Two freaks.Two loneliness (Два психа. Два одиночества)

      Дельфи что-то трещала о том, какими глупыми ей кажутся любовные романы. Последние минут сорок она зачитывала ему отрывки из романа, несколько часов назад им ей подаренного, авторства незабвенной Парвати Патил, его однокурсницы. Он не выбирал специально, взял первую попавшуюся книжку, и прям в точку. Джеймсу казалось, что Дельфи пьяна. Или немного чокнутая. Ну как немного - во всяком случае, гораздо меньше, чем он сам... –..."И тогда он, нежно поцеловав её руку, спросил: можно ли мне вас поцеловать?..."− снова зачитала Дельфи, и звонко рассмеялась. Затем вдруг резко развернулась к нему лицом, и смех оборвался. Она растерянно посмотрела своими огромными глазами в его глаза, и спросила, − ну не бред ли? − Бред, − кивнул Джеймс и зачем-то хрипло добавил, − в жизни все намного проще.       А потом...Потом ему просто снесло крышу. По-другому назвать то, что случилось он не мог.       Джеймс шагнул к ней, не договорив конца фразы, одну руку положил на плечо, вторую на талию, и с силой потянул девушку на себя. Он ахнула, но не стала сопротивляться, и горячо ответила ему, когда он начал её целовать. Дико, грубо, сминая нежные губы, кусая их до крови. И она отвечала! Краем сознания Джеймс успел отметить, что в глазах стажерки сверкнуло торжество, но поймать эту мысль он не смог, не захотел. Он продолжал сжимать её плечи, а её тонкие руки уже метнулись к его шее, расстегнули пряжку на мантии, и дернули полы в сторону. Темно-серая мантия Джеймса полетела к чертям, туда же - черная мантия Дельфи. Девушка проклинала строгую аврорскую форму, которую шеф так и не снял. Тяжелая мантия, под ней - жесткий мундир, золотые пуговицы которого сейчас царапали нежную кожу сквозь ткань платья. Под мундиром - рубашка, и пока доберешься до такого желанного тела...       Джеймс сейчас не думал о таких пустяках. Он вдруг отстранился от неё на мгновение, поймал разочарованный вздох, и резко развернул её спиной к себе. Откинул длинные волосы со спины, и дернул вниз молнию на черном узком платье. Расстегнул до поясницы, рывком стянул рукава с тонких рук, и со стоном накрыл грубыми ладонями нежную грудь, в это же время целуя Дельфи в шею. Он вздрогнула, застонала и прогнулась в спине, непроизвольно потеревшись ягодицами о его пах. У него стоял, и пьянящее чувство власти над мужчиной молнией прошлось по девичьему телу. Дельфи повторила движение. И еще раз, и еще. Чтобы наверняка, чтобы доказать ему что-то...В шелковых трусиках стало мокро, так как никогда не было. Джеймс зарычал и с силой сжал твердый сосок, прикусил мочку уха, засосал нежную кожу между шеей и плечом.Ей казалось, что он везде, что он будто бы обволакивает её всю, с ног до головы, иначе объяснить то, что его рука, секунду назад сжимавшая её грудь, уже задирает платье, сдвигая белье в сторону, проникает между бедер, и резко, без особых нежностей он вводит в неё сразу два пальца, она не могла. Дельфи вскрикивает – от неожиданности, и еще от пронзившего её наслаждения. Она пытается плотнее прижаться к его руке, и он довольно ухмыляется ей в шею. С шеи рваными поцелуями переходит к спине, спускается ниже, прикусывая кожу на выступающих косточках позвоночника. Такая худая, такая хрупкая…       Джеймс почти падает на колени за её спиной. Меняет положение рук – теперь пальцами правой он гладит её клитор, надавливает на него, потирает подушечкой до тех пор, пока Дельфи не начинает бить крупная дрожь, а пальцы левой жадно, оставляя следы гладят, бедра. Джеймс – на грани. Каменный член начинает приносить вполне ощутимый дискомфорт, хочется освободить его, но мужчина упорно пытается игнорировать собственное тело. Вместо этого он снова разворачивает девушку лицом к себе, поднимает руку