперь регулярно из наушников звучал тягучий голос дикторши. Нет, я определённо свихнулся. На дворе стоял вечер накануне первого полуфинала «Евровидения» — последний свободный вечер перед извержением музыкального Везувия. Я сидел в гримёрке за своим столиком и листал текст своей песни. Меня не покидало чувство, что какая-то важная деталь отсутствует в моём представлении, будто нечто значительное ускользает от глаз, но я не могу это нечто поймать. Надо сказать, сам бы я так и не догадался, чего именно мне не хватало тогда. Как раз в сей миг раздался едва различимый в полусонной возне Лиссабона стук в дверь гримёрной. — Да? Можете войти! — повышенным тоном сказал я на русском, не отрывая взгляд от листов с текстом. Я слышал, как дверь тихо отворилась и кто-то прошёл в помещение, но продолжил заниматься своим делом. В зеркале передо мной отразилась знакомая рубашка, и я взволнованно вдохнул воздух носом. — Извини, я плохо понимаю по-русски. Перейдём на английский? — Миколас уткнулся носом мне в плечо. Что же, руки у него и правда ледяные, зато дыхание обжигает — будь здоров. Я невольно простонал от таких приятных ощущений. — Вау, а ты какой-то неправильный вампир, Мэл. Ты в зеркале отражаешься. — Как твоя спина? — спросил я, совладав с обожжённым плечом и уже более-менее ориентируясь в том, что он говорит, спасибо самоучителю в плеере. Странное дело: я смотрел в глаза зеркальному отражению Миколаса, а оно в свою очередь смотрело на меня, и это не могло не зачаровывать. — Спасибо. Уже лучше, просто упал и ушиб поясницу. Но ты-то меня залечишь, правда? Йозеф оставил моё плечо в покое и протянул мне свою ладонь в качестве пригласительного жеста. — Ты задолжал мне встречу под лестницей. Не забыл, сладкоглазый? Ладно, однажды-то я точно привыкну к этому прозвищу. Тогда и там я вполне мог отказаться от предложения чеха, ссылаясь на поздний час, усталость, завал из-за приближающегося конкурса, и парень наверняка бы понял меня и ушёл. Но заместо этого я положил свою ладонь поверх его ладони и с ухмылкой встал со стула, показывая своё согласие идти под ту треклятую лестницу. И я поступил так не из-за какого-то фальшивого сострадания или чувства долга, нет, отнюдь не из-за сие. Я просто желал пойти с Миколасом далеко-далеко и там доказать, что совершенно не являюсь застенчивым украинским певечиком. Желал. Чех явно не ожидал, что я так быстро и легко соглашусь на его приглашение, но со знакомой энергичностью повёл меня по коридору, застеленному серым линолеумом. Дойдя до конца холла, певец вдруг свернул направо, и мы оказались на самом нижнем ярусе лестницы. Пролёт едва освещал одиноко горящий овальный светильничек на стене; такая низкая освещённость явно нарушала установленные нормы, но нам это было даже на руку. Уроженец Праги довёл меня до пространства под лестницей и остановился, выпустив мою руку из своей. Я едва видел в темноте его блестящие азартные глаза. — Ну, а теперь рассказывай, что ты хотел мне так сказать...***
С каждым днём нам становилось всё более неловко встречаться. Мне до сумасшествия нравилось перебирать смущённо его русые пряди волос, что-то ласково шепча на ломанном английском, снова и снова назначая ему ради этого укромные свидания под лестницей. «Под лестницей? Так вот про что твоя песня?» — спросил меня как-то с ухмылкой Миколас. Вместо ответа я впился в его губы так страстно, насколько мне позволяла моя «вампирская» энергетика. Я никогда ещё не хотел никого так целовать, чего уж говорить о более тяжёлых, но интересных моментах. Мне было достаточно неловко лишь ощущать, как его рот нежно обнимает мой в ходе очередного поцелуя, а крепкая юношеская рука осторожно гладит меня по спине. И мне, и моей неожиданной пассии удалось успешно перешагнуть через полуфиналы, после которых, однако, времени для встреч не осталось совсем. Но, само собой, ни одного из нас не удовлетворило бы участие в финале без предварительных ласк. Причём, как оказалось, в этот день Йозеф был настроен куда более решительно, чем я предполагал... — М-Миколас? — удивлённо пробормотал я. Всё было как обычно: я, он, лестница, мои руки в его волосах... а вот его холодные, по обыкновению, ладошки бродили не там, где следовало бы: я почувствовал в темноте настойчивые прикосновения в области ягодиц. — Мэл? — спокойно ответил он, продолжая рукоблудствовать. — Неужели ты не хочешь немножечко взбодриться перед Гранд Финалом? — Иди к чёрту, конечно хочу, — я максимально сократил расстояние между нами, так, что без труда чувствовал каждую набухшую жилку на его теле. А ведь по этому тело стонало столько школьниц! Знали бы эти школьницы, что происходит сейчас под лестницей... Довольно скоро Миколас почувствовал, что мне очень понравились его прикосновения, так что освободил одну из своих