Выйди вон

      Джонаса сегодня в первый раз выгнали из класса. Не просто выгнали, намекнув на то, что ему пора прогуляться по коридору, а почти выпнули за дверь, давая понять, что сегодня ему тут, мягко сказать, не очень рады.       Стоял немного пасмурный осенний день. В классе было тепло и уютно, а из приоткрытой форточки приятно тянуло прохладным воздухом и запахом чуть прелых листьев. Прозвенел звонок, началась перекличка. Митча почему-то не было. Мистер Бердс, их сраный учитель по математике, с которым Джонас виделся каждый вторник и четверг, счел забавным поставить Митчу «Н»-ки на две недели вперед, и о чем радостно объявил классу. — Знаете, ребята, — говорил он, услышав сдавленные смешки, проносящиеся по аудитории. — даже поставив «н»-ки, я во многом делаю ему одолжение. Конечно, это мое личное мнение, но я считаю, многим личностям просто незачем ходить в школу.       Да, Митча не любили. И всем понятно за что. Отношение к Митчу было иное, совсем не такое, как ко всем. На него вскрикивали, оставляли после уроков, тщательно проверяли редкие и мятые, как черт знает что, работы, потому что Митчелл Мюллер тот еще паршивец. Но здесь презрение перешло все границы. — Мистер Бердс, — начал Джонас, постепенно закипая от возмущения. Это, нахрен, не смешно. — Если это ваше личное мнение, которое не относится к уроку, то зачем оно нам?       Класс затих. Джонас- не тот человек, который любил грубить учителям. Он скорее был их негласным заступником от быдло-произвола своего дружка Митча. — Вагнер, вы считаете, я тут только для того, чтобы вбить в вас формулы? Вы считаете, что роль учителя состоит только в этом? — учитель алгебры был тот еще орешек. Низенький и плотный мужичок неплохо объяснял материал, но когда дело доходило до его личных суждений, то всем становилось плохо. Ученикам и некоторым из учителей было не очень понятно, как должность учителя смогла укомплектоваться с расизмом, сексизмом и дикой гомофобией. Ладно, допустим, это обычный набор человека за шестьдесят, но Бердсу было не больше тридцати, и он был явным ортодоксом всех этих течений. Ходили слухи, что ни у одного человека не европейской наружности никогда не было пятерки в семестре. Возможно это так, но не стоит забывать, что и ни у кого из «белых» отличной оценки тоже не было. Так или иначе, от функций и логарифмов он всегда скатывался к унижениям, завуалированным и оттого обидным. — Я так не считаю, Мистер Бердс. — Именно, Вагнер. Роль учителя еще состоит в том, чтобы взрастить в молодом поколении патриотизм, уважение к старшим и те моральные основы, на которых строится наше современное общество. Мне не очень понятна причина твоего возмущения. — Судя по его позе со скрещёнными на груди руками, он был зол. Бердс не любил, когда ему перечили. — Что конкретно вы «взращиваете» в нас, унижая моего одноклассника? — Джонаса трясло, когда речь шла о «благодарности» и «уважении» — слов, которые так любит Дин. — Разве правдой можно унизить? — Бердс усмехнулся. — Я, конечно, понимаю, что ты дружишь с Митчем и все такое, но не стоит забывать о его судебном заключении и потенциальной опасности. А о поведении я вообще молчу, там невоспитанность на генетическом уровне. — Мистер Бердс, я не говорю, что Митч ведет себя нормально. — Джонас был взволнован, как никогда. Да, сейчас он пытался озвучить вслух то, о чем очень долго размышлял после возвращения Митча в город. Тогда он пытался понять, почему он продолжает общаться с ним, не смотря на обиды прошлого и реальный тюремный срок, а сейчас, когда все уже решено, он просто обязан высказаться. — Но его уже осудили, он честно отсидел положенное. Нет смысла издеваться над ним дальше! Возможно, он заболел, или еще что-то… Вы предвзято к нему относитесь! — Джонас, не надо его отмазывать, тут все предельно ясно. —Бердс все-таки вернулся в исходную позицию и снял очки. –Это очередной прогул. Судя по журналу, двадцатый за семестр. Видишь, никто над ним не издевается. Я сужу Мюллера по его поведению не только на математике. Ты знаешь, я далеко не единственный учитель в школе, который им недоволен. Тем более, такие люди как Митч представляют опасность, и это непредвзятое отношение, это психология преступного мира. — ДА ТАКИЕ ЛЮДИ КАК ВЫ ПРЕДСТАВЛЯЮТ ОПАСНОСТЬ! — заорал Джонас, не в силах больше терпеть унижения по отношению к его… лучшему другу. — Вы каждый урок вдалбливаете нам какую-то хуйню, которая ну никак не связана с математикой! У Вас есть право на личное мнение, но черт, вы же просто унижаете учеников, мало того, за их спиной! Согласитесь, мистер Бердс, Митчу такое в лицо сказать страшно, да?! Вы сказали, что таким как он, гопникам и лоботрясам, не нужна школа, а я Вам больше скажу, такая школа с расизмом, гомофобией и лицемерием нам всем нахуй не нужна!       Потом Джонас не слышал ничего, вернее, только то, как бешено стучало его сердце. Наверное, это было единственное, что он мог слышать, потому что кроме этого звука ничто не нарушало гробовую тишину в комнате. Все выпали. Никто не видел Джонаса таким злым. Никто не слышал, чтобы он ругался. Никто не перечил Бердсу. Это было нечто. — Выйди. — прошипел Бердс, сжимая в руке кусок мела. Тот хрустнул и рассыпался у него в руках, но он даже не заметил.       Джонасу не нужно было повторять дважды. Он сделал то, что хотел, то, что должен был. Ему не было стыдно, не было страшно. Невероятно легко. Он не спеша собрал вещи и покинул класс в сопровождении испуганно устремленных на него взглядов. Попрощался. Он же вежливый.       Как только дверь захлопнулась, Джонас глубоко вздохнул, чтобы в эту же секунду подавиться воздухом. За дверью стоял Митч. Опоздавший и раскрасневшийся ни пойми от чего верзила так и не зашел в класс, не успел к перекличке. Он стоял и глупо улыбался, пялясь на Джонаса, который тоже почему-то раскраснелся. — Веснуха… — он не знал, как выразить словами то, что сейчас ощущал, потому что это был первый ебаный раз, когда кто-то сказал, что он заслуживает большего. Что он не изгой, у него есть шанс. Что в него верят. — Гм! Не хочешь поесть хот-догов? Я знаю место, где они просто заебись… Я угощаю. — С радостью. — улыбнулся Джонас, замечая, как весь бурливший в нем коктейль негативных эмоций постепенно сходит на нет.       И они пошли к черному выходу, тихонько перелезая через чуть видную дыру в заборе. Как только школа скрылась за поворотом, Митч как бы невзначай коснулся рукой ладони Джонаса. — Можно?       Джонас коротко кивнул и, потупившись, взял его за руку.       Так они и шли.