***
Когда он смотрит на себя в зеркало часом позже, он думает только о том, почему тогда с именами нет еще фамилий — в тысячу раз проще оказалось бы вычислить, с кем все эти безликие люди были связаны. Имен для поиска недостаточно, хотя лучше б уж их не было, проще стало бы дышать; осточертело бояться потянуться лишний раз, чтобы не обнажить перед чужими глазами что-то им не предназначенное. Питер со вздохом опускает худи, осознавая, что с фамилиями этот кошмар занимал бы раза в два больше места; вдруг начало бы покрывать ноги или руки? Нет, спасибо, ему хватает. Новое имя, которое не заметил он сам, но заметила Мишель, явно появилось совсем уж недавно: Питер может поклясться, что еще утром его не было, но понимает, что все-таки уверенности в нем нет, как и имен на теле его такого далекого соулмейта, — рассматривать-то Питер себя перестал уже давно, вполне мог пропустить. Смотреть в зеркало и видеть человека-газету. Нужно срочно сменить имя. Питер усмехается. Зеркало дарит ему усмешку в ответ, радуясь, что Питер такой неудачник, и его пробирает дрожь. Заняться нерешаемой проблемой ему нужно было давно, так почему не сейчас? Когда имена возобновили свое падение в копилочку — тело Питера, который нахлебался этого дерьма сполна; и продолжения ему не хочется. Питер отворачивается от зеркала.***
Поздно ночью Питер приползает в свою комнату через окно, карабкается по высокому потолку и плюхается с него же в кровать, отчаянно счастливый. В квартирке тети Мэй такого он себе позволить никогда не мог, и хоть ее запреты дарили небольшой приток адреналина, когда все до единого ее слова не были услышаны, а наставления нарушены, его больше тревожило то, что он заставляет тетушку волноваться. В башне у Старка таких проблем не возникало. В ушах все еще гудит ветер, и мышцы ломит от усталости, и дыхание не восстановилось до конца, однако сна у Питера ни в одном глазу, ему хочется прыгнуть с крыши с разбега, закрутиться в воздухе, нырнуть к асфальту солдатиком, а потом, когда совсем отключится рассудок и верх будут править инстинкты, он пустит паутину к ближайшему выступу, подтянет себя на огромной скорости и полетит все дальше, дальше и дальше, встречая ветер и ловя свет несущихся по дорогам машин. Боже. Питер вскакивает. Пробегает по комнате, щелкает выключателем, почти выпрыгивает из костюма, когда уже совсем готов сорваться и подчиниться своим желаниям и выброситься в окно ради забавы, да так и замирает перед зеркалом в одних трусах да с футболкой в руках. Ошалевший взгляд цепляет мимоходом горящие щеки, но два, чтоб их, новых имени становятся в нестройный ряд их предшественников. Питер чувствует себя отвратительно. До того, что в окно хочется выброситься без веб-шутеров и не ради забавы. — Да твою же мать! — кричит он, отпихивая в сторону рюкзак со злостью и такой силой, что тот, пролетев комнату, сбивает с тумбочки настольную лампу; она с грохотом падает на пол, походя зацепив с собой что-то еще. Питер тяжело дышит, с бессильной злобой смотря на устроенное им же безобразие, вновь переводит глаза на зеркало, в котором по-щенячьи беспомощный стоит его двойник с двумя новыми именами на животе. Питер натягивает футболку. Пятница интересуется, все ли у него в порядке и не нужна ли помощь. Ага, да. Все отлично. Помогите мне выжить, — молится Питер.***
В мастерской у Старка Питеру всегда нравилось. Он с некой теплотой вспоминает то время, когда вошел в нее впервые, когда ему не было разрешено находиться там в любое время суток, в которое ему только захочется, когда он с открытым ртом рассматривал каждый костюм, каждую разработку, каждую голограмму — ему было интересно буквально все. И ему интересно до сих пор. Интересно наблюдать за Тони, увлеченным работой, за Тони, обращающимся к Питеру за советом, за Тони, болтающим в опустевшем стакане подтаявший лед, за Тони, тестирующим нового робота, за Тони, не спавшим двое суток и все равно выглядящим безупречно для деловой встречи, за ТониТониТониТониТониТони… Первый щенячий восторг от встречи с кумиром, когда Старк нашел Питера ради противостояния Кэпу и когда Питер еще в школе отчаянно пытался обратить внимание Тони на себя — настолько отчаянно, что едва не выскакивал из своих синих трико, — этот восторг прошел. Этот восторг прошел, а пришел совсем другой. Питер втрескался по уши, прекрасно это осознавая, храня бережно и трепетно глубоко внутри и находя в себе маниакальное желание заботиться о наставнике как ни о ком другом. Он заставляет Тони придерживаться хоть подобия режима сна и отдыха, он таскает Тони кружку кофе и что-нибудь из свежей выпечки по утрам, он забивает собой как можно больше времени Тони и стабильно хоть раз в неделю распинается ему о том, какой Старк классный-умный-заботливый-добрый, лишь бы тот не взваливал на себя слишком много. Ему и без того достаточно. Кости Питера горят, и на костях танцуют черти. Он разгоняет стаю ворон в своей голове и снова мечтает о китах и косатках в глубоком нежном океане, слиться с которым ему не позволяют тысяча и одно обязательство — перед людьми и перед Старком. Он не пытается скрываться от кого бы то ни было в своих нежных чувствах к Тони, и тот, кажется, вовсе не против такого расклада, хоть и не пытается ничего с этим сделать, только все активнее поощряет совместное времяпрепровождение и не так активно позволяет видеть свое удовольствие от этого. Питер не может прекратить смущаться от его двусмысленных шуток, не может заставить сердце не подскакивать в глотку при любом физическом контакте, не может одернуть себя от мечтательного любования Старком — его просто ведет, как наркомана после ударной дозы. Еще сильнее Питера ведет только тогда, когда Тони берет себе привычку трепать его по волосам в знак одобрения; в такие моменты Паркер счастлив до звезд перед глазами. Он сияет, как новый костюм Тони на солнце, и тот жалуется, что от такого яркого света у него болят глаза. «Это потому что вы мало спите,» — легкомысленно отмахивается Питер, получая в награду фирменную старковскую ухмылку. Но потом Питеру приходится вернуться к себе в комнату, где неизменно он натыкается взглядом на исписанное каллиграфическим — и непонятно кому принадлежащим — почерком тело, и настроение куда-то пропадает. Смотреть на себя не хочется, и отдушиной становятся то вечные тренировки, то учеба допоздна, то обязательное патрулирование города, то встречи с Мишель, которая понимает Питера едва ли не лучше всех на свете. Ему везет на язвительных холодных людей. Питер может их согревать в противовес. Он смеется и шутит, вьется волчком, находит интересные занятия в самый грустный день, а когда приходит к себе, заваливается на кровать и подолгу смотрит в потолок. Появляются ли имена на его коже, вписываясь будто бы в гранит — Питеру порой кажется, что они останутся с ним навсегда. Где сейчас его родственная душа и кто это — Питеру не хочется во что-то верить или на что-то надеяться, потому что не хочет, чтобы его мечты и надежды разбились потом о реальность, словно хрустальный замок в руках пятилетнего ребенка. Но Питер находит имена знакомых ему людей, которые точно знакомы и между собой тоже, и это не может заставить его прекратить сомневаться во всем мире. Вот бы проплыть километры с китами и косатками не зная усталости и обратиться морской пеной к концу пути. Питер несет Старку его привычный утренний завтрак, а плавает только в мечтах и несбыточных иллюзиях. Фантасмагория становится частью образа жизни. Мешают ли ему все еще розовые очки своим искажением всех лучших цветов или он настолько слился с серым миром китов и косаток, что и линзы, не выдержав напора, потемнели? Питер несет перед собой поднос. — Пятница, где мистер Старк? — В своей спальне, сэр, — делится лаконично, и Питер буквально ловит нотки предупреждения в ее искусственном голосе. Подрагивают ладони, но чего Питер еще там не видел — и в комнату Тони он носил такие завтраки едва ли не чаще, чем в мастерскую; сам Старк прикипел к