Сокровища Волдеморта

Когда благополучно избежавшие возмездия обманутых женщин компаньоны снова оказались в Блумсбери, Снейп первым делом уговорил Люциуса обрить голову. — Все равно твои жены тебе все волосы выдерут, если ты им попадешься. — Может, не надо? Может, лучше перекрасить? — умоляюще глядя на Северуса, стенал тот. — Краска денег стоит, а у тебя, к тому же, волосы растут быстро. Пойдем в ванную. Или сиди тут и никуда не выходи, а я сам пойду за стульями. Тебе опасно появляться на людях в таком виде, пойми ты… Люциус едва не плакал, когда волны платиновых волос с его головы падали на кафельный пол тесной ванной. Но и отказаться от участия в погоне за стульями он не мог. Еще они позаимствовали у соседки — той самой девицы с серьгами-редисками в ушах — темные очки, и изменившийся до неузнаваемости Малфой отправился к Хагриду. Квартира Хагрида снова была не заперта, и Люциус беспрепятственно прошел через прихожую в единственную комнату, где ему сразу бросилось в глаза то, чего не заметил Снейп — бирки на мебели, свидетельствующие о наложенном на имущество аресте. Увы, стул был занят — на нем восседала дама, по габаритам сопоставимая с Хагридом, смуглая и черноволосая. Хагрид, занимающий грубо сколоченную табуретку напротив, влюбленно смотрел на женщину и показывал ей какие-то рисунки. — О! Charmant (1), мсье Аг’рид! — говорила она с сильным французским акцентом. — Как это инте’есно, всех ск’ещивать между собой! — Дык и людей можно… того-этого… скрещивать, — Хагрид несмело дотронулся до локтя дамы. — О-ла-ла! — дама ласково погрозила пальцем. — Какой ви есть шалюн, мсье Аг’рид! — А я чего? Я ничего… — Хагрид убрал руку и вздохнул. — А вам чего? — крикнул он, увидев стоящего в дверях Люциуса. — Мистер Хагрид, — Люциус укоризненно покачал головой, — это ведь не дело — к вам судебный исполнитель пришел, а вы выставили его вон. Хотите, чтобы вам еще и штраф присудили? — Какой такой судебный исполнитель? Ничего не знаю, ничего не ведаю! И долг я заплачу! — Так заплатите, — насмешливо сказал Люциус. — Ну… я ж просил их… говорил, потом… Редактор гонорар зажилил… — Все ясно. Мадам, — обратился Малфой к француженке, — прошу вас, освободите мебель. — Qu'est-ce que c'est, monsieur? (2) — дама смотрела на Люциуса непонимающим взглядом. — Встаньте, мадам, прошу вас! — сказал Люциус по-французски и кивнул на Хагрида. — Или он сядет! В тюрьму. Дама встала, и Люциус схватил стул, в который тут же вцепился Хагрид. — Дык нельзя же так… Что ж вы делаете-то, изверги? — Я исполняю свой долг, — Люциус дернул стул к себе. — Отдайте, или я позову полицию. — Кровопийцы… — Хагрид выпустил стул. — Прислужники загнивающего капитализма! — А за такие слова, — Люциус усмехнулся, — вас и к уголовной ответственности можно привлечь, мистер Хагрид. Прошу прощения, мадам… Всех благ! — он кивнул француженке и вышел за дверь. * * * Сокровищ в стуле, отнятом у Хагрида, не оказалось, и Северусу таки пришлось позировать для картины Блэка. Работал художник быстро, и через час эскиз был готов. Правда, Снейп на нем очень сильно напоминал объевшуюся летучую мышь, страдающую к тому же меланхолией — при этом лицо было вполне узнаваемым, как шарж. Он возмутился и хотел уже порвать эскиз, но вмешался Люциус и потребовал у Сириуса дополнительно пятнадцать фунтов — за моральный ущерб. — Иначе, — сказал он, — Северус имеет полное право подать в суд. Когда приятели вернулись в квартиру Забини, Малфой объявил: — Завтра, Северус, мы с тобой идем в театр. — В какой театр? Зачем? — недоуменно спросил Северус. — В «Современный экспериментальный театр». Ну, посмотреть на стулья, ты что, забыл? В одном из них нас ждет богатство. Наши шансы все увеличиваются! — А в редакцию? — Ах да, еще редакция! Можно и сегодня