Тайна за семью печатями

Мэл ведь был, на самом деле, очень красив для парня. Его не уродовали даже эти стремные шмотки жлобов, в которых он впервые попался на глаза Фреду. Если верить рассказам Нолика, Мэл, будучи в переходном состоянии от Мэлса к Мэлу, казался потерянным, напуганным, и его хотелось защитить, но стильные вещи лишь придали ему смелости. Он стал чувствовать себя свободнее, раскрепощеннее, но взгляд, этот взгляд, которому когда-то поверила Польза, пригласив его на Бродвей, взгляд, которому поверил Боб, приведя его к себе домой и научив танцевать буги, взгляд, которому поверил Фред, пустив Мэла на сцену, — этот взгляд не исчез. Он остался, был частью Мэла, прекрасной частью. Фред бы назвал его невинным. Фактически одежда, поведение — все это не изменило того, как Мэл выглядел в глазах Фреда. Сейчас, когда он спал под тонким пододеяльником совсем рядом, Мэл не был саксофонистом, заводящим любую чувиху с пары нот, и не был танцором. Его веки дрожали, он облизывал губы во сне и обнимал себя крепкими, но все-таки тонкими руками, и Фреду казалось, что на самом деле Мэл все еще часть системы. Той системы, которая сделала его зашуганным, испуганным, боящимся, той системы, от гнета которой сам Мэл так настойчиво пытался избавиться. Пока что он все еще оставался мальчиком-комсомольцем, который по стечению обстоятельств попал в тусовку стиляг и зажегся, как фитиль фейерверка. Но если убрать фейерверк, останется Мэл. Не стильный Мэл, не жлоб Мэлс, а просто Мэл — самый обычный. Наверное, Фреду с самого начала понравился Мэл именно этим. Его искренностью, его желанием и рвением стать одним из стиляг, но еще своими принципами и тем, как тщательно он обдумывал каждое свое решение, — а потом плевал на закон о преклонении перед Западом и хватал чувиху за бедра, поднимая ее в быстром танце. — Семь утра, Мэл, — протянул Фред, чуть склонившись над ним, и осторожно коснулся его лица. Мэл открыл глаза, как по щелчку, и повернулся к нему, внимательно посмотрев на Фреда. Да, самом важным в Мэле, во всем Мэле, был его волшебный взгляд. Взгляд, который остался невинным даже после нескольких часов близости с мужчиной, взгляд, из-за которого Фреду и захотелось его обнимать, целовать и еще кое-что делать. — Мне пора на пары, но я не могу оставить тебя дома, — продолжил Фред, и Мэл, помолчав миг, ответил: — Да, конечно. Прости. — Не извиняйся, — усмехнулся Фред, сбрасывая с себя одеяло, и, встав с постели, пошел к комоду за трусами. — Я захотел, чтобы ты остался. Фред буквально чувствовал, как Мэл взглядом следил за ним. Смотрел он на плечи Фреда? На его спину? На его задницу? Фред не знал, но, когда он обернулся, Мэл поджал влажные губы и отвернулся. Он и правда приподнялся на локтях, чтобы попялиться — и, несмотря на это, оставался таким, что любая бы чувиха перевела его обратно в разряд девственников, лишь только увидев его острые плечи, длинные ресницы и уверенные, но осторожные движения. Мэл был парадоксом в жизни Фреда, и не только из-за того, что выглядел вовсе не таким, каким был на самом деле — нет, просто до него Фреду никогда не нравились мужчины. — Мы же никому ничего не скажем, верно? — вдруг тихо проронил Мэл. Фред, натянув трусы на бедра, замер и тоже нервно облизнул губы. — Конечно. — Мы будем повторять? — Если захочешь. Мэл, моргнув, повернул голову к Фреду и, совсем не стесняясь, вновь прошелся взглядом от его головы и до самых ног — и промолчал. Фред будет ждать, когда он придет. Не как мелкая пионерка с замиранием сердца, но как человек, который открыл для себя что-то новое, невиданное и вместе с тем получил тайну, которую нужно было хранить за семью печатями. Ведь этого даже стильные не поймут.