Судьба тоже ошибается

— Гидеон? — Да, мистер Аллен? — Гидеон… Ты знаешь, что мне нужно. — Поняла вас, мистер Аллен. Одну минуту, провожу перерасчёт. Да, всё в порядке, никаких изменений с вашего последнего запроса не зафиксировано. — Хорошо. Благодарю, Гидеон. Он идёт к трубе, с трудом переставляя тяжёлые ноги. Шаг. Ещё один. Тревожно бьющееся сердце сходит с ума в груди. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох… Закрыть глаза, представить себе цель. Одну и ту же. Снова и снова. Барри Аллен — одуревший наркоман. Барри Аллен — лжец и безвольный кусок дерьма. Трус. Так он говорит сам себе, когда начинает разгоняться. Трус. Двуличная сволочь. Слабак, неспособный остановиться. Мышцы знают свою работу. Скоростной бег доведён до автоматизма. Цель миллионы раз прокручена в голове. Он знает, куда он бежит. Знает, зачем. Знает, чем это закончится. Как обычно. Неспособностью сказать правду и прервать этот порочный замкнутый круг. Он ловит тайный кайф от того, как петля каждый раз сжимается всё сильнее вокруг его горла. Но не может остановиться. Барри Аллен — трус. Трус и эгоист. В этот момент ему плевать на свою команду. На Айрис, Циско с Кейтлин, на Джо. Даже на Снарта. Конечно, ему не плевать. И всё же это правда. Ведь он не останавливается. Он продолжает бежать, пока не переходит на скорость, способную провести его сквозь само время. Из раза в раз. И чувство вины, стыда и горечи с каждым разом становится всё сильнее. А страх повторения флэшпоинта сдавливает внутренности каждый раз всё туже. Но он точно знает, что однажды остановится. Повторения флэшпоинта не будет. Потому что он каждый раз прибегает на одну секунду раньше. И их время неумолимо сокращается. *** — Барри? — полунасмешливо, полуудивлённо тянет Снарт. Он лежит на своей кровати, облокачиваясь спиной о стену, и не меняет позы, увидев Аллена, только едва заметно напрягается. — Привет, — неловко отвечает Барри, замирая в дверях. Столько раз он уже повторял это «Привет», и всё равно каждый — как первый. Снарт молчит, разглядывая его, прищурив глаза. Он всегда мрачен в этом моменте времени, потому что Легенды не взяли его на миссию. За день до этого он получил травму, и, хоть Гидеон полностью его излечила, ему всё равно давали отдохнуть — равно что приказывали. А он был недоволен. Поэтому всегда был рад увидеть Флэша. Хотя и пытался изо всех сил этого не показать. — Какое-то дело ко мне? — интересуется он делано-равнодушно. Барри кивает, осторожно проходя дальше. Он знает, что за этим последует, но почему-то неизменно продолжает бояться. Того, что в этот раз Снарт поднимет его на смех. Того, что просто грубо отошьёт. Того, что догадается, что происходит. — Ты не в костюме, — замечает Снарт, настороженно наблюдая за его неторопливыми перемещениями по каюте. — Я пришёл не как Флэш. Снарт выпрямляется и садится, придвигаясь к краю кровати. — Барри, я не отличаюсь терпеливостью, говори уже, — не скрывая раздражения, приказывает он. Барри смотрит на него, нахмурившись. Колеблется. Несмело приближается. — Я пришёл к тебе, — говорит он. Их колени почти соприкасаются, и у него ужасно слабеют ноги. Снарт едва слышно выдыхает. Он не усмехается, но тень улыбки касается его губ с этим выдохом. Где-то там, под всеми этими ужимками, насмешками и напускной холодностью, есть настоящий Леонард. Однажды в прошлом Барри удалось разглядеть его, выцепить так хорошо скрываемое и замаскированное; и теперь он упорно летел к нему, как глупое насекомое летит в упор на лобовое стекло