такому их небольшому ритуалу, что позволял Паркеру небольшую вольность. Почему-то у Питера плавятся кости, когда он приближается к двери. Хочется уйти. Он стоит под дверью минут пять, постукивая ногой по полу, отбивая сложную партию барабана; глаза следят за секундной стрелкой наручных часов. Питер приходит всегда в одно время, а сейчас задерживается на добрые полчаса и не знает, куда себя деть. Что-то не дает войти, и Питеру сейчас бы пантомиму разыграть с невидимой стенкой, да Старк не оценит. Дверь открывается, а Питер и отскочить не успевает — такой вот ловкий из него супергерой, ему припечатывают не сильно, но ощутимо, прямо в нос, а поднос валится из рук с оркестром и грохотом, и кофе летит во все стороны. — Рокси! Питер поднимает бешеный взгляд от своей забрызганной кофе футболки, видит забрызганную кофе женскую блузку красивого серо-синего цвета, похожего на океан, а потом в поле зрения попадает и лицо девушки, совершенно растерянное и испуганное. Она часто моргает, цепляется за дверь старковской спальни, будто та может спасти несчастную от целого апокалипсиса, случись он сейчас, а Питер просто… стоит. Из-за плеча первой девушки выглядывает вторая, выдает сконфуженное «ой!» и выходит в коридор. До того, как кто-то успевает хоть что-то произнести, Тони берет ситуацию в свои руки. Он аккуратно и ненавязчиво подталкивает девушек от выхода из комнаты, а улыбается до того обворожительно, что Питер снова чувствует себя как в пятнадцать, когда увидел самого Тони Старка в своей гостиной гоняющим чаи с тетей Мэй. — Дамы, прошу прощения за такую неловкую встречу с моим протеже, но, к сожалению, не могу больше уделить вам и капли свободного времени. Меня заждались, за испорченную блузку я обязательно заплачу, а к выходу вас проводит кто-нибудь из сотрудников. Такси уже ждет внизу, всего доброго. Питер и слова вставить не может, Тони избавляется от девушек в рекордные сроки без излюбленного красноречия и сарказма, а в голове Питера скрипят шестеренки, совсем готовые задымиться. Старк втягивает Паркера в свою комнату, отпихнув с дороги поднос, а едва за спиной Питера захлопывается дверь, тот выдает на выдохе: — Как их зовут? Соревнуясь в бледности со смертью, Питер выигрывает с огромным отрывом.***
Мишель сидит на заборе, болтая ногами, и щурится от яркого полуденного солнца. Смотрит в небо чуть ли не презрительно, вопрошая, где любимая пасмурная погода, но Питер знает, что на самом деле недовольства девушка совсем не испытывает. Питер стоит рядом, держа в руках пачку чипсов, и они оба периодически хрустят ими, отзываясь на крики мотающихся в парке детишек. Мишель крутит головой, раскачиваясь уже всем телом, и Питер едва успевает ее поймать, когда подруга откидывается назад слишком сильно. — За чипсы лучше держись, а не за меня, — беззлобно бормочет она, отбирая пачку, и, не сказав и слова, уходит. Разумеется, Питер следует за ней, не оставаться ж, как собачонке. Кучеряшки Мишель торчат в стороны солнечными лучами. — Ты сегодня еще более пристукнутый, — делится наблюдениями девушка, высыпает себе в рот последние крошки, бросает пачку в урну и вновь обращается к Питеру. — Случилось чего? Питер мнется, постукивая пальцами по скейту под мышкой. Мишель закатывает глаза. — Просто, — начинает Паркер, тянет непослушно долго каждую гласную, а потом выдает все остальное на выдохе: — Просто я, кажется, понял, кто мой соулмейт, но у меня так вообще нет шансов. Мишель останавливается. Крупными глотками пьет колу из бутылки, ловит ресницами солнце, кружит голову своей безразличной непосредственностью. Она разворачивается резко, как по команде, впечатывает Паркеру в грудь бутылку и мило произносит: — Тебе с такими мозгами надо было не в технологический, а в кондитерский идти. Питер роняет и скейт, и бутылку.***
Питер хочет посмотреть свою жизнь до конца, чтобы наконец знать, как еще далеко зайдут все его попытки быть кем-то, кто… ну, не влезает во всякое дерьмо. Он водит пальцами себе по животу — в том месте, где вчера появились два новых имени, гладит их почти бережно, точно зная, что жизнь назад не повернется. Питеру сложно представить, что теперь его ждет, Питер не может даже подумать, что Старк и он — нет, об этом страшно говорить даже в собственной голове, это вызывает панику, это вызывает желание скрутиться в комочек и, обняв колени, забиться в угол, где его не найдут. Гребаный, мать его, мир. Вместо этого Питер вскакивает с кровати, уносится к зеркалу, а чувствует себя глупо до невозможности. Пора бы уже и запустить закадровый смех, иначе Питер свихнется от того, каким дураком он себя ощущает. Может, Мишель и права была. Питер задирает футболку — несильно, чтобы видеть последние два имени, рассматривает их внимательно, запоминает каждую букву. Выглядело бы красиво на бумаге. Питер склоняет голову к плечу. "Роксана и Мария," — написано на коже. "Рокси и Мэри," — сказал мистер Старк, сморщив лоб в попытках вспомнить. Питер выбежал за дверь, не ответив Тони ничего вразумительного, а тот так и не понял, что случилось. Плакал их совместный завтрак, и Питер вот тоже хотел. Он вздыхает. По-хорошему, рассказать бы Старку обо всем и будь что будет, да только удерживает что-то, как сейчас перед дверью старковской спальни, а Питера разрывает на две части. Решение проблемы Питер видит только в том, чтобы дать Старку еще немного времени, заставить его самого понять, что шуткою судьбы им не повезло оказаться друг другу кем-то ближе, чем они уже есть. Питер до сих пор не верит, он закрывает лицо ладонями.***
Разобраться Старк приходит совсем скоро — минут двадцать проходит с тех пор, как Питер умчался из его комнаты, взвившись ужаленным щенком. Тони заходит к Паркеру, когда тот все еще стоит у зеркала, с трудом собрав лицо, чтобы не выглядеть слишком несчастным. Тони заходит к нему с подносом, Питер усмехается. Чтобы мистер Старк таскал Питеру завтрак, который тот бездарно упустил! Тони проходит к центру комнаты, оставляет поднос на столе, разворачивает стул спинкой вперед и садится, в ожидании глядя на Питера. Прыгнуть бы в костюм и выброситься бы из окна за спиной Тони Старка. Сделать сальто, крутануться в воздухе так красиво, чтобы Тони не смог отвести от него глаз. А потом унестись в город, оставив о себе только напоминание. Но так сделать он не может. — Ну, паучок, — посмеивается Старк, — завтрак угробил, девчонок перепугал, сбежал, как ужаленный, и двух слов не связал, так, может, есть какая-то причина? Питер сглатывает. — Да я просто, — начинает он и понятия не имеет, что сказать. «Да я просто пыхтел, как паровоз, у вас под дверью, а потом вдруг осознал, что вы и в самом деле мой соулмейт — да, представьте, я подозревал это последние несколько месяцев, а сейчас все оказалось правдой, но вы не переживайте, я не собираюсь вам сильно докучать, лучше продолжу думать о вас двадцать четыре на семь, до свидания»? Питер говорит, не думая, совсем как обычно. — А вы разве не с мисс Поттс? Тони щелкает языком. Вопрос нетактичный, Питер понимает, но что-либо другое говорить запрещает себе сам, пока не проболтался о чем не стоит. Тони берет кружку с кофе, протягивает вторую Питеру, и тот опасливо принимает ее из чужих рук, словно его собираются напоить лучшим ядом. Питеру кажется, он в немом кино, и понять скрытый смысл его чертовски сложно. — А Пеппер ушла, — делится Старк, сделав глоток. Пар поднимается из кружки. Тони закрыт легким туманом, а Питер подходит ближе, чтобы лучше его видеть. — Собрала вещи, сказала, что вдруг внезапно поняла, кто ее соулмейт, а такого хорошего человека оставлять одного совершенно точно нельзя, а меня можно. И ушла. Такие дела, паучок, можешь не беспокоиться, девчонки не хотели что-то вынести из башни, пока я спал. Питер почти садится на стол рядом с Тони, прихлебывая кофе. — Ага, — глубокомысленно изрекает он. — То есть, я не думал, конечно, что они хотели что-то вынести, просто это показалось таким странным, вот я и… — Питер затыкается, опустив