То, что делает нас людьми

Эрин: bonjour Макс сонно уставился в экран телефона. На часах было около двенадцати утра – несусветная рань для летних каникул. Однако Эрин уже слала ему сообщения. И, вопреки его ожиданиям – не то, что бы он ожидал её сообщений и представлял, как они могли бы выглядеть – это было самое обычное слово. Без каких-либо символов или эмоджи. Бонжур, - набрал он в ответ. И тут же добавил, чтобы исключить у неё подозрение об ожидании сообщения – потому что так быстро он в жизни никому не отвечал.— Что-то стряслось? Эрин: ты мне подарил подвеску. Макс вскинул брови. Он что-то ей… Подарил? В ответ Эрин прислала ему селфи. Именно такое, с которого бы он хотел начинать утро. Лица на фотографии почти не было видно, только кусочек губ с улыбкой, пытающейся пародировать Мону Лизу. Эрин прикасалась пальцами к щеке, но центром фотографии было отнюдь не это. Мозг Макса не сразу сообразил, что смотреть нужно на маленький кулон в виде Эйфелевой башни, опускающийся намного ниже безусловно великолепных ключиц. Эрин: хотя тебе не кажется, что цепочка слишком длинная? В самый раз, - заплетающимися пальцами набрал он в ответ. Эрин какое-то время снова что-то писала, затем перестала. Макс замер, уставившись в экран. Эрин: всё-таки так получше, не находишь? К новому сообщению прилагалась фотография уже с немного иным ракурсом. Подвеска красовалась выше, ровно между ключиц, а пальцы до сих пор легко касались щеки. Тебе лучше знать, - ответил Макс, как можно скорее сохраняя оба селфи на телефон. В конце концов, какой же он парень – пусть даже и ненастоящий, - если у него нет ни одной её фотографии? Эрин: напиши ещё что-нибудь. Что угодно. Было бы классно, если бы ты в принципе писал мне что-нибудь в течение дня. Эрин: я сегодня гуляю с Сашей и Таби, и… Ну конечно, - понял Макс. — Тебе нужно, чтобы сегодня я поддерживал образ идеального парня. Эрин: да! будь так добр. И когда мне приступать? — Поинтересовался он, а затем промотал диалог вверх, чтобы снова полюбоваться на ключицы. Эрин: сейчас. Мне же нужна видимость длительного диалога с тобой. Макс не сразу заметил новое сообщение, а прочтя, тут же задумался о том, что можно написать. Что вообще пишут девушке? Флиртовать он откровенно не умел, делать комплименты не желал. Задавать вопросы?.. Почему ты постоянно лапаешь своё лицо на селфи? - написал он первое, что пришло в голову. Эрин постоянно это делала. Прошлым вечером перед сном он успел пролистать почти весь её инстаграмм – хотя, конечно же, не весь. Возможно, последние полгода? Но и на это ушло порядочно времени. И на каждом селфи – при том, что их было не так много, - она касалась лица. Иногда положения пальцев менялись, но рука оставалась неизменной. Эрин: законы селфи. У каждого есть свой символ, который он показывает на фотографиях. Саша делает половину сердечка, Таби закрывает фальшивый глаз. Эрин: хотя то, что она кладёт на него ладонь, не делает ни её, ни глаз менее фальшивым. Макс невольно фыркнул от смеха на последней фразе. Эрин: психологи нашли бы в этом какой-либо смысл. А историки будущего, скорее всего, будут трактовать эти жесты как символ принадлежности к какой-либо социальной группировке или глубинный жест. Эрин: вроде того, что через них можно трактовать характер. Селфи ведь тоже выдающийся пример искусства фотографии. То есть ты считаешь селфи искусством? — ответил Макс, усмехнувшись. Вокруг него развелось слишком много художников. Гораздо проще жить, будучи уверенным, что селфи – лишь продукт массовой культуры, уничтожающей личное пространство и иногда даже личность через призму эгоизма. Или умение красиво думать о проблемах общества теперь тоже искусство? Можно ли стать мастером искусства анализа социального гниения? Эрин: я считаю селфи одной из форм фотографии, уничтоженной временем. Как, в общем, и