Компромат

Старинные часы на стене кабинета, отделанного дубовыми панелями и обставленного тяжеловесной кожаной мебелью, пробили одиннадцать. Бартемиус Крауч, начальник Департамента магического правопорядка, оторвал взгляд от пергамента, который сосредоточенно читал, посмотрел на часы и, вздохнув, отпил остывшего кофе из чашки, стоящей перед ним на столе. Мерлин! Кажется, он опять засидится за полночь… Как же он устал. Но иначе нельзя — месяц назад исчез Волдеморт, и теперь, когда его организация обезглавлена, а Упивающиеся смертью пребывают в растерянности — именно теперь нужно успеть полностью разгромить эту банду, одиннадцать лет не дававшую спокойно жить британским волшебникам. Стоит упустить благоприятный момент — и организация соберется с силами и нанесет новый удар. Он зажег погасшую трубку и вернулся к чтению пергамента. Быстро пробежав глазами написанное, взял перо и, обмакнув его в чернильницу, вывел каллиграфическим почерком в левом верхнем углу: «Оснований для дополнительного расследования не вижу. Передать на утверждение Визенгамота». Затем убрал документ в красную кожаную папку и развернул новый пергамент. Чем дольше он читал, тем жестче делался взгляд темных глаз, а рука, лежащая на столе, непроизвольно сжималась в кулак. Лестрейнджи… Члены этой семьи никогда не делали тайны из своих политических симпатий — особенно Беллатрикс — однако прямых доказательств их причастности к преступлениям Волдеморта раздобыть так и не удалось, надежных свидетелей не было, и даже применение при допросах Непростительных заклятий не принесло результата. Империус на Лестрейнджей как будто не действовал, а сыворотку правды они пили, как воду — и с таким же успехом. Под Круциатусом Беллатрикс смеялась, как безумная, Рудольфус не проронил ни слова, а Рабастан нецензурно ругался — сотрудник, ведущий протокол допроса, зачем-то посчитал нужным скрупулезно зафиксировать, что именно грозился сделать младший Лестрейндж с Авроратом в целом и со старшим аврором Уильямсоном в частности. Крауч поморщился: «Совершенно не обязательно было заносить в протокол все эти непристойности». Он встал из-за стола и прошелся по кабинету. Похоже, Лестрейнджей придется отпустить. Можно, конечно, попробовать применить к ним еще и легилименцию, но если они сопротивляются Империусу, то и здесь толку, скорее всего, не будет… «Да и Визенгамот наверняка пойдет на поводу у старшего Лестрейнджа, — с досадой подумал Крауч, снова садясь за стол. — Вмешиваться в ход следствия они, конечно, не смеют, но на суде к чему-нибудь придерутся…» Когда он выводил очередную резолюцию, рука его дрогнула, и огромная клякса расплылась на протоколе допроса Беллатрикс. Крауч раздраженно пробормотал: «Экскуро!», отложил дела Лестрейнджей в ящик стола, решив обдумать этот вопрос завтра, на свежую голову, и взглянул на следующее дело, ждущее его внимания. Люциус Малфой. Бартемиус удовлетворенно улыбнулся — с Малфоем не должно было возникнуть затруднений, в деле имелись и показания многочисленных свидетелей, и результаты проверки палочки Люциуса Приоре Инкантатем — из десятка последних заклинаний три Авады и два Империуса. И безобразия в маггловских кварталах, и боевые столкновения с аврорами — все было зафиксировано и подкреплено надежной доказательной базой. «Когда Люциуса упрячут в Азкабан, — размышлял Крауч, — может быть, удастся выбить у Визенгамота санкцию на арест сейфа Малфоев в Гринготтсе и проверку финансовых операций. Тогда и за Абраксаса можно будет взяться…» Абраксас Малфой, удачливый делец, крупный финансист и бизнесмен, чистокровный сноб… Департамент магического правопорядка давно взял его на заметку, еще со времен Нобби Лича — формально магглорожденный Министр Магии ушел в отставку под предлогом болезни, но во всей этой истории чувствовалась рука Абраксаса. Однако с чисто юридической точки зрения предъявить ему было нечего, и перед законом прожженный интриган оставался чист, как новорожденный единорог. Правда, говорили, что он щедро финансировал организацию Волдеморта, но проверить это не было никакой возможности. Впрочем, Крауч был уверен, что после осуждения младшего Малфоя такая возможность появится. Бартемиус снова посмотрел на часы — минутная стрелка приближалась к половине двенадцатого. «Так, сейчас