голову. Интересно, а могут ли рыбы задерживать дыхание, выпрыгивая на несколько секунд из воды? — Наверное, вашему соулмейту тяжело выносить, ну, подобное. Пожалуй, если бы Старка можно было как-то смутить, тот подавился бы круассаном. Но Старка смутить нельзя, Питер смиряется с постоянным привкусом собственной тупости, а Тони только вскидывает брови. — А он существует вообще, тот соулмейт? Сколько живу, а ничего не меняется — ни единого имечка, ни буковки, ты же сам видел, — он усмехается, Питер кидает на него настороженный взгляд, потому что — о да, еще как он видел, смотрел, как приклеенный, даже слова Тони мимо ушей пропустил, пока слюни собирал. — Если это только не Роджерс, но мне, откровенно говоря, совсем не хочется срывать с него одежду и рассматривать, что там у него написано. Стоять среди леса и безразлично смотреть, как на тебя несется стая перепуганных оленей. — А если вдруг имя появится, вы станете искать? Тони внимательно изучает лицо Питера, а тот никак не может понять, о чем же Старк думает. Удивленным он выглядит самую малость. В нем больше веселья и — никакой заинтересованности в беседе о родственных душах. — Надо же взглянуть в глаза этому бесстыжему существу. Питер опускает взгляд на свои ноги.***
Фингал Питеру набили неплохой. Воришка, на которого Питер натолкнулся, попался буйный, но глупый — отбиваться он, разумеется, пытался, да против суперсилы оказался — внезапно — бессильным. Но его локоть паучку отомстил. Однако дышится Питеру теперь легче. Его бы отрезвила так морская соль, будто он все-таки стал частью потока из китов и косаток, но пока на многие мили вокруг нет океана с этими великолепными животными, Питеру приходится искать замену. Борьба с мелкой преступностью весьма себе подходит. Рюкзак болтается за спиной, бьет на каждый шаг Питера по спине, он словно подгоняет его: чего плетешься, каракатица, вечно тебя ждать не будут. Он ускоряет шаг, скосив глаза на темное синее небо. Красиво. Это приносит недолгое умиротворение. Постучав в дверь к Мишель, Питер нетерпеливо притопывает ногой. Оглядывается, будто за ним могут следить, но поймать никакого движения не успевает — Мишель появляется на пороге со своим вечно умиротворенно-безразличным лицом. Она цепляет Питера за худи на груди и тянет к себе, прищурив глаза. О да, фингал его привлекает все внимание. — Боже, Паркер, на кого ты похож. Только не говори, что с лестницы упал. — Да нет, просто с хулиганом подрался по пути, — Питер пожимает плечами, проходя на кухню. Мишель пихает ему в руки что-то холодное, только из морозилки, и он мгновенно прижимает пакет к лицу. Свет они не включают. — Интересные у тебя хобби. Она опирается на стол, следя за Питером; тот смотрит на нее в ответ, обнимая рюкзак на коленях, словно тот вот-вот отрастит ноги и убежит. Мишель рассказывает ему какую-то статью, которую успела прочитать, пока ждала его, и Питер ловит в ней смутные намеки на собственную непроходимую тупость, хотя почти ничего и не запоминает, но смеется, качая головой, и толкает ледяной пакет к ней в ответ. Она усмехается, проговаривает, что не такой уж он и запущенный случай, и быстро заваривает им чай. В ее комнате привычное сочетание хаоса и порядка становится ключевым элементом в успокоении своей мнительности, он будто попадает в другой мир, окидывает взглядом плакаты у нее на стенах и понимает, что чувствует себя абсолютно прекрасно. Наверное, это становится первой причиной его внезапного порыва поцеловать подругу, именно это и вовсе не отчаянье, хотя сопротивления он вроде как тоже не встречает. Ответ он получает такой же отчаянный, как он сам, а время растекается часами на деревянной ветке, Питер не замечает ничего вокруг, а реальность становится закольцованной, вечной, непрерывной. Слабый свет волнами вплетается в воздух, Питер тянет воздух в себя, обнимая девушку и чувствуя себя совсем странно. Он в край запутался, а противоречия исправно выполняют казнь, четвертуя его медленно и безжалостно. Зато борьба Питера и Мишель, цепляющихся друг за друга, выливающих друг на друга собственные переживания, кусающих друг друга, заканчивается в тот момент, когда Джонс прикладывается затылком к стене, и шипит сквозь зубы. Питер смеется, пряча лицо у нее в плече. — Паркер, твою мать. Питер разбивает ее любимую кружку.***
В разговорах они больше к этому не возвращаются, но вот следующий раз, когда Питер приходит к Мишель, ломает все границы. Он снова тащится к ней побитый, совсем сходящий с ума, видящий как минимум раз в три дня новых девушек, выскальзывающих из спальни Старка за несколько минут до того, как Питер должен принести завтрак. Паркер крутится у зеркала, рассматривая новые имена, и ненавидит себя, ненавидит и ненавидит сильнее. Он приходит к Тони в комнату, поджимает губы, видя его идеальное чистое тело и ревнует, адски, до раскаленных красных кругов перед глазами. Тони зовет его на какой-то вечер, встречу с официальными партнерами Старка. Тони подмигивает ему, делая крупные глотки кофе, заговорщицки произносит, что там будет много красоточек всех мастей. Тони шутит над злым лицом Питера, и непонятно, догадывается ли он об истинных причинах такого категоричного непринятия Паркером его предложения. Впрочем, на вечер ему идти придется все равно — как протеже Тони, а еще потому, что туда приглашены все Мстители. А Питер так злится, что его с этими его чувствами и исписанным телом — исписанным именами каждой любовницы Тони, на минуточку, — его Старк упускает из виду, не думает, не замечает. Предпочитает жить в смирении с тем, что его родственной души не существует вовсе, чем увидеть таковую в Питере. А потому Питер в сегодняшнем патрулировании нарывается на птичку покрупнее — целый наркокартель, и их так много, и все они с таким количеством оружия, что его спину приходится прикрывать Наташе, но вдвоем им, конечно, было бы не справиться. Та смотрит на него так, будто о чем-то догадывается. Хотя Питер, естественно, уже привык во всех видеть врагов и старается убедить себя в том, что это все паранойя. Он бьет кому-то из преступников паутиной в лицо. В итоге в Питера стреляют, сшибают с ног, роняют на него целый грузовик, а пуленепробиваемый костюм рвется на боку — и боже, Наташа в самом деле видит малую часть огромного списка имен. Питер сбегает, едва они успевают со всем покончить, только бы ничего не объяснять Романофф. Объяснить придется, но потом, потом, пожалуйста, потом. Он почти бежит к Мишель домой, не зная, что он там забыл, и ощущает себя тем напуганным оленем, что мчится по лесу, цепляя деревья рогами. Лучше бы на него уронили цистерну воды. Когда Мишель открывает дверь, растрепанная и полусонная, он набрасывается на нее как на последнюю выжившую на выжженной Земле. И кружится голова, когда Мишель позволяет подхватить себя под бедра, и стучит в самом мозгу сердце, вытесняя все до единой мысли, когда он уносит девушку в комнату, и отключается вообще целое мироощущение, когда помимо новых и старых имен Мишель видит все его синяки, полученные вот только что, и царапины, покрывающие кожу мелкой сеткой. А он видит четыре имени на ее гладкой коже. Четыре помутневших размытых, как в разводе белой краски, имени. Питер стонет в мягкую шею Мишель.***