автомобиля, движущегося на большой скорости. Ясно, чем это заканчивается. Барри было ясно, что он не в своём уме. — Барри, — тянет Снарт, медленно поднимая взгляд и чуть заметно склоняя голову набок. Теперь он усмехается, вернув себе контроль. — Что на тебя нашло? У тебя проблемы, и нужно, чтобы кто-то помог тебе забыться? Кто-то далёкий от твоего окружения? — повторяет про себя Барри уже выученные наизусть слова. Тот, кто не будет задавать лишних вопросов и лезть с советами? — Вроде того, — отвечает он, глядя Снарту в глаза и надеясь передать взглядом то, чего не может сказать вслух. Ему нужно быть осторожным со словами. — Что, так припекло, что даже не испугался получить здесь холодный приём? — продолжает усмехаться Леонард, совершенно спокойно выдерживая взгляд глаза-в-глаза с расстояния в несколько жалких дюймов. — Ты остряк, это я уже понял, ладно? — раздражается Барри. Ведётся, каждый раз — как первый. Дрожит под своей призрачной бронёй, загорается, просто глядя в глаза, которые выдают своего владельца — там, под ледяной коркой насмешек и острот тоже горит, полыхает и искрит. Барри знает, что не ошибся когда-то, разглядев это в Снарте. Даже больше — недооценил. И уже не уверен, что этому стоит радоваться. — Ты меня удивляешь, — спокойно говорит Снарт. Его цепкий взгляд соскальзывает на губы Барри, и, чуть задержавшись там, ползёт ниже, буквально ощущаясь физическим прикосновением. Нет, не правда. Когда он поднимает руку и хватает Барри за рубашку, сжимая пальцы в кулак и дёргая на себя, Аллена колбасит так, словно в него снова шарахнула молния. Каждый грёбаный раз — как первый. — Давай посмотрим, такой уж ты смелый, как изо всех сил пытаешься показать, — шепчет Снарт ему на ухо, силой усаживая себе на колени и бесцеремонно стискивая обеими ладонями его задницу. Барри знает, насколько горячим может быть Снарт. Он знает, что этот человек похож на лабиринт, что он специально запутывает всех, позволяет всем заблуждаться на его счёт, что ему нравится слыть холодным, ледяным ублюдком без сердца. Но ведь он здесь, с Легендами. На чёртовом Волнолёте, где пахнет неуловимо чем-то стерильно-едким, неживым, металлически-кислотным. Он здесь, помогает, спасает, борется. Оправдывается. Пускает пыль в глаза. Может, и нет ему действительно дела до великой миссии Рипа Хантера. И всё же — он здесь. И всё же — он умирает за миссию Рипа Хантера. Для Барри — каждый раз, как первый. Он обессиленно прижимается губами к виску Снарта, чувствует прохладу кожи, под которой заполошно бьётся венка. У Снарта отлично получается пускать пыль в глаза. Но Барри разгадал его. В тот самый момент, когда Мик сказал ему, что Снарта больше нет. Что он погиб, спасая всех остальных. Следовало говорить, что это было благородно. Что Леонард молодец, что он умер не зря. Следовало, потому что Флэшу полагалось бы это сказать. Но Барри — Барри Аллен был зол. Его захлестнула настоящая человеческая злость пополам с отчаянием. Ту злость он выплеснул отчасти на Доминаторов, а горевал позже — когда всё закончилось. Горевал в одиночестве, сидя и тупо глядя в одну точку, думая о том, почему смерть именно этого человека оказала на него такое влияние. В их удивительном мире смерть шла с ними об руку. Привыкнуть к ней было нельзя, но можно было научиться относиться к ней более… философски? Он не мог позволить себе повторить флэшпоинт. Но он также не смог побороть себя самого и отказаться от этой отчаянной вылазки в прошлое. В момент, идеально высчитанный Гидеон. Без последствий, без