само искусство фотографии. То есть фотографируя себя… Я создаю искусство? Эрин: можно трактовать и так. Макс поднялся с постели, пересёк коридор и оказался в ванной, прямо напротив зеркала. Если это усталое лицо с огромными синяками под глазами и кучерящимися во все стороны волосами можно сделать искусством парой фильтров и рандомным жестом, то искусство мертво, как бы Престон с Дольфом не старались. Эрин: попробуй. Макс оценивающе глянул на своё отражение – снова, - а затем на экран телефона. Это звучало очень глупо. А ещё он абсолютно не представлял, как правильно делать селфи. Не то что бы отсутствие подобного навыка расстраивало его… обычно. Однако в данный конкретный момент он вдруг почувствовал некую неловкость за то, что упустил эту сторону жизни. Это же так увлекательно – одинаково фоткаться на фоне разных пейзажей. С другой стороны, у Эрин была веская причина для такого потока фотографий - она горячая и у неё много поклонников, готовых сделать что угодно за пару фотографий её… ключиц. Макс поднял телефон и уже готов был открыть камеру, как экран заволокло сообщением о входящем вызове. Макс тут же быстро положил мобильник на раковину, отшатнувшись. Хорошо, что он не успел прикоснуться к экрану. Очередной входящий от Дэвида. Он надеялся, что Макс ещё спит, и спросонья не станет смотреть на имя звонящего? Макс показал телефону средний палец, искренне надеясь, что Дэвид поймёт его посыл на другом конце провода. И, кажется, чудо случилось. Звонок прервался. Макс замер, показывая телефону средний палец. А затем аккуратно взял его другой рукой и открыл фронтальную камеру. С экрана на него глядела поистине чудовищная перспектива будущего селфи, которое, однако, при помощи пары фильтров могло превратить сонную физиономию на фоне стены ванной комнаты в искусство. И это был безумно занимательный опыт. Эрин прокомментировала это совершенно предсказуемой фразой: «Именно это я и ожидала.» Макс поймал себя на мысли, что, если бы об этом просила не Эрин, он бы не стал этого делать. Скажем так, это была не его вещь. Но Эрин, всё же, не была стандартным его собеседником. Она была одним из тех людей, при которых ты поступаешь иначе, просто потому что… они на тебя влияют? Максу всегда казалось, что чем-чем, а непоколебимыми принципами он выделяется. Хорошим тому примером было то, что он… не пришёл вчера в студию? Нет, это звучало как-то глупо. В конце концов, это Престон не писал ему весь вчерашний день. Макс сомневался, продолжать ли ему поиск лютни. К счастью, ответ на этот вопрос тут же пришёл ему в виде очередного сообщения. Престон: лютня. Она мне всё ещё нужна. «Я не могу сделать лютню из воздуха», - возмутился Макс в ответ. Престон: хотя бы попытайся найти лютню. Хоть где-нибудь. Престон: ты работаешь за деньги, так что потрудись работать. Справедливо, - отметил про себя Макс. Что ж, видимо, сегодня он снова отправляется путешествовать в город. Не то, что бы это было ему по нраву. Макс не чувствовал себя любителем приключений, скорее наоборот – наблюдателем. И принимать активное участие в какой-либо деятельности было не для него. Особенно в пьесе. Вчерашний день, проведённый дома, он потратил на обдумывание своих ощущений. Их, внезапно, было чертовски много. Он думал о своём отношении к Престону. Пьеса была дурацкой – это факт. Как и любая пьеса Престона. Как и пьесы в целом. Но, при этом, она тоже была искусством. Для самого Престона, который находил её важной и красивой. И, в какой-то степени, для Макса. Потому что она затрагивала его лично, заставляла думать и переживать. Это, вроде как, критерий искусства. Но при этом пьеса касалась лишь их двоих. Вернее, касалась она многих, но никто из зрителей не смог бы установить с ней ту же связь, что и Макс. И это его удручало. Какая-то пьеса так задела его за живое? Чушь! Такие вещи не должны так задевать.