вечером. — Можно, — согласился Снейп. — Если сокровища там, то и в театр идти не придется. — Северус, — покачал головой Люциус, — ты же педагог, ты должен быть культурным человеком! А тебя в театр не затащишь… — Если для дела — я пойду, а если просто так — сам иди, без меня, — отрезал Снейп. Отправляясь в редакцию «Кроникл-Экспресс», Северус искренне надеялся, что драгоценности окажутся в одном из тамошних стульев, которые он, вскрыв приемную и кабинет главного редактора, просто выбросил из окна, едва не попав в голову Малфоя, ожидавшего внизу, после чего спустился и сам — по водосточной трубе, как в прошлый раз. Однако сокровищ они опять не нашли. * * * В театр, к неприятному удивлению Снейпа, пошли впятером — в компании с супругами Люпин и Сириусом Блэком. Северус молчал и старательно избегал взгляда Гермионы, а она порой останавливала на нем удивленные и как будто грустные глаза. Когда наконец свет в зале погас и занавес был поднят, Снейп облегченно вздохнул и уставился на сцену. Пьеса называлась «Ромео и Джульетто» — именно так, это была вовсе не опечатка в афише, а, как сказал Люпин, «новое прочтение бессмертного творения классика». Действие происходило в современном Лондоне, Ромео был белым юношей из богатой семьи, а Джульетто — чернокожим бедняком. — Режиссер таким образом, на материале классической и хорошо известной пьесы, привлекает внимание к проблеме расовой дискриминации, а также к положению меньшинств, — объяснял Люпин внимательно слушавшей его Гермионе. А Сириус Блэк, глядя на сцену, время от времени с серьезным видом кивал и говорил, ни к кому конкретно не обращаясь: — Глубоко! Глубоко копает… В сцене дуэли Ромео и Тибальта герои не дрались на шпагах, а швырялись друг в друга стульями. — Северус, — сказал Люциус в антракте на ухо Снейпу, — такого обращения никакая мебель не выдержит. Надо торопиться изъять стулья. Завтра театр уезжает на гастроли в Эдинбург, и мы тоже едем. Деньги у нас, благодаря Блэку, есть. * * * В Эдинбурге спектакль освистали, а актеров закидали гнилыми помидорами. Но Люциус и Северус не принимали в этом участия, поскольку еще в поезде свели знакомство с ассистентом по реквизиту Флетчером. Это был тот самый скупщик краденого, которому близнецы Уизли в свое время продали стул из дома (потом его купил Амикус Кэрроу), и о котором столь нелестно отзывался Антонин Долохов. Флетчер и бежал из Оттери-Сент-Кэчпоул, и в театр устроился только потому, что Долохов на базаре во всеуслышание грозился его убить. Но Люциус и Северус ничего этого не знали, да, по правде говоря, прошлое Флетчера их не интересовало. Зато он был человеком запойно пьющим, и поэтому не слишком склонным заботиться о сохранности вверенного ему имущества. — Деньги — вперед! — предупредил Флетчер друзей и, когда Люциус попытался уговорить его уступить стулья без предварительной оплаты, отрезал: — Дорогуша, я человек измученный, много битый и неоднократно обманутый. Поэтому утром деньги — вечером стулья. Только так! Делать было нечего, и Люциус отдал Флетчеру почти все имеющиеся у них деньги. Стулья, впрочем, он получил без задержки, и в тот же вечер компаньоны убедились, что никаких сокровищ там нет. На этот раз Северус вскрывал стулья аккуратно, поэтому удалось вернуть им первоначальный вид и продать в антикварный магазин. Вырученных денег хватило на обратную дорогу до Лондона, и даже на некоторый комфорт в пути. — Северус, — спросил Малфой в двухместном купе поезда, разливая по бокалам вино, — скажи мне, а твой покойный тесть не любил шутить? — Вообще-то любил, — признался Снейп, вспомнив, как Дамблдор на Рождество надел на него колпак с чучелом грифа. — Но ведь остался еще один стул, о котором нам ничего не известно. Может быть, кто-то уже прибрал к рукам драгоценности и никому ничего