вверх, сжимая грудь, и, меняя темп начинает плавно кружить подушечкой большого пальца свободной руки по ставшему невероятно чувствительным клитору. Дельфи хнычет, она уже давно хочет большего. Она хочет запрокинуть голову, закрыть глаза. Она хочет чувствовать его в себе. А вместо этого прерывисто дышит, издавая странные звуки, и не может оторвать глаз от его взгляда. Он смотрит на неё как зверь, готовый в любой момент бросится. Ей кажется, что он полностью контролирует процесс – и её, так он сосредоточен на её взгляде. Он словно молча запрещает ей отводить взгляд…       А у Дельфи сильно расширены зрачки. Так сильно, словно она обдолбалась банальными маггловскими наркотиками. И еще она не замечает, что в какой-то момент одной рукой начинает гладить, сжимать свою грудь, а второй трет клитор, когда Джеймс убирает от него свой палец. Джеймс убирает её руку от промежности, вместо этого берет её пальцы в рот и начинает посасывать их. И когда он одновременно берет в рот её указательный палец, и входит в неё двумя пальцами, большим снова надавливая на клитор, Дельфи кончает. Кончает красиво, молча. Запрокидывает голову, так, что волосы водопадом падают на её спину, хватает его за плечи, до крови царапая его ногтями, и пытается сдвинуть ноги, не выпуская его руки. Джеймс усмехается своим мыслям, и, дав ей несколько секунд на то, чтобы хоть немного прийти в себя, мужчина легко вскакивает на ноги, берет её подбородок двумя пальцами и приподнимает голову, заставляя посмотреть в глаза. Она смотрит абсолютно пьяным взглядом, словно вообще не понимает где она находится и с кем, и закидывает одну руку ему на шею, второй обнимая за талию. Скользя по обнаженной груди слегка царапает длинными ногтями кожу. Он целует её в губы – на этот раз медленно, стараясь держать себя в руках, но не выдерживает, и, надавив ей рукой на поясницу сильно, до боли прижимает её к себе. Дельфи – сдавшаяся крепость, но Джеймс чувствует себя так, словно сдался он. Словно она заранее знала о том, что так будет, и просто играла с ним все это время до сегодняшнего дня.       Джеймс, толкая её спиной вперед, идёт к кровати. Чуть толкает её и сам наваливается сверху. Она без раздумий раздвигает ноги и обхватывает его бедра раньше, чем он успевает расстегнуть пряжку ремня. Она пытается стянуть с него расстегнутую рубашку, но, отчаявшись просто раздвигает полы в стороны и целует его в шею. То, что происходит с ними, сейчас больше всего похоже на возню подростков. Он борется с ремнем, она, пытаясь помочь ему, только мешает и мужчина резко отбрасывает её руки от своего паха. Не только потому, что она мешает, нет. Потому что легкие, непроизвольные касания тонких пальцев к члену заставляют Джеймса сжимать зубы и с шумом выдыхать. Он не может себе позволить кончить раньше времени, не тогда, когда желанная развязка так близка. И Джеймс, словно извиняясь за грубость снова начинает целовать её. Целует куда придется – глаза, губы, скулы, шея, и когда с брюками наконец покончено, он утыкается носом в ключицу и втягивает воздух, впитывая в себя её запах. Ждет несколько секунд, и, взяв член в руку упирается головкой ко входу во влагалище. Слегка толкается, и чувствует, как она вздрагивает. Хочет спросить, не больно ли ей, но слова застревают в горле, и он беспомощно вглядывается в её лицо. Она слегка качает головой и улыбается. А потом подается ему навстречу, крепко обнимая его одной рукой за шею. Второй рукой она сжимает его ягодицу, впиваясь ногтями в кожу, еще теснее прижимая к себе. И он начинает двигаться. Чувствует, как стенки её влагалища обволакивают его член, и не выдерживает – стонет. Ускоряет темп, с силой вбиваясь в неё, задыхаясь от того, какая он тесная и горячая. Дельфи тоже стонет. Громко, почти пошло, но он понимает краем сознания – искренне. Ей действительно нравится то, что он с ней делает.       