досмотрю дело Малфоя — и домой. Как там Джози?» Глаза начальника ДМП затуманились, и жесткое, точно высеченное из камня лицо приобрело несвойственное ему выражение грусти и нежности. Джозефина Крауч, супруга «железного Барти», как его за глаза называли в Министерстве Магии, уже несколько лет была больна, ей становилось все хуже, и никакие целители, никакие зелья ничего не могли с этим поделать. В дверь постучали — не просительно, а властно и настойчиво — и, не дожидаясь разрешения, в кабинет широким, уверенным шагом вошел высокий мужчина в черной бархатной мантии, расшитой у ворота серебром. Посетитель был немолод, но выглядел весьма импозантно. От всей его статной фигуры, от породистого лица с крупными чертами веяло силой и решительностью. Длинные белокурые, платинового оттенка волосы были собраны в хвост и перехвачены черной бархатной лентой, из рукавов мантии виднелись белоснежные манжеты рубашки с бриллиантовыми запонками. В руке он держал трость с серебряным набалдашником в виде змеиной головы. — Добрый вечер, Барти, — кивнул он и без приглашения уселся напротив Крауча. — Чем обязан, мистер Малфой? — нахмурился Бартемиус, намеренно не ответив на приветствие. И недовольно добавил: — Я же сказал мисс Дженкинс, что никого не принимаю. В ответ на откровенную грубость Абраксас Малфой обходительно улыбнулся и указал холеной рукой — от этого движения крупный изумруд на среднем пальце вспыхнул, отражая пламя горящей на столе свечи — на разложенные перед Краучем дела Упивающихся смертью. — Как поживаешь, Барти? Работы много? Давно тебя нигде не видно. Говорят, ты почти что переселился в этот кабинет… — заговорил Абраксас и после паузы осведомился: — Как Джози? — По-прежнему, — сухо ответил Бартемиус. — Вот что, мистер Малфой… — Барти, к чему эти церемонии? Мы ведь с тобой родственники. — В делах служебных для меня родство не имеет значения, — отрезал Крауч. — Я служу закону, перед которым все равны. Впрочем, действительно, давай без церемоний… — Закону? — с недоброй усмешкой перебил его Абраксас. — Непростительные заклятия к подозреваемым с твоего соизволения уже давно применяют в обход всякого закона. Ты ведь даже не потрудился провести свою инициативу через Визенгамот… — Сам понимаешь, что они никогда бы не согласились, — пожал плечами Крауч. — И без того они саботируют любое решение, ущемляющее, как им кажется, права чистокровных. Не приведи Мерлин, если Упивающийся смертью, на совести которого несколько убийств, пострадает при задержании! — Под Круциатусом или Империусом любой признается в чем угодно. Неужели ты этого не понимаешь, Барти? — мягко произнес Малфой. — И, насколько я знаю, убийство Розье и Уилкиса так и сошло Грюму с рук? Даже никакого внутреннего расследования не было проведено? Крауч процедил сквозь зубы с прорвавшейся враждебностью: — А какими законами руководствовался Волдеморт, — он злорадно усмехнулся, увидев, как Абраксас при звуке этого имени едва заметно вздрогнул, — когда пытал и убивал наших людей? Расскажи про законы МакКиннонам. Или Доркас Медоуз. Эти бандиты понимают только один язык — силу и жестокость. А просто так, без всяких на то оснований, авроры никого не задерживают. — Так уж и никого? Ты сам-то себе веришь, Барти? — прищурился Абраксас. — Пренебрежение законом — опасный путь. — Оставь свою демагогию для этих слюнтяев из Визенгамота. Впрочем, хоть они и вставляют мне палки в колеса, но серьезно помешать не могут. Я их насквозь вижу. Как и тебя. Они просто трусливое стадо и боятся взять на себя какую бы то ни было ответственность. Ты же — большой любитель ловить рыбу в мутной воде. А я знаю, что делаю. И простые люди на моей стороне. Потому что навести порядок в нынешних условиях никто, кроме меня, не способен. Ладно, — оборвал свою речь Бартемиус, — ты ведь, наверное, не поболтать пришел, Абраксас? Я очень занят, так что не отнимай у меня время понапрасну, переходи сразу к делу. И предупреждаю — если хочешь добиться снисхождения для своего сына, то об этом не может быть и речи! — Что ж… — Малфой пристально взглянул на Крауча и слегка улыбнулся. — К делу, так к делу. Речь пойдет именно об этом, но не о снисхождении к Люциусу, а о снятии всех обвинений. — Ты с ума сошел? — Крауч был настолько ошеломлен наглостью Малфоя, что