не сказал? Тот же Эйвери, который сбежал в Ирландию… — Может быть, — кивнул Люциус. — То есть, зря я все это затеял, — хмуро произнес Снейп. — Кто знает, Северус, — задумчиво ответил Малфой. — Может быть, и не зря. Как говорится — все, что ни делается, все к лучшему… По крайней мере, это было весело. Люциус рассмеялся, и Северус невольно улыбнулся тоже. Но тут их прервал Амикус Кэрроу — он вломился в купе и с диким криком бросился на Снейпа. — А-а-а-а! Вот ты где! Куда дел сокровища убитого тобой директора? Признавайся! Амикус взмахнул ножом, и белая рубашка Северуса окрасилась алым. А Кэрроу снова занес над ним нож, однако Люциус, в первый миг просто оторопевший, теперь среагировал вовремя — и огрел нападавшего сзади по голове бутылкой. Тот повалился навзничь. На крики сбежались проводники и связали Амикуса полотенцами. Тем временем поезд как раз подошел к станции, и в вагон вошли полицейские и врачи. Северус был жив, но в очень тяжелом состоянии, и его отвезли в больницу. К Амикусу, который явно был не в себе и нес какую-то чушь, вызвали психиатров, и вскоре он в смирительной рубашке был препровожден в соответствующее медицинское учреждение. На Люциуса же инспектор полиции смотрел долго, сверяясь с какими-то записями в своем блокноте, а затем сказал: — Мистер Люциус Малфой, вы арестованы по подозрению в двоеженстве. * * * С Амикусом Кэрроу произошло вот что. Приехав в Лондон и посетив музей прикладного искусства, он, как и Люциус, не обнаружил стульев из Хогвартса ни в залах, открытых для публики, ни в каталоге. Недолго думая, он подкупил одного из сотрудников музея и вскоре узнал, что стулья будут проданы с аукциона. Однако Амикус перепутал дату и явился на аукцион днем позже, чем Северус и Люциус. Вдобавок Кэрроу еще и не помнил точно, как выглядят стулья, которые ему нужны — несмотря на то, что один из них совсем недавно держал в собственных руках. Поэтому, когда на торги выставили десять гамбсовских стульев с красно-золотой обивкой, Кэрроу ничуть не усомнился, что почти достиг своей цели. Правда, узор на ткани несколько отличался, но на такие тонкости Амикус не обращал внимания, не подумал он и о том, что стульев должно быть девять, а не десять. Убедившись, что купить их он не сможет — не хватит денег, — Кэрроу постарался узнать имя и адрес покупателя. Это оказалось просто — инженер Дурсль просил отправить стулья на его виллу, расположенную неподалеку от Эдинбурга. Туда и направился Амикус. Он явился к Дурслям, когда все семейство — сам инженер, его супруга, их сын, толстый мальчик лет двенадцати, и сестра, мисс Марджори Дурсль — обедало. Жадно принюхиваясь и облизываясь — на столе был жареный гусь — Кэрроу попросил продать ему стулья, потому что они якобы когда-то принадлежали его покойной матушке, и ему хотелось бы иметь что-нибудь на память о ней. Чего только Дурсли ни делали, чтобы избавиться от назойливого визитера — миссис Дурсль даже попросила свою золовку спустить с поводка бульдога по кличке Злыдень… Но Амикусу все было нипочем. А Злыдня он приручил, скормив ему три фунта самой лучшей ветчины. В конце концов инженер Дурсль сдался — не без влияния своей сестры, которой такая сыновняя привязанность казалась трогательной, и к тому же ей импонировало, что странный незнакомец сумел подружиться со Злыднем. Амикус на последние деньги нанял грузовик и перевез стулья в захудалую гостиницу на окраине Эдинбурга, где он остановился. Разрезая обивку на очередном стуле, он дрожал от вожделения — однако внутри было пусто. И, окончательно убедившись, что сокровищ нет, Амикус повредился в уме. Он не помнил, как добрался до вокзала, не помнил, как сел в поезд. Но, идя по коридору из туалета, услышал в одном из купе ненавистный голос Снейпа — и это стало последней каплей…