Надолго его не хватает, и он кончает спустя несколько минут. Изливается в неё с рычанием, в котором одновременно слышатся восторг и разочарование…       Немного придя в себя, Джеймс скатывается с неё. Позволяет девушке устроить голову у себя на груди, подчеркнуто небрежно кладет руку на плечо. Призывает сигареты, прикуривает, стряхивает пепел прямо на пол, и хмурится от собственных мыслей. А потом вдруг спрашивает: – Ну и как тебе? – Что? – сонно спрашивает Дельфи и приподнимает голову. – С психом-то? Понравилось трахаться с психом? – спрашивает нарочито грубо, чтобы обиделась. И в голосе – ни тени шутки. А сам вдруг думает о том, что они не произнесли ни слова за все время с того момента, как он её поцеловал. Ни признаний, ни комплиментов, ни-че-го. Думает о том, что мог бы хотя бы ради приличия сказать что-то ласковое. – Хм, – кажется, Дельфи не воспринимает его слов всерьез. Она усмехается, и подпирает ладошкой подбородок, острым локотком упершись ему в грудь. Улыбаясь, заглядывает ему в глаза, и нагло отвечает, – понравилось. Прозвучит как фраза из бульварного романа, но это был лучший секс в моей жизни. – Фу, как пошло, - морщится Джеймс, – действительно, как фраза из романа. Только не делай вид, что у тебя такой большой опыт, солнце. Тебе не идет.       Джеймс высвобождает руку и отодвигается от неё. Дельфи неуклюже шлепается на постель и непонимающе, почти обиженно смотрит на него. Но молчит. Наблюдает, как он садится на кровати, натягивает брюки с трусами и застегивает ширинку. Ремень остается болтаться на бедрах. Щурясь, Джеймс делает еще одну затяжку, и тушит сигарету, окончательно вставая с кровати. Расхлябанной походкой идёт к холодильнику, словно то, что произошло между ними, рядовое событие… – Тебе не понравилось? – почти испуганно спрашивает Дельфи и смотрит на него широко раскрыв глаза. Садится на постели, прислонившись голой спиной к стене. – Все было великолепно, – отвечает Джеймс, и сам слышит, как его голос наполнен ядом. От этого яда у него сводит челюсти, и он делает большой глоток виски прямо из бутылки. Маленькая дурочка, неужели она не видит, как ему «не понравилось»?       Джеймс отходит к окну, сжимая в руке бутылку. Ставит её на подоконник, прикуривает очередную сигарету, и невидящим взглядом смотрит на заляпанное стекло. В отражении ловит притихшую стажерку, замечает, что по бледным щекам текут слезы, а чувственные губы плотно сжаты… «…– Гарри, ты должен, – в голосе Гермионы отчетливо звучат слезы, но подбородок упрямо вздернут вверх, – ты понимаешь, что дальше так не может продолжаться.       Молодая обнаженная девушка полусидит на большой низкой кровати, прижимая к груди смятую простынь. Точеные плечи еще блестят от пота, а на острых скулах горит нездоровый румянец. Такой же молодой, раскрасневшийся парень с обнаженным торсом мечется по комнате, в которой творится неимоверный бардак. – Что я должен? Убить тебя? Знаешь, Гермиона, у тебя все так просто. Всегда было. Черное и белое, другого не дано… – Дело не в том, что просто и что сложно, Гарри, совсем не в этом. – А в чем тогда? В том, что ты уже все за нас двоих решила, да? – Гарри прикуривает сигарету и делает глоток воды из стакана. Хватает с полки зелье и опрокидывает его в себя, – почему ты не думаешь о лечении? В твоем распоряжении маггловская и магическая медицина, а ты нашла самый простой способ, так ты считаешь? – Гарри, это бесполезно. Да, в последние годы врачи доказали, что можно вылечить, или хотя бы остановить прогресс развития шизофрении. Но не в моем случае… – Почему ты считаешь свой случай исключительным? – юноша опускается на край кровати, проводит ладонью по лицу, отбрасывая назад черные