ошибок, без изменений настоящего. Один-единственный момент за всё то время, что Леонард был с Легендами. Один-единственный — словно созданный для Барри. Жалкие несколько часов, за жалкие несколько недель до смерти Снарта. И вот он здесь. Сидит, упёршись коленями в постель, верхом на бёдрах мужчины, который совсем скоро будет мёртв, и не имеет об этом ни малейшего понятия. Это было смело — прийти сюда сквозь огромный пласт, неподъёмную толщу времени. Это было очень смело — соблазнить Леонарда Снарта, капитулировать перед ним, отдаваться ему. Признавать, что всегда хотелось, но пряталось под тяжёлыми слоями «должен», «нельзя» и «неправильно». Это было очень глупо — возвращаться второй, третий, четвёртый раз. — Повредился головой? — шипит Снарт ему куда-то в шею, проводя ладонями вверх по бокам, жёстко сдавливая рёбра и почти делая больно. И Барри смеётся. Это не лёгкий смех, но он всё же смеётся, загоняя совершенно ненужные слёзы куда подальше. — Нет, — говорит он, чувствуя, что перестал наконец трястись от волнения. — И хватит делать вид, что удивлён. Хватит делать вид, что тебе всё равно. Теперь смеётся Снарт. Красивым, глубоким смехом, соблазнительным. Словно специально оттачивал это умение: заставлять хотеть себя одним лишь голосом, правильным тембром, смехом, вскрывая кожу, кости, мышцы, забираясь в лёгкие, заползая в сердце, воспламеняя изнутри. — Кто-то думает, что слишком хорошо меня изучил, а, Скар-р-рлет? — тянет он, низко рычит, прихватывая зубами кожу на шее. — Собираешься предложить меня себе — в обмен на что? Должно быть, это что-то по-настоящему серьёзное. Серьёзное, думает Барри, запрокидывая голову и бесстыдно приглашая — не останавливаться, творить всё, что взбредёт в голову. Куда серьёзнее мета-людей, сошедших с рельс поездов, Королей-Акул. Куда серьёзнее, думает он и мотает головой. — Нет, Снарт. Ничего такого на этот раз. Ничего не нужно. Только ты сам, — думает он. Ведь между нами всегда это было. Искра? Химия? Сексуальное влечение? Какое слово ни подбери — всё звучит отвратительно пошло. Как ни назови — всё не то. Потому лучше не говорить вслух. Барри знает — за словами нужно следить. — Храбрый, смелый Флэш, — шепчет где-то в самом центре мозга, давит на уши изнутри. Обвивает руки, обвивает ноги, без лишних разговоров — раздевает догола, гладит кожу, словно раскалённым утюгом. Барри мог бы и сам. Но Снарт не любит отдавать контроль. Снарт — эстет и Снарт — контрол-фрик. Он любит владеть ситуацией на сто процентов, и при этом никогда не торопится. Смакует. Отдаёт приказы. Любуется. Встань на колени, — и Барри послушно сползает на пол. Открой рот, — и он делает, что говорят. Сосёт пальцы, скользнувшие между губ, гладит их языком, старательно, задыхаясь и глядя мутными глазами в горящие глаза снизу вверх, признавая — всё. Поражение, чужую власть, собственную покорность. Без вопросов берёт в рот, позволяет вставлять член себе в горло до конца короткими рывками. Старается и работает языком, испытывая нереальный кайф, неземной экстаз, животное возбуждение. Тащится от звуков, запахов, даже боли и нехватки кислорода, когда Снарт сильно сжимает пальцами горло, чтобы почувствовать, как его член туго входит в глотку. Как в первый раз — так и сейчас. И ни капли не стыдно. Потому что он — первый и последний, с кем Барри когда-либо будет делать такие вещи. — Блять, — выдыхает Снарт с каждым толчком. — Блять, блять, блять, Барри… Всё крутится. Каюта, металлическая обшивка, узкая кровать, ещё неснятые джинсы под