Всё происходящее вызывало в нем те же эмоции, что и лагерь. То есть, конечно напоминали, потому что, по сути, это было одно и то же. Макс скучал по лагерю, но не потому, что ему нравилось место. Просто в лагере были люди и события, слишком сильно повлиявшие на него. И у Престона, чёрт возьми, такая же ситуация. Для него не важен лагерь – именно поэтому он превращается в графский замок. Для него важны люди и ощущения. И он скопировал их полностью, особо не переживая о смене имён. И эта маленькая деталь также пугала Макса. Конкретно деталь с графом и графиней. Раньше перед ним не стояло задачи делиться с знакомыми из лагеря информацией о семейной ситуации. Никто не требовал этого – ни тогда, ни сейчас. И Макс не заострял на этом внимание. Потому что, ну, его отношения с Дэвидом – это его дело. Но внезапно они становятся достоянием таких людей, как Луиджи, руками таких людей, как Престон. И это в каком-то смысле его задевало. Макс не мог оспаривать права Престона на воспоминания об их общем прошлом, точно также, как не мог запретить себе переживать из-за подобного. Перебирая в голове результаты всех этих дум, Макс не заметил, как мимо него проехал нужный автобус. Тот, который ходит один раз в час, и именно тот, который мог довезти его в центр. Видимо, ему придётся идти пешком как минимум до следующей остановки. В такие моменты стоило задуматься: так ли ему надо помогать Престону? Макс не мог ответить на этот вопрос сейчас. Пока что не мог. Макс довольно быстро покинул район, пройдя через все остановки. К сожалению, каждая из них принадлежала лишь одному маршруту, и у каждой из них останавливаться было уже поздно. Придётся, видимо, идти до точки назначения. Которой у Макса… не было. Всё происходящие обернулось спокойной прогулкой по городу, и это, наверное, лучше, чем весь день лежать на диване и смотреть «репутацию», как вчера. Дэвид говорит, что свежий воздух полезен. Хотя какой свежий воздух может быть в городе? Вокруг то и дело проносились машины, автобусы, такси. Живая иллюстрация антипода его словам. Свежего воздуха в городе не существует, и с этой точки зрения сидеть в квартире даже безопаснее. Словно отзываясь на последнюю прозвучавшую мысль, прямо перед Максом на тротуар вывалился – именно вывалился, - какой-то мужик. Следом за ним полетел гаечный ключ. Правда, в мужчину он не попал, но звонко ударился об асфальт в паре сантиметров от него. — Это неприемлемо! — верещал мужичок. — Неприемлемо отказываться оплачивать мой труд только потому, что вам так вздумалось! — сразу же за ним на улицу выбежала девушка в рабочем комбинезоне. — Хочу и не плачу! — верещал мужичок. — Не могла ты починить мою машину! Вздор это! — О, тогда дайте мне пару минут, я сломаю всё ОБРАТНО, а затем подам на вас в суд! — Сумасшедшая! — кое-как встав, мужичок топнул ногой и быстро побежал на другую сторону улицы. Девушка, выбежавшая из-за двери с надписью «Автосалон», подняла с земли гаечный ключ и повернулась в сторону Макса; прищурилась, разглядывая его с ног до головы, а затем натянуто улыбнулась. — Макс, да? Мы знакомы? — хотел было спросить Макс, но, внезапно, черты лица девушки начали казаться очень знакомыми. Он ещё какое-то время пялился на неё, стараясь не думать о том, насколько это невежливо, пока не начал смутно осознавать, кто это. Да, она перекрасила пряди из розового в зелёный, и стала намного выше, чем была (абсолютно все, кажется, стали выше, чем Макс), но в ней всё ещё угадывалась… — Эред, ну, — подсказала она, подходя ближе. — Да, я догадался, — буркнул он, обиженный, что ему не дали высказать его догадку. — Не знал, что ты тут… работаешь. — Не знала, что ты тут живёшь, — улыбнулась в ответ она. — Чаю будешь? Макс какое-то время думал, будет ли он чай, и в конце концов решил, что никуда не спешит. Где