даже не рассердился. — Пришел мне взятку предлагать? Да за одно это тебя следует отдать под суд. Вон из моего кабинета, — холодно сказал он, указывая рукой на дверь. — Или я сейчас же вызову дежурных авроров, и тебя препроводят в министерскую тюрьму. Он уже достал палочку, но Абраксас остановил его взмахом руки. — Не трудись, Барти, авроры здесь совершенно ни к чему. Мы с тобой и без них придем к соглашению. Ты поймешь, что мой мальчик совсем не так виновен, как ты думаешь… — Мальчик… — криво усмехнувшись, повторил Крауч и покачал головой. — Этому мальчику уже двадцать семь, если не ошибаюсь. Нет, Абраксас. Пойми, даже если бы я хотел освободить Люциуса — а я этого не хочу, он должен ответить за то, что совершил! — я бы уже не смог остановить ход дела. Даже мое прямое вмешательство уже не сыграет роли… К Люциусу, кстати, не применяли ни Круциатус, ни Империус, доказательств и без того достаточно. Свидетельские показания, проверка палочки… На нем, между прочим, три Авады! И мы не знаем, сколько их там было еще — ведь Приоре Инкантатем можно установить лишь десять последних заклятий… Да как ты вообще себе это представляешь? — Как ты это сделаешь — это уже твоя забота, Барти, — Малфой говорил тихо, но с непоколебимой уверенностью. — И сейчас я тебе объясню, почему. — Никогда! — Крауч вскочил с места, Малфой тоже поднялся, и теперь они стояли друг против друга по сторонам массивного письменного стола. Глаза Крауча вспыхнули гневом, безукоризненно аккуратные усы встопорщились, желваки на щеках ходили ходуном. Малфой же — он был одного роста с Краучем — стоял, упершись обеими руками в стол, и казался все таким же невозмутимым и уверенным в себе, каким вошел в кабинет. Только тонкие губы больше не улыбались, да из льдисто-серых глаз ушла любезность, теперь они источали лишь холод. — Я не стану выгораживать Люциуса! — выкрикнул Крауч. — Станешь. У тебя нет другого выхода, иначе твоей карьере конец. Я тебя уничтожу. Сядь, Барти, — Малфой приглашающе кивнул, как будто это он, а не Бартемиус, был хозяином кабинета. Потом достал из кармана какой-то сверток и протянул Краучу. — Взгляни на эти фотографии. Крауч выхватил сверток из руки Малфоя, от резкого движения бумага порвалась, и по кабинету веером рассыпались снимки, увидев которые, он лишился дара речи и схватился за спинку кресла — казалось, земля ушла из-под ног. На фотографиях был запечатлен он сам — Бартемиус Крауч, глава Департамента магического правопорядка, перспективный политический деятель и, вполне возможно, будущий Министр Магии — с эльфийкой, причем в весьма компрометирующей ситуации. — Акцио! — взмахнул палочкой Малфой. Фотографии поднялись с пола и сами собой легли в аккуратную стопку на столе. А Бартемиус все еще стоял как громом пораженный, не в силах сдвинуться с места и отвернувшись к стене, где висел портрет Гесфестуса Гора (1) — основателя Аврората. Взглянуть на Малфоя он был не в состоянии. Несколько минут оба молчали. Наконец, Абраксас произнес — совершенно спокойным голосом, без насмешки, за что Бартемиус был ему почти благодарен: — Итак, Барти. Люциус должен выйти на свободу. Я тебя предупредил, и я не шучу. И еще — ты, наверное, и сам понимаешь: эти фотографии ты можешь уничтожить, но пленки находятся в надежном месте, у надежного человека. Если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу — их никто больше никогда не увидит. Но если Люциуса приговорят к Азкабану… они тут же появятся в газете. Как и в случае, если меня после выхода из этого кабинета убьют или арестуют,  — и добавил, пристально глядя на Бартемиуса: — Вряд ли тебе удастся скрыть эту историю от жены. — Где?.. Как… — охрипшим голосом выдавил из себя Крауч. — Где — я тебе не скажу, разумеется. Но даже не думай, не у Риты, — Рита Скитер, молодая и хорошенькая, подающая большие надежды журналистка, была любовницей Абраксаса, который уже много лет как овдовел. — На меня, Барти, много газетчиков работает. А Риту я держу при себе не для этого. В общем, я надеюсь, ты поступишь благоразумно. До встречи, Барти. Рад был тебя повидать. Малфой поднялся с места, кивнул Краучу и направился к выходу, но у двери остановился. — Да, Барти, я хотел еще о твоем сыне поговорить. — Что? При чем тут мой сын? — выдохнул Крауч. Он уже немного пришел