ладонями, горячая плоть во рту, слюна, горьковатая на вкус, запах, который ещё неделями будет преследовать повсюду. Запах Снарта, запах секса. Иногда он с ужасом думал о том, что будет, если Рип Хантер каким-то образом узнает. Если узнает, скажем, Джо. Или Оливер. Что тогда будет? — Блять, Барри, если ты сейчас не остановишься, то долго это не продлится, — предупреждает Снарт, проводя большим пальцем по линии челюсти, завороженно трогая ярко-красные губы, мокрые от слюны, растянутые вокруг его члена. Барри знает, что это продлится достаточно долго, чтобы им обоим было очень, очень хорошо. Он знает, что Снарта постоянно кидает от грубости к нежности. Что он может, стянув с него брюки, несколько раз со всей силы ударить его по заднице, ещё больше возбуждаясь от громких шлепков и болезненных стонов Барри. А потом контрастно медленно и чувственно зацеловывать следы своих ладоней, завалив Барри на кровать и вздёргивая его в коленно-локтевую, после разводя ягодицы в стороны и вылизывая его дырку. Первый раз это чуть не убило Барри — стыд и похоть, которые овладели им в равной степени, изощрённая нежность, — ещё одна незнакомая черта в копилку нового образа Леонарда Снарта. Теперь же он просто наслаждался, отдаваясь всеми способами, какими его хотел Снарт. — Почему? — невнятно шепчет Снарт ему в волосы, сжимая их между пальцами и с силой оттягивая, заставляя поднять голову. — Почему, Барри? Почему именно сейчас? Почему только сейчас? Где ты был раньше? У него нет ответов и нет желания отвечать, поэтому он молчит, дышит сквозь зубы и молчит, яростно подаваясь назад, пытаясь вырваться из жёсткой хватки. Снарта кидает от отчаяния и бешенства к свирепой страсти, словно с треском прорывается толстая неподатливая мембрана, выпуская его натуру на свободу. Это дорогого стоит. Барри готов поклясться, что ещё никому не дозволялось видеть эти грани Леонарда Снарта, всегда надёжно спрятанные от чужих глаз. Снарт не церемонится, а Барри уже почти привык. К первой обжигающей боли, яркой, раскалено-белой, к сопротивляющимся мышцам, к потере ориентации в пространстве. Всё, что удерживает, это чужие руки — сильная хватка на бедре, пальцы, запутавшиеся в волосах, и дыхание — хриплое, тяжёлое — на ухо, зубы, кусающие до крови и возвращающие в реальность — рывком. И Снарт уже полностью внутри, вжимается бёдрами, оттягивает ягодицу в сторону и трогает большим пальцем покрасневшую кожу, растянутую вокруг его члена, как десять минут назад трогал губы Барри; и Барри трясёт от переизбытка ощущений, от слишком сильного давления, и он конвульсивно сжимается, продлевая свою агонию и заставляя Снарта глухо стонать. — Скарлет, — шепчет он, скользя влажной ладонью выше, чтобы перехватить за талию, побуждая приподняться и упереться локтями в постель. Делать такие движения с членом глубоко внутри — больно, и Барри прогибает спину, тут же ощущая перемешанное с болью удовольствие, и уже непонятно, где что, непонятно, где он сам, а где Снарт, потому что они становятся единым целым, оба болят, кровоточат, и оба горят от экстаза и сумасшедшего возбуждения. Пропадает всё: Волнолёт, Рип Хантер и его блядская миссия, вся их чёртова команда самоубийц, нет Флэша, нет Капитана Холода, нет мета-людей, нет глобальных проблем, есть только Барри и Снарт, Барри и Лен, потерявшиеся во времени, застрявшие в маленьком временном пузырьке, который не превратится во флэшпоинт, потому что он изолирован от всего остального, от того, что было «до», и того, что будет «после». И каждый раз, как