они будут пить чай, Макс особо не понимал. Всё пространство гаража, отведённого под автомастерскую, занимали выставленные в ряд две машины. Пространство вдоль стен было уставлено столиками с инструментами. В целом, место производило впечатление простого, если не сказать дешёвого, собственного бизнеса. Эред подтащила наименее заваленный стол к ближайшей машине, выставила на нём термос, две чашки, тарелку с бутербродами, и села на капот, жестом приглашая Макса присоединиться. Он не был уверен, что машина выдержит вес их обоих, поэтому просто облокотился рядом на дверь. — И давно ты тут работаешь?— попытался завести наиболее нейтральный разговор он. — Не совсем работаю, — ответила Эред. — Подрабатываю. Макс уставился на неё. Конечно, ей же сейчас должно быть девятнадцать, она ещё в каком-нибудь колледже или университете. — Но… ты тут одна, — он оглядел пустующую мастерскую. — Ты думаешь, люди сюда толпами ломятся? Даже дебилы вроде того мужичка на вес золота, — Эред сделала большой глоток чая. — Но он тебе не заплатил, — возразил Макс. — Ага; и где, по-твоему, его машина? — Эред постучала локтем по лобовому стеклу автомобиля, на котором пристроилась. — Вернётся и заплатит, куда денется. — И часто такое случается? Эред качнула головой. — На самом деле, очень редко. Я достаточно хорошо выполняю свою работу, знаешь ли. Мне даже пытались давать лишние смены, но, знаешь, подработка не должна идти во вред учёбе или типа того. Говорить это, сидя на капоте машины, было очень странно. Эред в целом не была похожа на фаната учёбы – ни тогда, ни сейчас. Скорее, наоборот: весь её вид выражал протест против школы и школьных правил, а в лагере она демонстративно сжигала табели, полные троек. И Максу казалось, что в колледже она продолжит заниматься тем же самым. — Ты точно Эред? — сощурился он. — Вредить учёбе – это ведь «круто». Окружающие слово «круто» кавычки он изобразил пальцами. Эрид, делавшая в этот момент глоток, рассмеялась, брызнув чаем. — Ну, это было «круто», пока ситуация не вынудила меня искать себе источник нормального заработка. И оказалось, что в автомастерских платят ничтожно мало, и мне просто необходимо получить нормальное образование. Макс на минуту задумался о своих перспективах на будущее, но тут же отмёл эти мысли прочь. Ему-то спешить было некуда. Эред замолчала, попивая чай и думая о чём-то своём. В сознании Макса медленно зарождались сомнения насчёт всего на свете. — А ты чем занимаешься по жизни? — вопрос прозвучал как-то неловко, и даже вымученно. Разговор не клеился, и причиной этому было банальное отсутствие вопросов. Макс сомневался, что Эред была искренне рада его видеть; она, скорее, просто поступала вежливо, узнав его и пригласив на чай. Учитывая, какие отношения были у них в лагере… …учитывая, какие отношения были между маркизой и графом… — Ну, живу, — пожал плечами Макс. — Критикую современное общество и попусту растрачиваю молодость, ничего необычного. — То есть, совсем ничем? — она даже слегка улыбнулась. Макс качнул головой. — Ну разве что сейчас подрабатываю… кое-кем, - в последний момент он решил не упоминать Престона и его пьесу. Мало ли, что скажет на это Эред. Хотя, скорее всего, просто протянет расслабленное «круто». — Круто, — расслабленно протянула она. — У тебя случайно нет лютни? — вырвалось у него. Вообще-то, Макс хотел сказать это с насмешкой, но вышло как-то очень… озабоченно. Эред уставилась на него, а затем сказала: — Знаешь, на самом деле есть. — Стой, серьёзно? — Какой-то полоумный отказался платить полную сумму за ремонт и впихнул мне лютню. Тебе она нужна? Или это была рандомная фраза для начала разговора? Макс кивнул. — Нужна. — Ну тогда плати за неё. Хоть сколько-нибудь. Макс демонстративно порылся по пустым карманам. — Я в любом случае верну её через неделю, — отмахнулся он. — И