волосы, и упирается взглядом в пол. – Дело не в том, что я считаю и чего я не считаю… Черт возьми, Гарри, ты можешь вспомнить хоть одного человека, который… – Могу. Волан-де-Морт к примеру. Еще я. Еще чокнутая Лейстрендж. Мы все психи, Гермиона, понимаешь? – Это другое, ты не понимаешь. Я не считаю свой случай исключительным, но магия, особенно та магия, которой мы все пользовались во время войны, оставляет следы… – Так говорил Дамблдор! – резко бросает молодой человек и вскакивает с кровати. – Дамбдлор был прав! – восклицает Гермиона и отворачивается в сторону. Затем спокойнее добавляет, – Дамблдор был прав, и ты это понимаешь. Если бы… Если бы я была умнее, я бы смогла это остановить, не доводя до крайности. Если бы я, точнее та часть меня, которой боюсь я сама, не познала убийства, то… – Это не ты, Гермиона! Ты не убийца! На войне нам всем приходилось убивать, ты думаешь у меня… – Не перебивай меня, – устало говорит девушка, и почти умоляюще смотрит на Гарри, – ты прав, на войне как на войне, верно. Но это я. И это было всегда, просто мы не замечали этого. Началось еще в школе, но когда мы с родителями узнали о понятии «стихийная магия», мы оправдали все этим. Потом меня вполне успешно спасали новые знания и новые друзья. Я отвлекалась, занималась делом, и только гораздо позже поняла, что… Помнишь подожженную мантию Снейпа? Так вот, я подсознательно хотела, чтобы он сгорел вместе с нею. А потом, когда каменели гразнокровки? Я чувствовала, что хочу быть на месте жертвы. Не осознанно, но все же. И таких ситуаций было много, если вдуматься. До войны, до первого убийства я словно не могла разобраться в том, нравится ли мне быть жертвой, или все же охотником. Но когда от моей руки пал первый пожиратель, у меня что-то екнуло в груди. Не от страха, нет. От наслаждения. Мне понравилось убивать, понимаешь? – Но ты ведь боролась с собой, пять лет боролась… – Я и сейчас борюсь. Но за последние семь месяцев пропали без вести пять человек. Ни в чем не повинных человек, Гарри. Так нельзя. Ты должен это сделать. – Гермиона, я тоже чувствую это. Но, давай я поговорю с руководством, тебе дадут те же полномочия, что и мне, ты будешь спускать пар, и все будет в порядке. Убийцы, маньяки, подонки будут наказаны, и ты…Ты будешь рядом, живая и здоровая. – Гарри, пойми, – юноша снова сел на кровати. Гермиона подобралась поближе к нему и взяла его за руку, – ты жил с этим больше двадцати лет, ты привык себя контролировать. Да, мы все надеялись, что после смерти Волан-де-Морта ты освободишься от этого бремени, но, к сожалению, все получилось иначе. Но тебе достаточно убить одного пожирателя раз в полгода, и ты снова в норме. Мне – нет. И я боюсь, что однажды на месте моей жертвы окажется Рон, который ничего не подозревает. Или ты. И Рон наверняка захочет ребенка, которого я, зная свой диагноз никогда не смогу ему дать. И тебе не смогу… – Почему ты просишь меня об этом? Попроси Рона, – обреченно прохрипел Гарри, прикуривая очередную сигарету. – На это есть несколько причин, – Гермиона коснулась губами его плеча, – Первая – он не такой, как ты, он не поймет, – прикусывает мочку уха, и тут же зализывает, словно кошка. Гарри закидывает голову, – вторая – он слабее тебя, он не сможет этого сделать, – переплетает свои пальцы с его и подносит к губам, – третья – не смотря на то, что Рон мой муж, и я его люблю, тебя я люблю намного сильнее. И совсем иначе. И я хочу смотреть в твои глаза перед смертью. И чтобы ты держал меня за руку, – девушка проводит руками по мужской груди. Гарри повернул голову, посмотрел в глаза, и невольно напрягся. Зрачки Гермионы были широко расширены, и где-то, в самой глубине глаз он видел то, о чем она ему так долго объясняла. Безумие и кровожадность. Гарри понимал, что сделает то, о чем она просит, как бы ему самому не хотелось обратного. Не ради себя, за себя он не боялся. Ради неё, – ты обещаешь мне, Гарри? – Да, я тебе обещаю, – после небольшой паузы выдохнул Гарри, и страстно поцеловал сухие горячие губы.       