Ясной летней полночью

В детстве мать часто рассказывала Хизентли о когте Инле — тонком, остром и прозрачном. — Когда лорд Фрит опускается за облака для отдыха, Чёрный кролик выходит во тьму собирать ослабленные, обреченные души. Поэтому многие умирают ночью — его коготь пожинает их, будто колоски в поле. Когда к вечеру Шишаку стало хуже, Хизентли не удивилась, просто осталась с ним в норе, ухаживая за ранами и умоляя лорда Фрита о помощи, хотя солнечный свет давно истаял над кромкой горизонта. Тлайли не позволил генералу Дурману забрать её в Эфрафу. И, может, если она не станет спать, если тоже будет бороться, то Инле не унесёт его душу, не заберёт Тлайли у них. Хизентли отряхнула забрызганный кровью, припорошенный красноватой почвой «Улья» мех и продолжила очищать скрытую забавной шерстяной шапочкой воспаленную царапину. Может, тогда Инле не заберёт Тлайли у неё. *** Когда Шишак открыл глаза, рядом никого не оказалось, хотя он мог бы поклясться, что слышал голос Хизентли. Или это было не сегодня? Сколько он вообще тут провалялся? Лапы немного дрожали, но жар спал и чувствовал он себя вполне сносно. Шишак выглянул в коридор и сразу же наткнулся на Колокольчика. — Эй, рад видеть тебя, приятель! Я уж боялся… — Слушай, Колокольчик, ты случайно не видел Хизентли? — Твоя подружка поднялась в силфли — бедняжка за два дня едва ли несколько травинок перехватила. Пыталась и тебя накормить, да без толку… — Она не моя подружка! — проворчал Шишак. — Да? — удивился Колокольчик. — Ну, ты бы всё-таки уточнил у неё, а то я ещё не видел, чтоб о ком-то настолько по-товарищески заботились. Она ведь даже помочь никому не позволила, сказала, что сама должна справиться. Он нашел Хизентли на макушке холма. В мягко струящемся с небес лунном свете её шерсть сияла, и она казалась почти бестелесной — блуждающим огоньком, парящим среди колеблющихся теней. Шишак замер на месте, не желая нарушать волшебство, но тут крольчиха обернулась, и сама подбежала к нему. — Замечательно, конечно, что ты в силах дойти сюда, но следовало дождаться меня. Твои раны снова могут открыться, а мне нетрудно принести вниз пучок клевера. Дай-ка я взгляну на твой бок! — Хизентли, — смущенно сказал он, пока она осматривала подсохшие струпья, — Колокольчик сказал, ты сидела возле меня всё это время. — Это самое малое, чем я могла отблагодарить за свободу, — она махнула лапой, подразумевая тёплый ароматный воздух, силуэты буков вдали и вольно пасущихся среди посеребренных стеблей кроликов. — За новый дом, за право прожить свою жизнь без чужих приказов. Шишаку почудилась в её голосе легкая печаль, но Хизентли сменила тему, заметив: — Полагаю, многие, кроме меня, будут рады видеть тебя в добром здравии. Каждая здесь была бы счастлива, останови ты на ней свой выбор. Шишак ошарашено уставился на неё, а она продолжила, будто и не заметив его замешательства: — Медуница хорошо разбирается в лечебных травках. Звёздочка кажется немного робкой, но сердце у неё доброе. Он подавил желание закопаться в землю, отвесил себе мысленного пинка и ответил: — Постой, Хизентли… Я верю, что эти крольчихи именно такие, как ты говоришь, и что они замечательные. Но они, понимаешь, они… А потом выдохнул — будто с моста нырнул: — Просто они — не ты. Понятное дело, ты умная, талантливая, и нужен тебе кто-то, кто был бы таким же умным да способным. Я простой вояка, не умею видеть будущее, а сказки только порчу. И если ты уже выбрала в мужья кого-то из наших, то пусть будет так. *** Тогда она ответила: — Тебе нет никакой нужды заглядывать в будущее. Я отчетливо вижу его за нас обоих — словно смотришь с вершины ясной летней полночью. — Что же ты там видишь? — С десяток прехорошеньких маленьких Шишаков, которым отец рассказывает, как спас их мать из ужасного места далеко-далеко отсюда.