Перипетии

      Слабая принцесса. Бесполезная принцесса.       Зачем он оставил ее в живых?       Уж точно не из-за родственных чувств: Шури — дочь человека, отобравшего у Эрика отца, семью и будущее как одного из принцев. Она прекрасный объект для разъедающей Н’Джадаку мести.       Жалость тоже не имела к столь непонятному жесту никакого отношения. Эрик лишен сочувствия: именно он развязал кровавую войну, раскрыв и передав технологии Ваканды внешнему миру. Людям не нужно много, чтобы, подобно растравленным псам, вцепиться друг другу в глотки. Неумеренные амбиции и жажда власти лишают их здравого рассудка, способности видеть и понимать, кто является истинным врагом. А потому Эрику достаточно сейчас лишь наблюдать, не принимая непосредственного участия в конфликтах.       Неужели Н’Джадаке не хватало свидетелей его триумфа? Тех, кто мог оценить чужую победу по достоинству, прочувствовав на горьком контрасте своего поражения?       Смотри, принцесса. Наблюдай, принцесса.       Ей не у кого спросить совета: старший брат был убит в поединке, мать пропала, Окойе делала вид, словно ничего необычного и ужасающего не происходило. Власть короля незыблема, а верность Дора Милаж непоколебима. Все просто. Главы иных племен не стали вступать в конфронтацию с Эриком, опасаясь его гнева.       У Шури не осталось союзников, да и она сама бы не решилась кого-либо подставлять под удар. Скорый на расправу Н’Джадака мог растоптать каждого, кто посмел бы бросить ему вызов.       Боль от утраты никуда не исчезла. Она глубоко сидела внутри, саднила и каждый день напоминала о себе. Только сейчас, лишившись всего, оглушенная потерей, Шури в полной мере осознала, к чему обязывал ее статус. Забыть о собственных интересах и думать о других. Иной мотивации не оставалось. Нельзя позволить ненависти ослепить себя.       Раньше жизнь казалась игрой, увлекательной, но довольно легкой: одаренная от природы и рожденная в королевской семье, Шури привыкла непринужденно добиваться желаемого, заниматься тем, что было ей по душе и что, чего уж там, получалось лучше, чем у кого-либо.       Что она могла теперь? Разве что выжидать, подобно охотящейся пантере, следящей за жертвой и вымеряющей каждый свой шаг. При всей своей вспыльчивости и высокомерности Эрика нельзя было назвать глупцом. Отнюдь. Иначе бы он не нашел дорогу к спрятанной от мира Ваканде.       Шури лишили доступа к вибраниуму, и лаборатория, где девушка раньше проводила большую часть времени, оказалась для нее под замком.       Сейчас же принцесса чувствовала себя элементом декора, неотъемлемой частью какой-то странной церемонии, суть которой от нее ускользала, а окружающие не спешили делиться с ней тем, что знали.       Впрочем, интуиция шептала, подсказывала, что это не та роль, которую ей отвели, что она не видела очевидного. Каждый день Шури ждала, когда ей объявят об уготованной участи. Страха она не испытывала, лишь сожаление о том, что не успела сделать. Н’Джадака велел держать принцессу под замком, понимая, что она, как и он в свое время, не смирилась с утратой и не стала его союзником, поправ оборвавшиеся привязанности. Он с усмешкой объявил Окойе, что Шури будет куда безопаснее находиться в отведенных ей покоях, а если принцесса пожелает без его ведома прогуляться, то пусть пеняет на себя.       Эрик требовал ее присутствия, когда приезжали делегации из других стран. Девушка каждый раз едва сдерживала отвращение, глядя на то, как все эти люди лебезили перед новоявленным королем. Однако Шури молчала, сохраняя внешнее напускное спокойствие, избегала гнева кузена: мертвой она уже ничего не сможет изменить. Благо, что Н’Джадака не пытался вывести Шури на открытый конфликт, не провоцируя и не вставляя ненужных замечаний. Хотя сначала пару раз со свойственный ему апломбом Эрик упомянул Т’Чаллу, но девушка смогла скрыться за маской бесстрастности, пусть даже внутри все кипело от злости. И непонятно, что задело принцессу больше: насмешка кузена или же холодный одобрительный взгляд подобравшейся Окойе.       Впрочем, Шури не смогла обыграть Эрика. Ложь никогда не являлась ее коньком. Она не привыкла фальшивить: в Ваканде не были в почете лицемерные игры за власть и влияние.       Они вдвоем остались в церемониальном зале, где обычно проходили собрания со старейшинами племен. После одной из таких встреч Дора Милаж были небрежным жестом выставлены за двери, а Шури велели не спешить с уходом.       Девушка остановилась, скривившись, и развернулась, попытавшись с лица стереть свое неудовольствие ситуацией. Н’Джадака восседал на троне, не лишенный величия, но и в подметки не годившийся Т’Чалле.       — Ты ведь так и не смирилась, — Эрик не спрашивал, а утверждал.       Шури вздрогнула. Ее игра окончена?       — Тебе страшно? — кузен слегка склонил голову к плечу, наблюдая за реакцией принцессы.       — И что теперь? — Шури решила оставить его вопрос без ответа. Конечно, ей было страшно, но в то же время она малодушно чувствовала облегчение, точно Н’Джадака снял с ее плеч неподъемную ношу. — Меня ждет участь брата и матери?       Неужели Эрик наконец в полной мере понял, что пользы ему от нее никакой не предвидится, а вот удар в спину от кузины ожидать стоило.       — Нет, — буднично заверил ее Эрик, пожав плечами, точно его это не касалось.       Разумеется, Шури не поверила. Ей казалось, что в любой момент Н’Джадака мог привести в исполнение приговор, вынесенный ей накануне.       Он встал и не спеша подошел к Шури, зная, что никуда она от него не денется. Девушка напряглась, хотя взгляда не отвела, ей нужна была эта маленькая победа.       — Нет, не ждет, — повторил Н’Джадака, словно читая ее мысли, и склонился к девушке.       Отступить Шури тоже не посмела. Было определенно что-то неправильное в его близости.       — Так интереснее, — прошептал Эрик ей на ухо. Он без излишней поспешности выпрямился, отстранившись.       Живи, принцесса.       В черных глазах Эрика искорками вспыхнула привычная уже насмешка. Его определенно увлекало подобное положение вещей. Хищник, разглядевший в пойманной добыче забавную игрушку.       А Шури поняла, что их разговор обязательно будет иметь продолжение.