вообще: мы старые друзья, ты не должна требовать с меня денег. — Если бы не требовали с меня, я бы не требовала с тебя, — Эред ловко спрыгнула с машины и достала из-под одного из столов чехол с лютней. — Решил вступить в группу? — Не, с чего ты взяла? — Ну, лютня вполне полезный инструмент. Мы с ребятами использовали её в некоторых песнях. — …стой, ты играешь в группе? — опешил Макс, принимая инструмент. — Да, типа того. Послезавтра едем на фестиваль, — Эред какое-то время стояла, уперев руки в бока, пока Макс проверял инструмент на предмет видимых простому обывателю изъянов, а потом словно невзначай добавила: — Вообще-то, мне бы не помешали гарантии по лютне. — Гарантии? — тупо переспросил Макс. — Ну, не хотелось бы, чтобы ты пропал с ней, — она достала из кармана бумажку с ручкой. — Так что не мог бы ты записать мне свой телефон, или, лучше, сказать адрес? Телефон. Телефон в кармане Макса разразился вибрациями входящих сообщений. На самом деле, вибрировал с переменной периодичностью он последние минут десять, но заметил Макс его только сейчас. Быстро нацарапав адрес и номер, он вынул телефон из кармана и быстро пролистал несколько сообщений от Эрин. И, решив не читать их, напечатал почти вслепую «я нашёл лютню». Эрин: зачем тебе лютня? Ты имеешь что-то против лютен? — Написал в ответ Макс и убрал телефон в карман. Ах да, Эред всё ещё смотрит на него. — Спасибо, — неуверенно сказал он. — Ты поразительно вежливый. Уверен, что ты Макс? Макс задумчиво кивнул. — До завтра? Мне ещё дела делать. — Бывай, — кивнула Эред. Когда Макс покинул автомастерскую, мимо него пробежал тот самый мужичок, не желавший платить за ремонт. Его споры с Эред были слышны ещё очень долго. Ещё около часа Макс шёл до студии. Он чувствовал себя жутко неловко, преодолевая заполненные людьми улицы с лютней наперевес. Не то чтобы на него обращали внимание, но оглядывались очень часто. Однако в зале никто не обратил на него внимания. Все были заняты тем, что кричали на Престона. — Ты – руководитель группы, так иди и разберись с этим! — верещала Ева, наряженная в дешёвую имитацию средневекового платья. — Руководитель, но не костюмер! — парировал Престон. — Я не могу отвечать за украденные у нас вещи, Ева! — Но ты должен! У нас чуть больше недели, я не найду и не уложу все нужные парики за такой короткий срок! — для картинности она топнула ногой. Престон застонал. — Как, как я тебе это сделаю? Думаешь, у меня есть мальчик на побегушках, которого я могу отправить бегать по всей студии в поисках пары пропавших париков?! Ева прокашлялась и указала на Макса. Престон резко повернулся и уставился ему прямо в глаза. В попытке сгладить возникшую между ними неловкость, Макс продемонстрировал чехол с лютней, но, кажется, это не разрядило обстановку. Скорее даже наоборот. Престон свёл брови и оценивающе оглядел Макса с ног до головы. — Лютня? — Нет, блин, я тебе пустой чехол принёс, — огрызнулся он в ответ. — Если не надо, я заберу. Престон тут же быстро выхватил у него лютню. — Что ещё должен исполнить мальчик на побегушках? Этот вопрос задавать было не обязательно – Макс уже услышал и понял, в чём проблема. Но побесить Престона хотелось. Очевидно, он всё ещё злился на Макса из-за пьесы, и Макс, в свою очередь, злился на него. И на себя. Эта история с пьесой вышла такой дурацкой. Как и сама пьеса, конечно же. Престон, видимо, до сих пор был задет неуважением Макса к их общему прошлому. А Макс просто не мог простить ему то, что их общее прошлое стало общим достоянием. И никому из них в данный момент это прошлое не помогало. — Кто-то украл парики. Понятия не имею, кому они могли пригодиться… — Я имею, — прервал его Макс. Потому что в этой студии был только один человек помимо них двоих, кто понимал всю важность пьесы. И этот человек, по иронии судьбы, не попал в неё. Студия