Вера и малиновый свет

Особняк семьи Осаки похож на неприступную крепость. Он стоит на виду, красуясь перед приезжими, и ловит солнечные блики стеклами окон. Слишком невинен с виду. Он, как и его хозяева, любит вводить в заблуждение внешностью, пряча за фасадом свои тайны. Хамадзи любит, когда ее слушают. Это ее маленькая слабость, ее грамм эгоизма в отчаянном желании быть нужной. Она каждый вечер собирает лис вокруг себя. Таких же странных, что это даже почти смешно. Юная девушка в окружении монстров; они похожи больше, чем сами думают. Они все не верят. Она не верит в собственную необходимость, они же – в свое существование. Может быть, именно это тянет их друг к другу. Каждый вечер пять лисиц семьи Осаки рассаживаются на белой юбке ночной сорочки той, которую приняли как свою, и слушают. Они любят слушать, любят истории, разлитые в вечернем полумраке. Они укрывают пушистыми хвостами босые ноги девушки, и Хамадзи отвечает лаской на такую заботу, приглаживая рыжие треугольные уши. Она не волшебница. У нее никогда не было особенных сил, какие есть у Шино или Соцке, но сейчас она создает свою собственную магию. Магию только для этих существ, что так доверчиво жмутся к ней. Магию, которая заставляет их верить в себя. И не понятно, кто верит больше – лисы, или же она сама. Хамадзи рассказывает сказки, слушая ветер за окнами и тихий треск пламени в камине. Длинный ворс ковра щекочет ступни, и ей невероятно тепло сейчас. Не от огня. От атмосферы, от полутемной большой комнаты, углы которой тонут в сумрачной мгле, и от рыжей шерсти под ладонями. Тепло пробирается внутрь, собираясь чуть ниже сердца, и, кажется, совсем не собирается покидать нагретое место. А лисы так и засыпают у нее на коленях, убаюканные сказками о самих себе и голосом Хамадзи. Сейчас они верят. Все верят, потому что в такие вечера нет места недоверию. И даже юноша с золотыми глазами, стоящий в дверях, не может остаться равнодушным. Его тянет туда, тянет к почти неощутимой сказочной вере. К тем, кто сейчас в этой полутемной комнате, заполненной малиновым светом – отражением огня в густых, рассыпанных по плечам девушки волосах. И он ступает неслышно, приминая подошвами ворс, с каждым шагом впуская в себя все больше тепла. Обнимает за плечи ту, что стала слишком нужна, и опускается на колени позади. Малиновый свет, сонное сопение, и тихий голос, рассказывающий историю о девочке, похищенной лисицами. Канаме вдыхает впитавшийся в длинные пряди лисий дух и улыбается, пряча улыбку в красноватых спутанных локонах. Она еще не подозревает, но она уже его, эта девушка. Ее приняли духи рода Осаки, как не принимали еще ни одну. И вряд ли уже отпустят. Он сам ее не отпустит. А Хамадзи улыбается зеркально, нежно и чуточку грустно. Потому что знает. Она слышит приветственный шепот стен, видит глаза привязавшихся к ней лис. Чувствует руки Канаме у себя на груди и прижимает к ним ладонь, упираясь лопатками в грудь юноши позади. В такие вечера нельзя не верить. В такие вечера все сказки становятся чистой правдой. Сказки о волшебных лисицах, одиноком мальчике и похищенной девочке, которая не захотела возвращаться домой. И они все верят в эту правду. Верят лисы в свое существование, в то, что они не просто существа из детских рассказов перед сном. Верит девушка с глазами цвета моря в собственную необходимость. Но больше всего верит Канаме. Верит в то, что у него наконец-то появилась настоящая семья.