Барри возвращается обратно, тяжёлые плиты «до» и «после» неумолимо смыкаются, уничтожая пузырёк, и у Барри нет доказательств, что это не было галлюцинацией. Всё, что у него остаётся — его собственные зыбкие воспоминания, которых мало, слишком чертовски мало. Он поднимается с локтей, выпрямляя руки и прогибаясь ещё сильнее, побуждая Снарта двигаться резче, яростнее, и хлопки, с которыми их тела сталкиваются, почти оглушают, заполняя всё пространство маленькой каюты. Барри откидывает голову назад и несдержанно вскрикивает каждый раз, ощущая острые толчки в своё тело. А потом Снарт снова запускает руку в его волосы, заставляя рухнуть обратно — лицом в постель, толкает бёдрами дальше, так что колени разъезжаются, и Барри распластывается на животе, подтягивая одну ногу к себе, чтобы Снарт мог разместиться сзади. Так кажется, что он ещё глубже, невозможно глубоко, невыносимо близко, прижимается сильнее, склоняясь над Барри и обхватывая одной рукой его живот, а другой — лицо, разворачивая к себе и целуя, кусая губы, ловя судорожные всхлипы и задушенные стоны. Продолжает двигаться — едва-едва, но Барри чувствует это так сильно и ярко, что почти плачет, просовывая руку под себя и начиная дрочить себе дрожащей ладонью. — Слово топит корабли, не так ли, Скарлет? Боялся мне сказать? Боялся признаться? — срывающимся шёпотом хрипит Снарт, взъерошивая его волосы и утыкаясь в них носом. Барри смаргивает слёзы и зажмуривается, чуть мотает головой — до него не доходит, он слишком потерялся в ощущениях, ему слишком хорошо, он словно обдолбан и хочет только одного — продолжать трахаться, и Снарт понимает, что его не слышат. Он замирает глубоко внутри, рычит и опускает ладонь на шею Барри, резко сжимая и перекрывая кислород. — Думал, я не узнаю? А, Барри? — спрашивает он, не ослабляя хватку. Слово топит корабли… Барри распахивает глаза, трепыхается, вертит головой, и Снарт убирает руку с его горла, вцепляется в волосы и тянет вверх так сильно, что становится действительно очень больно. Одновременно выходит почти до конца и резко всаживает до упора, вырывая крик. И ещё раз. И ещё. — Ну же, — рычит он, пока его бёдра словно на автомате врезаются в ягодицы Барри с влажными шлепками. — Скажи мне… Скажи мне, Скарлет… Где я ошибся? — бьётся лихорадочная мысль. Он и правда знает? Откуда он знает? — Лен, — тихо хнычет Барри, слепо закидывая руку назад и обнимая Снарта за шею, безмолвно прося прекратить. И это действует. Снарт останавливается, утыкается ему в плечо, тяжело дыша, и Барри чувствует, какой горячий и мокрый у него лоб. Пихается, отстраняясь на мгновение, чтобы развернуться, потому что ему необходимо посмотреть Снарту в глаза. И видит — то, чего не хотел бы видеть. Снарт действительно знает. Его глаза лихорадочно горят, тонкие брови сведены, губы приоткрыты, лицо и грудь покрыты потом, он дышит загнанно и смотрит так отчаянно, что Барри не нужно ничего спрашивать. Поэтому он просто тянется к нему, обвивает руками, прячет лицо в изгибе шеи, трогает языком терпко-солёную кожу и чувствует, как Снарт обнимает его в ответ, осторожно укладывая на спину и ложась сверху. — Как ты… — начинает Барри, но Снарт зажимает ему рот рукой и качает головой. — Гидеон? — полуутвердительно говорит Барри, понимая, что зря думал, что может сделать что-то настолько безумное и не совершить при этом ошибок. — Да, — шёпотом подтверждает Снарт. — И я не идиот, Барри. Если ты продолжаешь таскаться сюда из раза в раз, это означает только одно. Он не говорит «моя