Дольфа на этот раз была заперта. Макс долгое время упорно стучался, желая скорее забрать парики, но Дольфа либо не было на месте, либо он очень яро игнорировал этот стук. Макс ещё какое-то время пытался чуть ли не выломать дверь, но видимого эффекта это не принесло. В зал Максу пришлось вернуться ни с чем. И это незамедлительно спровоцировало гнев Престона. — Макс, я попросил тебя… — Найти парики, я знаю, — прервал его движением руки Макс. — Я нашёл. Но я не могу их забрать. — В смысле не можешь? Ты-то? — Престон злобно усмехнулся, насмешливо скрестив руки на груди. Ева тем временем грациозно спрыгнула со сцены и подошла к Максу. — Веди давай, сами заберём. Несколько минут спустя Макс в компании Евы, Луиджи и не самого довольного Престона ломился в дверь студии Дольфа. В какой-то момент его начали одолевать сомнения о наличии последнего в студии, однако они быстро развеялись, когда из-за двери послышалось злобное «прочь отсюда!». — Дольф, — позвал Макс через дверь. — Да что тебе надо-то? — послышалось из-за неё. — Я за париками пришёл. Пауза. — С чего ты вообще взял, что они у меня? — послышался неуверенный голос Дольфа. — Кому ещё нужны парики Максимилиана и Мередит? — парировал Макс. Повисло молчание. А затем в замочной скважине скрипнул ключ. Дольф открыл дверь. — Ладно, если ты дашь мне вре… о НЕТ. Престон, Луиджи и Ева незамедлительно ввалились в студию и тут же повалились на пол. В помещении стояла кромешная тьма. Вернее, не кромешная. Где-то посредине комнаты находилась лампа, накрытая оранжевым шёлком. Вокруг неё расположилось несколько болванок, с нахлобученными на них париками. Каждый из париков был причудливо уложен и перевязан проволоками, поддерживающими их в различных… позах, если так можно сказать про парики. — Какого чёрта! Я думал, ты один! — воскликнул Дольф, тут же запирая дверь. Но было поздно. Макс облокотился на дверной косяк, ожидая дальнейшего развития событий. — На кой тебе это всё?! — орал Престон, пытаясь распутать проволоку и выудить парики из её тисков. — Для картины! — Дольф кинулся спасать свою инсталляцию. Завязалась драка, в процессе которой Луиджи пытался помочь Престону, но был тут же дерзко откинут назад; Ева стояла в стороне. Макс мельком взглянул на картину, которой занимался Дольф. Всё то же полотно, над которым он работал при прошлой их встрече. Дольф, рисующий костёр посреди леса. Сознание Макса тут же заметило несоответствие реальности: костёр был слишком близко к озеру, и кусты располагались иначе. Да, это был тот самый прибрежный лагерный костёр. А вокруг него развязалась драка кемперов. Эред, Макс, Престон, Никки… Макс мельком глянул на конструкцию с париками, которую уже успели разворотить дерущиеся. Всё правильно, Дольф использовал их для точной передачи… действительности. Тем временем, Престон повалил Дольфа на землю. Правда, для него это не было преимуществом. Дольф явно был лучше в боевых искусствах, и в какой-то момент он взял главенство над ситуацией. Парики давно запутались в проволоке и лежали на земле. Луиджи сидел на полу рядом, помогая Еве распутывать этот клубок. — Это низко! — орал Престон. — Это подло и отвратительно! — Сам напросился! — парировал Дольф. Дальнейшие его крики было почти не разобрать из-за жуткого полунемецкого акцента и плохой дикции. Зато Престон говорил чётко и понятно, и даже отдышка ему не мешала. — Это не повод красть у меня, ты, немецкий червяк! В процессе драки они снова ухитрились подняться на ноги, но ненадолго. Уровень крика всё нарастал и нарастал, и в какой-то момент начал отдаваться у Макса в голове жутким гулом. Иной раз он бы с удовольствием посмотрел бы, к чему всё это придёт, но сейчас просто не мог терпеть. Он быстро окинул взглядом студию, ища, чем можно было бы эффективно прекратить драку. Рядом оказался только мольберт с