В башню Питер возвращается уже под утро. До завтрака Старку он успеет привести себя в порядок, чтобы не выглядеть, как встрепанный воробей, только что дравшийся со стаей ворон. Киты и косатки, так зовущие его неделя за неделей, улеглись, а олени перестали куда-то бежать в страхе. Само время остановилось. Все должны сейчас спать. Пятница не спит никогда. — Мистер Старк в мастерской, — между делом предупреждает она, и Питер просто слышит в ее голосе интонацию я-конечно-ни-на-что-не-намекаю-но и покорно сворачивает в кухню, чтобы захватить кофе и выпечку сразу. Старка он находит за какой-то довольно кропотливой работой — от входа не видно, да и Тони склоняется так сильно, будто самой сетчаткой хочет впитать информацию, так много, как это вообще возможно. Но работа забрасывается тут же, стоит Питеру войти и плюхнуть поднос рядом с локтем Тони. Тот поднимает взгляд. — Смотрите, кто решил объявиться. Нагеройствовался? — Мистер Старк, — хмурится Питер, складывая на груди руки и опираясь бедром о стол, — почему вы не спите в такое время? Мы же договаривались. Тони салютует ему кружкой кофе. Питер ждет, стараясь выглядеть угрожающе, но по взгляду Старка с сожалением понимает, что выглядит он максимум как только что разбуженный, почти злобно тявкающий щеночек. — Я как раз собирался, когда Пятница обрадовала новостями о том, что ты снова влез куда не просили. Ты вообще слышал когда-нибудь о том, что нужно предупреждать взрослых, когда находишь дело такого масштаба? Молчать, я все еще говорю, — Тони поднимает палец на попытку Питера возразить. — Они даже порвали мой костюм и спасибо, что не подпортили твою шкурку, чем ты только думал, когда шел туда? Питер неловко отводит взгляд, почти без интереса глядя на висящие везде вокруг голограммы. — Ну-у, я сказал Наташе, а она оповестила остальных вроде как, — смутно бормочет он, всеми силами пытаясь не смотреть на Старка. — Как же мне надоело выговаривать тебе по каждому поводу, ты бы только знал. — Тони встает и уходит к бару. Возвращается за стол он уже с бутылкой виски. — Даже не думай ничего мне сказать, — предупреждает, замечая упрямый взгляд Питера. — Я не пойму, у тебя это фетиши какие-то, тебе так нравится слушать, как я тебя отчитываю, или тебя мозгами не научили пользоваться? Просто когда ты прекратишь поступать так глупо и опрометчиво, черт тебя дери? Питер шаркает ногой, как пятилетка, того и гляди сейчас слюни начнет пускать — или это только Старк так думает. Он все еще хочет, чтоб на него опрокинули цистерну воды, потому что иначе прийти в себя ему не удается — все внимание забирают себе крепкие руки Тони, не скрытые рукавами в силу того, что Старк сейчас в своей растянутой синей майке, в которой обычно и засиживается в мастерской. До того, что Питер даже дышать с трудом может. А еще хочется выловить пронырливых купидончиков, точно летающих по кругу над его головой; Питер уверен, своим поведением он как всегда выдает себя с потрохами. — И самое главное, — продолжает Тони свою занимательную речь, опрокидывая в себя виски. Смотрит на бутылку, смотрит на Питера, обиженно сводящего брови к переносице, и отставляет алкоголь в сторону. — Самое главное, что ты, кажется, веришь в собственную неуязвимость. Ты вот даже не слушаешь меня, я прямо могу видеть, как все мои слова вытекают у тебя из ушей, даже не дойдя до твоей пустой головы. — Простите, мистер Старк, я просто был так зол вчера, я практически не думал ни о чем, я только нашел кого-то, кто мог бы увлечь меня сильнее, чем простые воришки, с которыми и полиция может справиться, мистер Старк, не злитесь, пожалуйста, я не ожидал, что все так выйдет. — Лучше бы ты и дальше снимал котят с деревьев и спрашивал у старушек, не видели ли они щеночка с объявления, — Тони накрывает лицо ладонью. Питеру обидно, потому что он уже успел побывать и в чем-то более страшном и травмоопасном, чем скачущие выше головы бандиты с кучкой пушек наперевес, но Тони каждый раз так беспокоится, что Питеру становится так хорошо и тепло от его заботы. — Если захочешь выпустить пар, то Капитан Сосулька всегда к твоим услугам — поколотит тебя в любое время дня и ночи. В крайнем случае урони на Беннера среди ночи что-нибудь потяжелее, уж он сможет выбить из тебя всю дурь. Тони поднимается на ноги. Потягивается, разминает спину, а Питер улыбается совсем ошалевший — Тони никогда не может злиться на него долго. Хромая на правую ногу, Питер подскакивает к Старку, позволяя себе некоторую вольность, обхватывает Тони руками, сжимая в объятиях сильно и совершенно счастливо без видимой причины. Старк охает, ворчит, что Питер переломает ему все ребра, а потом неловко отвечает на выходку Питера. — Вы тоже могли бы выбить из меня дурь, — бурчит Питер Тони в плечо. Старк водружает ему ладонь на голову.***
Питер просыпается на диванчике там же в мастерской парой часов позже и отдохнувшим себя не чувствует. Он выныривает из фиолетового тумана, влетает в реальность резко, больно, шумно. Как прыжок со скалы в далекую холодную воду. Питер оглядывается и понимает, что нет, он не в мастерской. Он спал у Тони под боком, положив голову ему на плечо, и шея болит так сумасшедше, что едва ли не в буквальном смысле отваливается. Напротив них все еще включен телевизор, но мельтешащие на экране люди говорят почти беззвучно, а их беседы Питера в принципе не сильно заботят. Тони сопит, откинув назад голову и обняв себя за плечи, а Питер рассматривает его так близко, боясь даже шевелиться: а вдруг проснется? Питер становится червячком, нанизанным на крючок, и его сожрут вот-вот, прямо совсем скоро, а отсрочить неизбежное ему удается едва ли. Он осторожно кладет ладонь Тони на грудь, ощущая его тепло и крепость мышц, смещает руку чуть в сторону и смотрит на нее долгие секунды. Тут должно было появиться имя, но удастся ли ему увидеть его воочию и как развести Старка, чтобы он первым об этом заговорил; и шестеренки крутятся у Питера в голове, крутятся и скрипят, нехотя выполняя работу после короткого сна. Если Питер перестает быть частью испуганных оленей в лесу, то вот его сердце с готовностью принимает этот пост, и бежит оно быстрее всех на свете. Он перемещает ладонь дальше, к плечу, почти наваливаясь на Тони, почти обнимая, оглаживает сильное плечо, несколько круговых движений большим пальцем; кожа теплая и мягкая. Он скользит к шее. Щекочет кожу пальцами едва заметно, а сам забывает, как дышать. Ему так до безумия плохо и так до одури хорошо. Питер выворачивается, сходя с ума даже от простого физического контакта с Тони, его пробивает дрожь, но он упирается носом в основание шеи Старка, где она переходит в плечо, и его ведет. Он плавится, как масло на солнце, сжав посильнее ноги, и становится больно. Он выдыхает громко и жарко через рот, опаляя дыханием чужую кожу, зарывается пальцами Тони в волосы и молит всех богов, чтобы тот не проснулся. Шалея от собственной наглости, он широко проводит языком Старку по плечу и шее, дышит прерывисто, почти со свистом, но цепляется за Старка до отчаяния безумно. Питер позволяет себе прихватить его кожу зубами, не сильно, но для собственного удовлетворения, заставляет себя прекратить творить херню, такую откровенную херню. Отлепляется от Старка, сбегает в ванную, а щеки полыхают, как костры в аду, на которых кипит котел для таких извращенцев, как он. Слава богу, Тони спит.***
Разумеется, Тони не спал. Ему хватает простого взгляда, чтобы понять, что конспиратор из него никакой. В отличие от того же Старка, который даже не двинулся, пока Питер сходил там с ним с ума. И вот как же Питеру не хочется ни о чем думать, но почему Тони все спустил на тормозах, не проявив ни знака протеста, ни согласия — что Питер должен делать и как вести себя теперь? — Очаровательный поступок, — натянуто смеется Тони, хватая со стола приготовленную кружку кофе. Ерошит Питеру волосы на затылке и присаживается на стул. — Но сейчас у меня нет совершенно никакого желания его с тобой обсуждать. Давай пока остановимся на том, что ты пообещаешь такого больше никогда не повторять. Ага, а повторить-то хочется! Желательно, чтобы Старк в это время не притворялся откинувшимся опоссумом и сделал хоть что-то. Питер, тем не менее, кивает, неуверенный, все ли верно понял в чужих словах — но, вероятнее всего, Тони тоже нужно всего лишь это обдумать. Питер сжимает кулаки, опуская взгляд. Ну да, у того-то нет никаких проблем с соуйлмейтом, зато — навалом других. — У меня появилась идейка, — продолжает Старк, активно двигая челюстями, — для моего костюма. Если заглянешь вечером на огонек, твоя помощь окажется очень кстати. — Конечно, — задыхается Питер, вскидываясь, — я приду. — Он мнется мгновение, не зная, стоит ли продолжать, но если совершать глупости, то до конца, верно же? Вдруг это натолкнет Старка на какие-то мысли. Полезные. — Только я, скорее всего, немного задержусь — обещал помочь сегодня Мишель. Питер разводит руки в стороны в извиняющемся жесте, а Тони только поднимает бровь. Разумеется, Питер определить по его лицу может целое нихрена, но Тони слишком умный, чтобы не догадаться — он же не Паркер, в конце концов. — Что ж, ладно, — Старк подхватывается, хлопает Питера по плечу и направляется к выходу. — Не заигрывайся только, паучок. Питер совсем перестает ориентироваться в целом мире.***