смерть», или «я умру». Но слово топит корабли. Даже не произнесённое вслух. Он так боялся неосторожным словом навредить времени и одновременно так сильно хотел предупредить Снарта, что теперь чувствует скорее облегчение, чем ужас от того, что прямо сейчас создаёт новый флэшпоинт. И следом за этим приходит ещё одно осознание — Снарт не будет ничего менять, не станет спасаться; это написано у него на лице, об этом говорят его глаза, они словно смеются сквозь боль, словно этот человек просто принимает свою судьбу как данность и не собирается её избегать. И у Барри в горле внезапно встаёт ком, огромный и горький. Он тонет, гибнет, от страшной мысли о том, что этот человек уже мёртв, его уже нет, и сколько бы раз Барри сюда не возвращался, ничего не поменяется. — Не смей, — резко говорит Снарт, сдавливая пальцами его лицо и заставляя посмотреть на себя. — Если ты пришёл сюда не только ради себя, то не смей это делать сейчас. — Лен, — шепчет Барри в ответ, и Снарт не даёт ему больше ничего сказать, наклоняясь и целуя его в губы, раздвигая их языком, скользя внутрь. Подхватывает под колено, вынуждая закинуть сначала одну, потом другую ногу себе на плечи, и не тратит больше времени на драматичные фразы, от которых толку — ноль. Этого времени у них остаётся слишком мало, и Барри молча соглашается, поддаётся, насилу выбрасывает все мысли из головы, оставляя только одну — самую опасную, самую дикую и безумную. Самую правильную. *** – Гидеон? – Слушаю, мистер Аллен. Барри тяжело опирается обеими руками на панель и закрывает глаза. Прошло всего три часа, как он вернулся. Ничего не изменилось. Никто ничего не заметил. Всё осталось по-прежнему. Кроме самого Барри. Снарт прочно засел у него под кожей. В его голове, под закрытыми веками; остался острой болью в сердце, и Барри уже понял, что это не пройдёт. Он клялся себе, что не будет, не станет, как бы сильно не хотелось. Но он больше не может делать вид, что ничего не произошло. Он не может просто продолжать жить, оставив всё как есть. – Гидеон, пожалуйста, рассчитай момент, когда Легенды ещё доступны. Чем ближе к моменту смерти Леонарда Снарта – тем лучше. – Мистер Аллен, – возражает электронный голос. – Мне кажется, вам стоит тщательно всё обдумать, прежде чем… – Я уже всё обдумал, Гидеон, – нетерпеливо перебивает он. – Просто сделай то, о чём я прошу. – Хорошо, мистер Аллен, – отзывается Гидеон, и её тон кажется Барри ледяным. Он прекрасно помнит, чем такое вмешательство кончилось в прошлый раз. Но прошлый раз был куда масштабнее и затрагивал куда больший временной промежуток, куда большее количество вовлечённых людей. Барри искренне надеется, что последствия в этот раз не будут такими серьёзными. В конце концов, не этим ли же самым занимался столь долгое время Рип Хантер, пытаясь спасти свою жену и сына? И да, Барри прекрасно помнит, что у Рипа ничего не вышло, как бы он ни изощрялся. Судьба всё равно забрала своё. Но, как и Рип, он должен попытаться, потому что иначе просто нельзя. Какое-то призрачное чувство подсказывало ему, что если всё сделать правильно, у них может получиться. И Барри отчаянно цеплялся за это чувство, хоть и понимал, что ведёт себя наивно, глупо, эгоистично. – Всё готово, – Гидеон выдёргивает его из вязких, тяжёлых мыслей, выводя в проекцию координаты Волнолёта. – Спасибо, – бормочет Барри, вглядываясь в схему, запоминая и настраиваясь, призывая все свои силы на ещё один – самый важный – рывок. Может, судьба и берёт своё, но кто сказал, что она сама не может ошибаться?