Миссис Гермиона Джин Грейнджер-Уизли три недели спустя была найдена убитой недалеко от Сент-Джеймского дворца. Убита молодая героиня войны была из обыкновенного маггловского пистолета. Глаза убитой были широко раскрыты, и в навсегда остановившемся взгляде отчетливо было видно радость и облегчение. А на губах волшебницы навсегда застыло имя лучшего друга: «Гарри».       Дело следователя по особо важным делам следственного комитета при аврорате Гарри Джеймса Поттера было помещено под гриф «секретно». Сам следователь перестал появляться на публике и практически полностью порвал контакты с друзьями и знакомыми. Через полгода после смерти Гермионы Грейнджер имя великого Гарри Поттера практически перестало слышаться в разговорах и появляться в СМИ. Легенда о Мальчике-который-выжил осталась красивой и поучительной легендой, которую оставили учить детям в школе, и на смену её пришла другая – о великом и практически неуловимого молодом следователе аврората, с громкой фамилией и тихим именем, и с раскрываемостью дел более шестидесяти процентов…» – Ты знаешь, я тебя иногда не понимаю. Точнее нет, иногда я тебя понимаю, так будет правильнее, – Дельфи взяла себя в руки, и теперь курила в постели, изящно держа в пальцах тонкую сигарету, – ты знаешь, почему я хотела попасть к тебе в стажеры? – Хах, разумеется. Ты хотела меня убить, – с усмешкой говорит Джеймс, отрываясь от отражения в зеркале, из которого, как ему кажется, смотрят карие глаза с расширенными зрачками. – Верно…–задумчиво говорит Дельфи, словно потеряв мысль. – Так в чем же дело? Вот он я, безоружный и беззащитный, –Джеймс прислоняется к подоконнику, делает глоток из бутылки, прикуривает. – Сначала было интересно, в чем твой секрет. Потом втянулась, – странно улыбается Дельфи, и усмехается собственным мыслям. – Зря, убить-то все таки придется, – бормочет Джеймс себе под нос. – Что, прости? – Ничего. Продолжай. У тебя ведь наверняка накопились ко мне вопросы, – грубить ей почему-то расхотелось. – Так вот, я думала, в чем твой секрет. О тебе мало кто знает, хотя ты герой, о тебе даже книги писали… – Не обо мне. Сексуально куришь. – Спасибо. Так вот, я думала, думала. Хотела за отца отомстить. И за мать. Думала, к тебе на стажировку попасть не удастся, придется включать фантазию. А ты вот так просто, без проверки принял меня. Почему? – Емкий вопрос. Правильный. Ты знаешь кем был твой отец? –Дельфи кивает молча, – У нас с ним были своего рода свои счеты. Я тоже по сути мстил. За отца, за мать. За сотни потерянных жизней. Но это лирика. По сути он был маньяком. Психом. И я тоже своего рода маньяк. Уж не знаю, от отца твоего подарочек, или от еще чего-то, но так оно и есть. А ты…Наследственность у тебя крутая. Отец псих, мать сумасшедшая. А ты – нет, ты не такая. То есть такая, но…Не знаю, как тебе правильней объяснить. Ты как я. В тебе есть и жажда крови, и жажда справедливости, и жестокость. – Почему ты можешь остановиться, почему ты можешь? Почему не могли они? – Тут просто. Ты когда-нибудь кого-нибудь любила? Не обязательно мужчину, может в приюте кого-нибудь, не знаю. Собаку в конце концов? Любила? Вот и я любил. А он – нет. – А мать? – Она была сумасшедшей. Вообще у них вся семейка с придурью, самой нормальной Нарцисса оказалась. Но не важно. Она его…даже не знаю, можно ли назвать это любовью. Твоя мать его боготворила. И ради него на все была готова. Если бы он приказал ей убить тебя, то, поверь, она не задумываясь убила бы… – Это ужасно…–прошептала Дельфи. Джеймс оттолкнулся