Не то чтобы он думал, что на огромной базе сможет спрятаться от всех Мстителей разом и пересекаться только с Тони и иногда с Кэпом на тренировках, но встретить Наташу в самом случайном месте он просто оказывается не готов. Не так рано хотя бы. И такие столкновения происходят несколько раз в день, Питер развивает мысль о паранойе, потому что ну не может же Наташа специально за ним следить, да? Но когда он выходит на кухню за новой кружечкой кофе и за чем-нибудь пожевать к ней, он уже смиряется с неминуемым разговором. Поначалу, он молча делает себе кофе, сооружает такой бутер, что тот вполне может зваться архитектурным шедевром новейшего времени, Наташа так же молча прихлебывает чай и читает журнал с яркими фотками известных моделей. Кружка громко в наступившей тишине стучит о поверхность стола. Наташа так и не поднимает головы от журнала, а Питер, сжимаясь внутренне до размеров атома, сокрушенно жует бутер. — Поправь меня, если я ошибаюсь, — говорит Нат журналу, — но у тебя все тело исписано именами? Питер сглатывает. Смотрит в кружку с кофе, делает крупный глоток. Что ж так страшно? — Не ошибаешься. Наташа поднимает глаза. Медленно, мучительно, будто только взглядом может убить, и Питеру хочется умчаться подальше, лишь бы его никогда никто не нашел. Жаль, в кофе не водятся ни киты, ни косатки — он бы нырнул в кружку не задумываясь, только избежать бы вопросов. — И ты как-то эту проблему решаешь? Ты хоть знаешь, кто это? — Вообще-то знаю, — слабо проговаривает Питер и мотает головой. — И лучше бы не знал, честно. У меня бы хоть надежда была. Наташа вскидывает брови. В слова Питера она точно верит процентов на пять, зато на все сто готова возразить любому его доводу, еще даже не успев их услышать. — Не поделишься? — невинно интересуется, а Питер испуганно бледнеет и качает головой, очень интенсивно, того и гляди отвалится. — Раз уж я стала невольным свидетелем твоего секрета. — Питер упрямится, Наташа вздыхает. — Тогда сама скажу, как один из наиболее наблюдательных на базе людей. Старк? Питер смотрит прямо в ее глаза. Выдерживает целых три секунды и роняет голову на стол. Мычит что-то утвердительное, и Наташа уже оказывается рядом. Похлопывает его по плечу и совсем мило, по-доброму улыбается. — Сначала я скажу, что думаю, а потом ты расскажешь мне все, если, естественно, захочешь. Идет? — Питер кивает. — Больше всего на свете Старк боится тебе навредить, и если ты ему скажешь все прямым текстом, он поведает интересную историю о том, какой он нехороший человек, что топчется по чужим чувствам. Можно в это поверить, если плохо его знать, но когда он действительно таким был — примерно в твои годы, еще до Железного Человека и до того, как взял на себя ответственность за Мстителей, мир и за тебя. Питер не противится желанию выложить все как на духу.***
Он влетает по ступенькам и в панике стучит в дверь Мишель. Носится около ее дома взад-вперед как ужаленный и все не может найти себе места; вся его жизнь выходит из-под контроля, приобретает размах космических масштабов, а он так и не придумал, что с этим делать. Он нервничает-нервничает-нервничает, притопывает ногой, кусает губы, хочет куда-то бежать, но Мишель открывает дверь. И наконец-то. Питер влетает внутрь, едва не сбив с ног подругу, походя мазнув губами ей по щеке, и, по всему кажется, это ее удивляет до глубины души. Комментарии она, к счастью, пропускает, хотя это заставляет Питера напрячься, и он до самого вечера болтает без умолку, стараясь занять все время и внимание Мишель: девушка выглядит грустной. А к тому моменту, когда Питеру становится пора уходить, Мишель вдруг внезапно оживает. — Спасибо, — произносит она, усмехается, глядя на его обескураженное лицо, и, махнув рукой, захлопывает за собой дверь. К мистеру Старку Питер несется на первой космической. Мчит по крышам, перебирая ногами часто-часто, что будь он мультяшкой, вместо ног нарисовали бы ему размытое колесо. Питер едва касается ступнями горизонтальной поверхности, почти летит — и в самом деле летит уже в следующее мгновенье, отталкиваясь сильно, яростно, счастливо встречая поток воздуха. Уносятся назад тысячи квартир со светящимися окнами, уносятся машины, уносятся чрезмерно медлительные люди — и Питер опережает их всех. Окрыленно, взбудораженно, стихийно, словно бурная волна в океане, он приближается к башне, совсем не замечая ни дороги, ни событий вокруг. Он вдруг понимает, что бояться ему больше совершенно нечего, а взять все в свои руки было пора еще в тот прекрасный момент, когда подозрения насчет соулмейта так и оставались подозрениями. Не пришлось бы капать восторженными слюнями на ковер мистеру Старку. Питер взбирается по стене, подползает к нужному окну, улыбается широко, стягивая маску, забираясь в окно чужой комнаты. Конечно же, Питеру в грации уступает только дикая пантера. Он вламывается почти что в личное пространство Старка, все еще сияя своей глуповатой улыбкой, когда запинается ногой за ногу, в панике хватается за все, что попадается под руку, и останавливается в паре шагов от Тони. Питер думает, что неплохая комедийная сцена получилась бы — улыбка медленно исчезает, сменяется восторженным недоумением, и Питер судорожно выдыхает что-то похожее на «уау». Тони поднимает к нему глаза, вскидывает брови — снова — и, взболтав в стакане виски, вливает в себя все в один глоток. Глаза Питера бегают в панике от его лица к груди, где темными, обведенными несколько раз линиями, написано имя. — Мишель, — вслух читает Питер, встречая смело взгляд Старка, но стушевываясь тут же; смущение сильнее его. А еще сильнее — желание смотреть на Тони, оно буквально заставляет его взрываться, и взрывы ведут целый парад, начинают в голове, гремят в ушах и сердце одновременно, а потом спускаются ниже, к животу, а взрывная волна оставляет дрожь во всем теле. И взрывы обращаются в фейерверк. Старк поднимается. Пространно то ли кивает, то ли качает головой. Стакан громко бьет донышком по столешнице. — Мишель, значит, — вздыхает он. Хлопает Питера по плечу — и, черт возьми, что все это значит? — и направляется к выходу из комнаты. — Если все еще хочешь помочь с костюмом, то сейчас самое время им заняться. Питер, приятно удивленный, поднимает брови и улыбается, семеня за Тони в мастерскую.***