рук от миссии ублажать мой зад и переместил её на более увлекательную позицию моего тела. Мне ничего не оставалось, кроме как несильно запрокинуть голову и восхищённо прошептать имя своего соблазнителя, который делал потрясающие цилиндрообразные движения перекочевавшей на мой стояк рукой. Вскоре он освободил и вторую ладонь, пальчики которой тут же успешно стали расправляться с пуговицами на моём пиджаке, ежесекундно сбиваясь с дела — Миколас явно волновался, но не думаю, что подобное он переживает впервые. Возможно, с мужчиной и впервые... Сам чех тем временем покончил с последней пуговичкой и уже стаскивал с меня мешавший пиджак, как мы оба услышали громкий и резкий треск. И я, и Миколас замерли в непонимании. — Что за... Впрочем, ладно, продолжай, — я мягко обвил его шею своей бледной рукой, намекая на продолжение начатого, однако любовник сосредоточенно хмыкнул и провёл по моему пиджаку рукой. На месте, где основной элемент пиджака плавно переходит в рукав, кисть чеха замерла и сосредоточенно ощупала его. — Упс... Э-э, извини. Это был важный для тебя пиджак? — неловко пробормотал Миколас. Меня как огнём из моего номера обдало; я скинул с себя пиджак и судорожно осмотрел его. Так и есть: шов разошёлся на месте крепления рукава, вместо него там теперь красовалась дырень размером с новорождённого котёнка. Я взволнованно простонал и зарылся лицом в изувеченный элемент одежды. — Это был очень важный для меня пиджак. Я в нём выступаю! Это мой костюм! — Это твой что-о-о?! — воскликнул в свою очередь певец и выкатил на меня глаза. — Кто тебя просил в костюме-то приходить! — Я же не думал, что мы решим потрахаться, — буркнул я в своё оправдание. — И до начала шоу всего ничего осталось! Мой номер первый!!! Я не могу выйти без пиджака, это важный элемент моего перфоманса! — Тише, Мэл, не кричи, — выдохнул Миколас и провёл пальчиком по моей ключице. Я впервые увидел его таким задумчивым. Видимо, не каждый день ему доводится рвать чужие пиджаки. — Есть одна мысль. Идём! Он уверенными шагами вынырнул из лестничного закутка, и я последовал за ним, только менее самонадеянно. Чего ещё не хватало: подвести родную Украину из-за испорченного в порыве страсти пиджака. По пути мы встретили длинноногую Элину, распевавшуюся перед её оперой, но уделившую нам пару мгновений, чтобы широко улыбнуться своими безупречными зубками, и молдавского пухляша из «DoReDos», который, однако, не уделил нам внимания, активно что-то говоря в телефон — видимо, вёл очередную прямую трансляцию в Instagram. Мы остановились у двери с табличкой «Czech Republic». Миколас отворил её ключом, по всей видимости, собственным, после чего пригласил и меня войти кивком головы. Костюмерная Миколаса ничем не отличалась от моей, разве что шмотья всякого было в разы больше. Парень тут же принялся перерывать вешалки с одеждой, пока победно не щёлкнул пальцами и не протянул мне что-то в защитном чехле. Я расстегнул молнию чехла и стал рассматривать то, что мне любезно предложили. — Это тоже пиджак, только мой. Мы сначала хотели его задействовать, но это было бы лишним, — усмехнулся чех. И правда, вспоминая его активные виляния жопой и сальто... Пиджак пришёлся б не к месту. — Я думаю, тебе подойдёт. Примерь. Что же, а в этом пиджаке и правда что-то было. Даже сел почти что идеально. Я благодарно посмотрел на чеха. — Забирай, виноват, так сказать, возмещаю ущерб, — пожал плечиками Мик и радостно заулыбался. — И вообще, кто-то по-моему безумно торопился выступать. Поспеши, номер один. Увидимся на сцене. В этот момент я одновременно и ненавидел Миколаса за всё хорошее, и безумно любил. Оставив на прощание чеху сладостный засос на губах, я поспешил к своей команде, уже предчувствуя, что меня хватились.***
Мы взглядами успели пересечься во время парада всех стран-участниц, но, конечно, было уже не до того: началось самое пекло за хрустальный микрофон. И вот он, тот самый момент: я стою на сцене, на мне — чужой пиджак, прибывший в Лиссабон прямиком из Чехии, почти весь мир испытывающе следит за каждым моим движением... и ощущаю настоящее счастье. Счастье быть частью чьей-то жизни, частью истории, частью музыкального мира, но самые искромётные крупицы счастья затерялись здесь — в складках пиджака, пахнущего уже таким милым сердцу одеколоном, его одеколоном. Я не знаю и не уверен, что именно ждёт нас после «Евровидения», настигнет ли нас разлука или любовь до настоящего гроба, а не рояля, из которого я только что поднялся, поя свою песню, но одно знаю наверняка: однажды скажу Миколасу, как сильно его люблю, и тогда наш с ним мир станет куда шире пространства под лестницей.You can see that whatever the weather That the wind’s always there, always fair And it has always been now or never The decision has got to be made