картиной, рисковать которой Макс бы не стал при всей подлости своей натуры; на табуретах рядом с ним расположились разнообразные кисти и краски, тряпка… тряпка! Макс подхватил её (мокрая, увесистая) и, не раздумывая, кинул в дерущихся. Тряпка оказалась комком из двух тряпок, которые разделились в полёте и удачно приземлились на каждого из дерущихся. — Так, вы оба, пидрилы, завалили хлебальники! — отчеканил Макс как можно громче. Все присутствующие обернулись на него. — Значит так! Сейчас Дольф садится обратно за мольберт, а Престон валит обратно на свою сцену! И больше никаких ссор, вы, бабки базарные. — А с чего это ты нами командуешь, а? — взорвался Престон, вставая в позу. — Ева, забирай парики и распутывай их. Можешь взять Луиджи, он всё равно выглядит так, будто ничего не добьётся в жизни, — продолжал Макс, не обращая внимания на Престона. — Возомнил себя командиром? Графом? Все заинтересованно подняли головы, уставившись на Престона с Максом. Те уставились друг другу в глаза. Повисла пауза. — Да, возомнил, — дерзко ответил Макс. — А теперь хватит мешать Дольфу, а то он нас расстреляет. И он быстро повернулся и вышел, стараясь не оборачиваться. Но, судя по шагам сзади, его послушались. Трое человек покинули студию, а затем щёлкнул дверной замок. Макс гордо прошагал до зала, не поворачивая головы. Кто-то свернул прямо у входа, и напротив сцены он оказался почти в одиночестве. — Ты испортил мне костюм, — холодно сказал Престон, взбираясь на сцену. — А ты должен мне денег за лютню, — безразлично ответил Макс.— Я обещал её вернуть, к тому же. После пьесы. Престон, тем временем, устроился на сцене с лютней. Кое-как перехватив инструмент, он задел несколько струн. — Ах, злые силы в этом замке Плетут опасные силки… Приподняв голову, он уставился в глаза Максу. — Ты прогнал Луиджи. А мне сейчас надо было прогнать с ним несколько сцен. — Ты хочешь прогнать их со мной? Удивительно, что после этого Престон будто бы пытался что-то ему доказать. — И в здешней хитрости и злобы схватке Как бы мне не лишиться головы…. — Твои рифмы ужасны, — простонал Макс, взбираясь на сцену рядом. — Ладно, это будет моим наказанием. Давай, что говорить? — Просто прикрикни после слова «особы», — Престон поудобнее перехватил лютню. И попытался выжать из неё пару нот. Повисло долгое молчание, в ходе которого Престон тяжело дышал. Затем он зажмурился, мотнул головой и уставился в зал. И открыл рот. От гнева, которым он только что пылал, не осталось и следа. Престон преобразился на глазах. Он больше не выглядел как побитый злой подросток – даже при том, что на щеке у него расплывался синяк, а волосы были растрёпаны. Нет, в этот момент он ощущался совсем по-другому. Не то что бы Макс до этого не видел хорошей актёрской игры. Нет, он видел и получше, конечно. Но резкий переход Престона из одного состояния в другое просто потрясал. Уверенно держа лютню, будто играл на ней всю жизнь, Престон задумчиво прошёл по сцене, извлекая, на удивление, вполне мелодичные звуки, и продекламировал несколько стихотворных сток. Затем остановился, задумчиво наклонившись. — Хм, может…— пробормотал он. Дёрнул струну. И вдруг его образ рассыпался. Он поднял глаза на Макса и выразительно дёрнул бровями. — А! — прикрикнул Макс скорее удивлённо, чем злобно. А ведь в этот момент Граф должен был сорваться на менестреля, да? Но у Макса не получалось злиться. — У тебя была всего одна задача! — злость мгновенно вернулась к Престону, а сосредоточение и спокойствие куда-то исчезли. — Ой, ты и без меня прекрасно справился, — отмахнулся Макс, спрыгивая со сцены. — Так ли сложно было прикрикнуть на меня?! Ты делал это буквально пять минут назад! — И, если ты не заткнёшься, обматерю тебя ещё раз! — Макс повернулся и уверенным шагом направился к выходу. Про деньги он, конечно же, и думать забыл.