На официальных мероприятиях такого уровня Питер был раза два от силы. Конечно, оба раза ему было не по себе, и сейчас эта установившаяся константа и не думает становиться переменной. А Старк ведет себя до трясучки непринужденно — прошло три дня с того момента, как Питер увидел на нем имя Мишель, а до стадии «обсудить, пока не стало поздно», они так и не дошли. Зато Тони, держась максимально далеко от Питера на этом приеме, то и дело кидает в его сторону взгляд вроде «говорить я с тобой, конечно же, ни о чем не собираюсь, но читай по глазам, как сильно я хочу тебя разозлить». И Питер в самом деле злится. Потому что ну какого хрена?! Не зажмет же он Старка где-нибудь в темном углу с вопросами — или не совсем, правда же? Хотя он бы хотел. Но пока еще недостаточно пьян. Ни он, ни Тони. Питер вливает в себя сразу несколько бокалов шампанского, пока Тони со Стивом толкают речь перед камерами, а Питер рад бы хоть захмелеть, да только его не берет ни на грамм. То ли крепости недостаточно, то ли суперспособности работают против него, а Питер на полном серьезе думает, что против него аж целый необъятный мир. Кто бы там, наверху, ни сидел, Паркер совершенно не представляет, за что его могут так ненавидеть. И что бы он ни делал, ближе, чем на четыре метра, к Старку он за этот вечер так ни разу и не оказывается. Игра в гляделки идет полным ходом, киты и косатки ревут в душе, бушуют, вздымают в груди волны негодования, и Питер уныло шатается по залам, вежливо здороваясь с гостями и вступая в недолговременные беседы. Старк все так же неотрывно следит за ним, улыбаясь прибывающим красоточкам. И их лисьи хвосты, которыми они опутывают Старка, Питеру хочется оборвать. И прав у него на это по-прежнему нет. — Скучновато здесь, правда? — раздается почти над самым ухом. Питер насторожено вздрагивает, но рожу начищать тут явно некому, а рядом стоит высокий молодой человек, и выглядит он ну очень интеллигентно. В руках он покачивает бокал с шампанским, меланхолично наблюдая, как пузырится и медленно облизывает прозрачные стенки алкоголь. — Верно, — подмечает Питер, вмиг теряя интерес к Старку, обнимающему девушек направо и налево. Паркер смущенно улыбается, подхватывает очередной бокал, чтобы чем-то занять руки, и разворачивается к подошедшему. — Жаль, отказаться было нельзя. Парень оказывается неожиданно умным и образованным — а уж какое впечатление о себе оставляет — Питеру остается только еще раз пожалеть, теперь уже что далеко не все и не всегда вызывают неистовое желание с ними говорить положительно на любые темы. Смеется и шутит, рассказывает истории, спорит до потери сознания — потому что к технике обязательно нужно найти подход, как к отдельному человеку, и это должны понять! Тот парень уважительно кивает, стукнув свой бокал о бокал Питера. Тихий звон утопает в общем шуме, но Питер его слышит. Питер почему-то внезапно представляет — буквально на несколько коротких секунд — скачущих по ветвям высоких, цепляющих кронами небо сосен двух рыжих белочек. С пушистыми хвостами, веселых, увлеченных собственной мини-погоней. Если одна из них отвлечется, то неминуемо устремится вниз, к разверзнувшейся земле. Сорвется и неизбежно погибнет. Без второй попытки, без перезагрузки, без сожалений. Питер в иллюзорно коротком мгновении ловит глазами взгляд Тони. Он видит Икара, камнем летящего от солнца к гибели.***
Питер смотрит на мистера Старка глазами побитого щеночка, сводя брови домиком и выражая взглядом максимум сожаления. На Старка, конечно, такое уже не действует. Брови он сводит в абсолютно других эмоциях, и глубоко в душе Питер ни капельки ни о чем не сожалеет. Это даже его веселит. Тони разрывает традицию совместного завтрака, щедро плеснув себе в стакан виски и прикончив его одним глотком. Ухмыляется, глядя, как посерьезнело лицо Питера, совершенно расстроенного нарушенным обещанием, а тому вот не смешно ни разу. Тони садится за стол рядом с Питером. — Значит, решил поговорить, — начинает Старк, и Питера прорывает на дичайшую наглость; сомнительно, чтобы он себе позволил такое в любое другое время, но когда в таком случае, если не сейчас? — Конечно, вас же никогда не заставишь, и я не знаю, как вы, но мне вот откладывать все это надоело, потому что мы оба знаем, что являемся родственными душами, а вам будто и дела до этого нет! Мистер Старк, вы же не можете игнорировать это вечно. — Питер задыхается в праведном негодовании и заставляет себя захлопнуться, прикусывая губу. — О господи, — вздыхает Старк, наливает себе еще, и Питер выхватывает из его рук стакан буквально за секунду до того, как Тони успевает поднести его к губам. Виски полностью оказывается у Питера на футболке. Отлично. — Ты же даже не знаешь, во что хочешь ввязаться. От меня уходят даже самые терпеливые. Питер молча встает. Молча стягивает футболку. Молча кидает ее Старку за спину. — Это вот которая самая терпеливая? Вирджиния, да? Такой неплохой газетный заголовок, как вам, мистер Старк? — Питер поворачивается обоими боками, чтобы огромное имя Старку показалось со всех сторон. Тот зачарованно смотрит на тело Питера; океан заволакивают тучи пролитой в него нефти. — Первая полоса. Питер дергает ногой, постукивая подошвой кед по полу, отбивает неровный ритм, а Тони так и не сводит глаз с его торса. Вы еще на спину взгляните, мистер Старк, вам понравится, гарантия качества — вы сами таковое обеспечивали, ухмыляется Питер. — Мне даже переодеться лишний раз страшно, пока я не проверю, что рядом никого нет, — почти шепотом заканчивает он, опустив голову и плечи. Фигура сильно горбится. Переубедить Тони — непонятно в чем — не удается. — Ну, Мишель тебя и так приняла, — он чешет то место, на котором появилось ее имя, Питер следит за его пальцами, а лицо Тони такое недовольное, будто его прилюдно осквернили самым отвратительным способом. — И не раз, как я могу судить. И Кевин твой вчерашний не слишком побрезговал. Относись проще. — И насколько проще? Радостно прыгать на солнышке, пока еще можно это скрыть? Пока эта дрянь не покроет все лицо? Пока вы не поймете, что я вам в самом деле нужен? Тони втягивает носом воздух. Он встает, тяжело, неторопливо, надвигаясь смертоносно и точно зная, что жертва далеко уйти не способна. Питеру действительно страшно. — Значит так, пацан. Не знаю, что ты там себе думаешь, но, будь добр, окажи услугу, отними от сорока пяти двадцать и скажи, сколько получилось? Питер сжимает челюсти и упрямо молчит. Пора бить в гонг, потому что битва грозит разразиться нешуточная, и Питер не готов в ней проиграть. — Слушай, я не собираюсь рушить тебе жизнь. Ты еще молод, а людей, которым не повезло с соулмейтами так же, как тебе и больше, полным-полно, просто оглянись вокруг. А когда найдешь кого-то по душе, заведи нормальную семью, забудь про мое существование и живи где-нибудь, где не найдется уродов, спешащих разнести планету ко всем чертям. А я всегда буду на связи, если вдруг понадобится финансовая поддержка — уж ее я обеспечить могу без проблем. Питер вскидывает брови. Стоять без футболки становится некомфортно. Он держится изо всех сил. — Вот как, — произносит он. — Дело в возрасте? Тони устало проводит ладонью по лицу. — Да как ты не поймешь. Я точно не тот человек, которого можно терпеть в течение длительного времени. В конечном итоге я тебя либо разочарую, либо расстрою настолько, что ты сам не захочешь меня видеть, слышать не захочешь, даже упоминания. И мы останемся оба обиженными и непонятыми. — Я считаю, что вы не правы, — просто делится Питер, пожимая плечами. Он подходит к Тони, смотрит ему в глаза и, ни разу не запнувшись даже, слабо произносит: — Я вас уже так давно люблю и так сильно ненавижу за каждое имя у меня на коже, что вряд ли вы сможете разочаровать меня сильнее, чем то, что я обнаружил сегодня утром. Опять, — добавляет он с обезоруживающей улыбкой, поднимает футболку, быстро натягивает на себя и вылетает из кухни. Питер слышит, как там, за его спиной, разбивается вдребезги стакан, и думает, что не только он.***