от подоконника и подошёл к постели. Сел рядом с ней, провел пальцами по позвоночнику, – но ты не ответил на мой вопрос. Почему ты взял меня на стажировку? В то, что тебе нужен помощник я не верю, я видела, каков ты в деле. Готовишь себе замену? – Поначалу да, потом втянулся, – её же словами ответил Джеймс и откинулся на подушки. – Зачем тебе замена? – Мне недолго осталось, Дельфи. Совсем недолго. Зависать между бредом и реальностью я не планирую. У тебя хватит сил меня убить, когда потребуется. У тебя хватит сил продолжить моё дело, с моими же полномочиями. У тебя хватит сил бороться с собой до тех пор, пока и в твоей жизни не появится кто-то, вроде тебя в моей, кто сможет закончить твои мучения. – Гермиона Грейнджер? Кто это? – перевела тему Дельфи, только что давшая себе клятву, что не позволит Джеймсу добровольно уйти из жизни. – Это закрытая тема, – Джеймс напрягся и непроизвольно с силой сжал её ладонь, – иди ко мне. Я снова тебя хочу.       Мужчина потянул девушку на себя, страстно поцеловал в губы. И как-то лениво отметил, что зрачки любовницы по-змеиному сузились, а темно синяя радужка глаз вокруг приобрела льдисто-серый оттенок. В глубине взгляда, как уже не раз замечал Джеймс горело так хорошо знакомое ему безумие, но теперь он знал, знал наверняка, что когда его не будет, она с этим справится. А сегодня ночью у Дельфинии Реддл, единственной наследницы Волан-де-Морта, есть он. Завтра он снова будет хамить ей, тыкать носом в ошибки. Завтра они снова будут одиноки, потому что он просто не имеет права дать ей надежду. Ему сорок, ей двадцать четыре. Он уже стоит одной ногой в могиле, а у неё впереди есть еще лет тридцать полной смертей жизни. Он – псих. Он – одиночка. Эта безумная, призрачная надежда только добавит боли им обоим. Легко убивать врага, убийцу, даже незнакомца. Тяжело убивать любимых…       Спустя полтора месяца Гарри Джеймс Поттер был найден мертвым в больнице Святого Мунго. Причину смерти врачи установить не смогли, а авроры, занимавшиеся расследованием, причину смерти знали, но не озвучивали. В деле под грифом «секретно» было указано – несчастный случай.       Следователи демонстративно не обратили внимания на то, что последним посетителем больного перед смертью была Дельфи Реддл, единственный стажер следователя Джеймса Поттера за всю историю его работы, после смерти Гермионы Грейнджер. Посетительница вышла подавленной, и заплаканной. На тыльной стороне ладони мисс Реддл было едва заметное пятнышко крови, а в лице не было ни кровинки.       Вопреки ожиданиям, Джеймс Поттер-младший (как стали называть его уже после смерти), был похоронен не в Годриковой Впадине, а на маггловсом кладбище в Лондоне, вместе с миссис Гермионой Джин Грейнджер-Уизли. Но, в тот же день на кладбище в Годриковой Впадине был поставлен памятник Гарри Джеймсу Поттеру, герою магической Британии, Мальчику-который-выжил. Даты рождения и смерти героя и таинственного следователя были идентичными. – Я поняла тебя, Поттер. Только теперь поняла. Мы с тобой два психа, два одиночества. Ты не был мне любовником, а я тебе любовницей, хоть и думала иначе. Я навсегда запомню твои глаза, Гарри. Тебе ведь, наверное, тысячу раз говорили, что они особенные. Ты был не прав, когда сказал, что любовь не для нас, Джеймс. Я люблю тебя. И я клянусь тебе, я сделаю все, что в моих силах, чтобы твоя жертва не была напрасной, – хрупкая девушка в темно-серой аврорской мантии стояла под проливным дождем на старом маггловском кладбище. Не использовала никаких чар, позволяя каплям дождя катиться по лицу, по волосам. Она уже промокла насквозь, но какое это имело значение, если единственный, самый важный на свете человек лежал под тяжелой могильной плитой, и улыбался, глядя на неё со старого маггловского снимка.