Питер пускает паутину резко и не думая, рефлекторно, успевает схватить падающую Наташу за несколько метров от земли, аккуратно ставит ее на ноги, и сердце заходится в страшном испуге. Наташа почти весело показывает ему пальцы вверх. Почти. Все они «почти». Наташе почти весело, Питер почти в истерике, Клинт почти без стрел, Кэп почти выдохся, Сокол почти потерял крыло, Халк почти пробил собой Землю насквозь, Роуди почти в одном только шлеме, а Тони почти железный. И когда Питер в пылу борьбы цепляется за врага паутиной, когда понимает, что сил его слишком мало, чтобы остановить чудовище в одиночку, когда стискивает зубы, чтобы ни за что не отпустить, дать остальным Мстителям фору, тогда он не замечает, как с треском ломается один шутер. Хрустит, отскакивает, оставляя без лишней поддержки, которая лишней-то и не будет, и Питеру приходится схватиться за уже выпущенную нить, крепко, насколько может, упереться ногами в землю и держать до последнего. И тогда это чудище, непонятное, побитое и разозленное, срывается с места. Паркеру так сильно рвет мышцы рук, что он уже почти готов закричать, и упрямо не позволяет себе этого сделать. Его протаскивает по дороге, он цепляет собой каждый выступ, каждый угол, подметает собой улицы, цепляется за все, что попадается под руку со сломанным шутером, старается упираться ногами, снова падает, снова бьется о любую выступающую и не очень поверхность, и в ушах стучит так неистово «отпускай!». И он не может отпустить. Его протаскивает через несколько улиц, и становится так невыносимо больно, что пальцы сами цепляются за паутину — единственно материальное в доступе. А впереди так много людей. Питер видит, слышит немыслимо, он чувствует, как они кричат и как боятся. И еще — он точно знает, что убежать они не успевают. Перехватывая паутину одной рукой, правой, сломанный шутер с которой уже канул в небытие, Питер толкается ногами от земли как в последний раз, молниеносно переворачивается, опутывает паутиной сразу несколько столбов по пути и рвет существо на себя. И монстр, совсем такого сопротивления не ожидая, с грохотом плюхается на асфальт близ кричащих людей. Питер падает, слыша, что остальные уже рядом, убеждает себя, что полежит немного и ретируется до тех пор, пока к нему сбежится целая толпа, а Халк уже мутузит вновь рванувшееся бежать чудовище. Достойным препятствием Питер ему так и не стал, но хоть с ног сбил. Питер чувствует кожей мелкие камушки развороченного асфальта, с пассивным удивлением отмечает, что костюм едва ли не в клочья. Паркер дышит тяжело, вбирает грудью столько воздуха, что все тело вздымается. Он упирается лбом в сгиб локтя и сжимает зубы. Как же больно, черт возьми. — Эй, паучок, — слышит над собой и даже не в состоянии не то что голову поднять — промычать что-то. Его переворачивают, он задыхается, любое касание — микровзрыв, полное уничтожение, пытки раскаленным железом. Он тихо скулит, и в ответ раздается успокаивающее «тшш». — Пит, эй, — Паркер открывает глаза, и кругом мутно, словно в мыльной воде, и он, правда, он очень хотел бы оказаться где-нибудь на феерической глубине, где тонны воды сдавили бы его со всех сторон, и он бы не чувствовал больше ничего, кроме объятий океана. Над собой ему удается разглядеть обеспокоенное лицо Тони, поднимающего его на руки, и только ради того, чтобы оказаться у него на руках, Питер готов стерпеть любую боль. В паре шагов маячит не менее обеспокоенный Стив, и на лице у него такое выражение, будто он хоть сейчас обменяет свою жизнь на жизнь Питера. — Не смей отключаться, гаденыш, — шипит Тони паучку, которому остается только желать поскорее лапки откинуть, кивает Кэпу, емко просит разобраться со всем самим и стартует ввысь. Питер захлебывается от сотен эмоций, но больше от боли, конечно. — Паучок, — бормочет Тони, а Паркер ощущает всем существом дрожь в его голосе, дикое волнение и страх с облегчением от того, что это все, наконец, закончилось. — Камикадзе чертов, что же ты творишь? Угробиться от лап какой-то внеземной гусеницы не самый достойный способ покончить с собой. Думаешь, что все можешь, господи, я надеялся, ты это перерос, а ты все лезешь куда не просят. Приди только в себя, я с тобой очень, очень серьезно поговорю, Питер. Питер улыбается краешком губ. Тони так сильно злится. — Там же были люди, — хрипит Паркер в жесткий металл, не уверенный, слышит ли его Тони вообще. Кажется, тот горестно вздыхает. Питер засыпает — или просто отключается, но сил не остается уже совершенно ни на что.***
Пересчитывать переломанные кости Питеру даже не хочется. Он позволяет себе успокоить себя и всех вокруг оправданием, что регенерация у него ничего себе такая и уже через пару недель он будет как новенький. Получает подзатыльник от Тони и обиженно затыкается, злобно пыхтя в одеяло. Над ним берет опеку буквально каждый из Мстителей, и Питер клянется, с ним так не нянчились даже в его пятнадцать. Хотя, безусловно, забота эта до жути милая и приятная, хотя теперь его заставляют разговаривать со сходящей с ума Мэй по несколько раз на дню. Теперь, когда первая злость, примешанная к страху за его жизнь, проходит, Мстители, живущие на базе, просто дружно двигают мозгами. Наташа таскает ему какао, отчего Питер чувствует себя пятилетним ребенком. Но он неизменно принимает с безграничной благодарностью приготовленное ему какао, обнимает кружку ладонями и, слабо смеясь, болтает с Наташей. — Ты дурак, несмотря на всю свою смелость, — произносит она с улыбкой. Кэп приходит вместе с Роуди. Они травят байки каждый о своей службе, перечисляя травмы, что они получали в свое время, но вспоминая это будто с приятной ностальгией. Питеру странно видеть такое отношение и вскоре приходит к выводу, что это их своеобразный способ поддержки, а благодарность к ним прогрессирует. — Не кидайся в бой в одиночку, когда за спиной вся команда, — просят оба, разными словами, конечно, но с абсолютно идентичным смыслом. Брюс берет на себя роль кухарки, врача и учителя: приносит ужин, спрашивает о самочувствии, безумно радуется каждому улучшению едва ли не больше самого паучка и подолгу обсуждает с ним науку. — Даже Халк не справился бы лучше, — подмигивает Беннер, и Питер расцветает в улыбке. Клинт шатается у него по палате, жалуется, как в ней уныло, бурчит, что сам давно бы свихнулся видеть одни и те же стены двадцать четыре часа в сутки. Но только Питер начинает выбираться дальше пределов палаты, Соколиный Глаз первый, кто плюхается с ним на диванчик, предлагая порубиться в игрушки. — Ты чуть ли не больше нас всех заслуживаешь быть героем, — роняет он небрежно, но Паркер слышит гораздо больше, чем простую похвалу. Темные стороны тоже находятся. С ним обращаются как с хрустальным, боясь, что он рассыплется в любую секунду, и это переживает он довольно спокойно. Но вот то, что разодранный по бокам, на руках и ногах и даже на спине, куда тоже перебрались имена, костюм видели все до единого, убивало Питера. Все взрослые оказываются куда догадливее самого Питера, и предупреждающие взгляды, которыми они одаривают Тони, стоит тому появиться в поле зрения, Паркера раздражают. Это ему тут положено недовольно смотреть на Тони, когда захочется. Впрочем, Старк относится к такому ополчению явно прохладно. Теперь он носит Питеру завтраки, носится над ним больше всех вместе взятых и разгоняет Мстителей из его палаты, а потом и комнаты, если ему кажется, что те уже достаточно задержались. — Ты не можешь так собой рисковать, — произносит он в один день, и Питер понимает, что наконец-то настало время поговорить. — А вы не можете делать вид, будто ничего нет, — парирует паучок, кивая. — Но я смог, а вы так и продолжаете в том же духе, и все остается неизменным. Тони вздыхает. Сжимает пальцами переносицу, медленно потирает, зажмурив глаза. — Ты со своими претензиями совсем не помогаешь. Я совсем не делаю вид, я уже даже не отрицаю этой нашей с тобой возмутительно несправедливой связи. Твою ж мать, я даже не с этого собирался начать, Питер! Что ж ты вечно за свое? — Ну так, а я слушаю, не тороплю. Но попробуешь сказать что-нибудь про возраст или про то, какой ты мудак и не хочешь порушить мне жизнь, пойдешь вон. — Питер подбирается, упрямо глядя на Старка, умирая от своей наглости, но старается выглядеть максимально грозно. Пожалуй, выглядит он разве что грозным нахохлившимся воробушком. — Значит, ты все уже сказал за меня, — ухмыляется Старк, встречается со взглядом Питера и поднимает руки в капитуляции. — Понял, ты у нас большой, злой и сильный, начинаем заново. Вообще-то я сначала собирался отчитать тебя за то, что полез на того чудика в одиночку, еще и со сломанным паутинометом, черт, ты головой хоть иногда думаешь? Ты хоть представляешь, как мы все за тебя перепугались? И что было бы, если бы ты просто не выдержал такого адского родео, да мы бы свихнулись все! — Старк, всплеснув руками, делает все, чтобы взять себя в руки. — Следовало бы почаще прислушиваться к команде, раз уж ты теперь с нами, и не бросаться сломя голову в самый центр, но, — Тони поднимает указательный палец вверх, осаждая вскинувшегося Питера, возмущенно решившего спорить, — я все равно тобой горжусь. Ты многих спас, и без твоей помощи поймать чудовище было бы куда сложнее. Но больше не смей так делать никогда. Питер едва ли не физически ощущает, каким восторгом вспыхивают его глаза. Он чуть подается телом вперед, к Старку, внимая и впитывая каждое слово. Тони треплет его по волосам. — Не слишком только гордись теперь этим. — Старк отнимает ладонь от его головы, и Питер мгновенно перехватывает его руку, сжимая в своей, с навязчивым вниманием наблюдая за чужой реакцией. Старк отрешенно следит за проделываемыми махинациями, словно спрашивая себя, за что ему это досталось, тяжело вздыхает и сам переплетает свои пальцы с чужими. За Питера вновь приходится опасаться совершенно всерьез, потому что его сердце, по-видимому, вот-вот разорвется от счастья. Старк вздыхает еще раз. — Ну ладно. Первым к Питеру подается Старк, налетая своими губами на его, и Питера тут же можно отправлять в реанимацию, потому что он умирает тут же, сгорает до пепла, восстает из праха и умирает вновь от остановки сердца. Он ощущает чужой напор, плавится, как сыр в духовке, теряет рассудок, и еще множество чувств лавиной падают ему на голову, пока он не превращается из камня обратно в человека и не склоняется навстречу Тони еще. Они не расцепляют рук, и Питер обнимает шею Тони свободной, его трясет как в лихорадке, он отчаянно хочет придвинуться еще, но сломанная нога не дает; и не болит почти уже, и тревожить до сих пор неприятно. Тони кладет руку Питеру на щеку, гладит большим пальцем, словно в успокаивающем жесте, и Паркера это распаляет больше — Старк теперь не боится его коснуться, — за шею он притягивает Тони на себя, пока не упирается спиной в приставленную к изголовью кровати подушку. Он готов замурлыкать от удовольствия хоть сейчас, и когда Тони смещает ладонь, проводя по перебинтованной груди, проворачивая к пояснице, Питеру по-настоящему начинает не хватать воздуха — мозги плавятся слишком явно. Он кусает губы Старка в отместку за долгое молчание, и тот в долгу, конечно, не остается, тянет зубами мочку уха, вновь заставляя Питера умереть. И возвращается к губам. — Ну нихрена себе, — ругается от двери Наташа, а Питер подскакивает, как ужаленный, с сожалением позволяя отстраниться и Тони. Взъерошенный, раскрасневшийся, смущенный до крайней степени, еще и со стояком в довесок, Питер пялится на вошедшую Наташу и совершенно не знает, куда себя деть. Та поводит бровью, взглянув на полностью невозмутимого Старка, все еще держащего чужую руку, и приподнимает уголок губ. — Я бы попросила тебя предупреждать, если у вас намечаются романтические посиделки, но, вижу, это невозможно. Удивительно, как быстро порой меняется мнение, да, Старк? — Наташа показывает полноценную улыбку, угрожающую для Тони и поощряющую для Питера, и уходит, осторожно прикрыв за собой дверь. — Развлекайтесь, мальчики, загляну позже. Тони встает, вновь потрепав Питера по волосам, как несмышленого ребенка. — Хватит с тебя развлечений на сегодня. Тони двигается к выходу, и Питер в панике пытается вскочить, а потом падает обратно: еще не все зажило. — Мистер Старк! — Мне казалось, ты уже преодолел официальные обращения, — усмехается ему Тони через плечо. Паркер стушевывается. — Т-тони, — заикается он, смотря исподлобья жалобно и обезоруживающе. — Ты же не собираешься теперь и дальше меня игнорировать? — Попробуй тебя проигнорировать, — театрально вздыхает Тони и внезапно тепло улыбается. — Не собираюсь, не переживай. Как тут соберешься, когда ты на меня такими щенячьими глазками смотришь? — он смеется. — А как снова будешь бегать, смастерим тебе новый костюм, герой. Питер хочет разорваться от счастья, чтобы поделиться им со всем необъятным миром.***
Костюм снова обтягивает как вторая кожа, Питер снова может двигаться вне рамок и ограничений, и потому первым делом запрыгивает на потолок, свешиваясь с него на паутине вниз головой. И, черт, лучше этих ощущений в целой Вселенной попробуй поискать. — Блин, Тони, это так круто, не представляешь, как я скучал, — восторженно пищит он, следя за стоящим рядом Старком. Тот улыбается довольно — или самодовольно — и мелкими глотками пьет кофе. — А еще погеройствовать не хочешь, чтоб потом парочку недель пролежать со сломанными костями? — ехидничает он. Питер спрыгивает на ноги, попутно срывая маску. Ему так невероятно весело, он подходит к Тони ближе, почти повисая на нем, и Тони вопросительно поднимает брови. — Ну мистер Ста-арк, — тянет Питер. Он обнимает Тони, упирается лбом ему в грудь и чувствует себя прекраснее всех. Тони отставляет кружку на стол. Питер тянет улыбку шире, становясь совсем уж Чеширским котом. Еще немного и только зубы будут висеть в воздухе. — Ах ты поганец, — притворно возмущается Тони, цепляя пальцами Питера под подбородок, заставляя слегка поднять голову, и целует как в первый раз. У Питера даже ноги подкашиваются. Он хватается обеими руками Старку за шею, притягивает к себе как можно ближе, оглаживает ладонью торс, и стоит Тони провести рукой линию от позвоночника к подтянутой заднице, Питер совсем нагло запрыгивает на Старка, обхватывая того ногами. Те дрожат до жути, Питер только и оправдывает себя, что стоять он уже ну никак не мог. Тони сажает его на стол, аккуратно и бережно, но совсем дико кусает в шею, Питер выдыхает сквозь стиснутые зубы. Пускает пальцы Тони в волосы, удерживает рядом, целует, кусает неистово, яростно и так явно утопает в глубоком океане. Старк медленно высвобождает Питера из нового костюма, оголяет руки и грудь, водит широкими ладонями по исписанной коже, и паучок срывает с него майку. Паркер падает спиной на стол, утягивая Тони с собой, и тот нависает сверху, и у Питера кружится голова, и весь мир смывается в туманностях, перед глазами пляшут звезды и целые галактики, и потому он стискивает Тони руками и ногами, абсолютно боясь отпустить и никогда не найти. А Старк ведет себя зло, агрессивно, гранича с безумством, и Питер сам звереет от этого, раздирая на чужой коже красные полосы. Накаляется воздух, легкие, атмосфера, само сердце, одно прикипает к другому, а Тони уж точно никакой не романтик, но другой формулировки и придумать бы не смог. Питер ищет поддержку, хватается за Тони, как за единственное спасение, ему так до ужаса хорошо и до лишения разума потрясающе, он может и он готов заявить об этом, и Тони закрывает ему рот ладонью, и Питер дышит глубже и чаще и осознает, что именно это его сейчас и добьет. Он закатывает глаза, вгрызаясь в чужую ладонь, а Старк широко проводит языком по его шее и прихватывает несильно зубами. Питер ухмыляется. Питер уже давно и забыл, что значит иметь идеальную чистую кожу.***
Заспанный, растрепанный и помятый Питер шлепает на кухню, чтобы подцепить хотя бы две кружки кофе. Солнце за окном внезапно начинает светить ярче, небо становится более ясным, а настроение радостно смотрит на ослепляющую действительность с самой верхушки. — Кто же это такой красавчик? — иронизирует Вдова, глядя на Питера с по-лисьи хитрым прищуром. Паучок машет ей рукой, даже не повернувшись — с незакрытым одеждой телом он чувствует себя по-прежнему странно. — Да я просто пытаюсь сказать, как я рада, что у вас все наконец сложилось. Питер поворачивается к ней с широченной и благодарной улыбкой.***
Питер думает, что на фоне собственного счастья совершенно двинулся мозгами, когда видит Мишель в платье. — Только рискни что-нибудь сказать, — склоняет она голову к плечу, и тогда Питер понимает, что жизнь — в самом деле удивительная штука. И все, что он рискует сделать — обнять подругу и сказать, что она лучше всех. Конечно, кроме Тони Старка. Мишель бьет его кулаком в плечо, улыбаясь довольно и спокойно как никогда. Последний кит взмахивает хвостом над водой. Хлопает им по поверхности, вздымает тысячи брызг, и те, смешавшись с пеной морской, успокаивают свое буйство в объятьях океана.