в себя от полученного удара, сел в кресло и поправил галстук. — Видимо, юный Барти унаследовал твою… хм… несчастную страсть. Боюсь, его скоро в приличные дома перестанут приглашать погостить — а то всех горничных перепортит… Рука Крауча опять метнулась к палочке, но Абраксас примирительным жестом выставил вперед правую ладонь и добавил: — Хочешь, дам добрый совет на правах родственника? Тебе женить его поскорее надо. Вот, кстати… у меня во Франции есть двоюродная племянница, Люсиль — прелестная девушка, заканчивает Шармбатон. Обещала приехать на рождественские каникулы. Если хочешь, можем ее познакомить с твоим сыном. Подумай. Малфой снова кивнул и вышел за дверь, неплотно притворив ее за собой. Вскоре из приемной послышался его голос: «Всего хорошего, мисс Дженкинс» и удаляющиеся шаги. * * * Когда Крауч вернулся домой и, сняв плащ и сменив ботинки из драконьей кожи на домашние туфли, прошел в супружескую спальню, Джозефина еще не спала. Она лежала на высоко взбитых подушках. На тумбочке у кровати стояли стакан, наполовину наполненный водой, несколько флаконов с лекарствами, а рядом лежала ее волшебная палочка. Ночная лампа разливала мягкий золотисто-розоватый свет, в котором лицо миссис Крауч казалось не таким бледным. Барти-младший, тонкий, хрупкий, похожий на мать юноша с веснушчатым лицом и соломенными волосами, сидел возле нее и читал вслух книгу — какой-то старинный роман. При появлении отца он встал, чинно поздоровался и, пожелав матери доброй ночи, вышел. Джозефина слабо улыбнулась мужу и протянула к нему худую руку. Бартемиус прижался губами к этой руке, с болью заметив, что пальцы стали еще тоньше, а через кожу просвечивают голубоватые вены, потом поцеловал жену в щеку. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? Почему не спишь? — Не хочется… — она пристально посмотрела на него. — У тебя совсем усталый вид, Барти. Ты так много работаешь… — Сейчас такое время, — произнес он, снова целуя ее руку. — Нельзя иначе. — Как у тебя день прошел? — Не очень удачно, — признался он. — Похоже, с Лестрейнджами ничего не удастся доказать. И… с Малфоем тоже. — Как? — она слегка удивилась. — Ты говорил, что вина Люциуса доказана… — Там… вскрылись новые обстоятельства, в общем, это долгая и скучная история… Лучше расскажи, как ты день провела. Что делала? Выходила ли гулять? Сметвик сказал, тебе гулять полезно. — Я выходила после обеда, — кивнула она. — Правда, ненадолго. У меня опять был приступ, и Винки перенесла меня домой. Бартемиус вздохнул, но жена, словно извиняясь за то, что огорчила его, ласково улыбнулась и погладила его по руке. Некоторое время они молчали, затем Крауч с сожалением произнес: — Я еще немного поработаю у себя в кабинете, милая. А ты спи, поздно уже. Выпей зелье. Он сам накапал ей лекарства и разбавил водой — в строго определенной пропорции, как прописал целитель Сметвик — и, когда Джозефина заснула, на цыпочках вышел из спальни. * * * Барти-младший, закрыв за собой дверь своей комнаты, дал волю обуревающей его радости. Он подслушал разговор родителей, отец сказал, что на Лестрейнджей ничего нет — значит, их скоро отпустят! И тогда они вместе что-нибудь придумают, они выяснят, где Повелитель и что с ним — не может быть, что Темный Лорд погиб, Белла говорит, что, судя по Метке, он жив, но, вероятно, нуждается в помощи. И они его найдут! Сам Барти не успел получить Метку — он лишь недавно стал членом организации — но Темному Лорду он готов был отдать всю свою жизнь, всю кровь, по капле, всю душу… После первой же встречи, первой беседы с Повелителем у Барти возникло такое чувство, что он встретился со своим отцом. Как будто не Бартемиус Крауч-старший, холодный, суровый, всегда недовольный сыном, не знающий, о чем с ним говорить, кроме школьных оценок и выбора профессии — а Темный Лорд, величайший волшебник, который благосклонно слушал Барти и, нисколько не раздражаясь, обстоятельно отвечал на все его вопросы, словно любознательность Барти доставляла ему ни с чем не сравнимое удовольствие — как будто он и есть его настоящий отец. Нет, Барти отнюдь не подозревал мать в супружеской измене — но он был убежден, что есть нечто гораздо более важное и существенное, чем плоть и кровь. Духовное родство. Он приоткрыл окно, впуская холодный ночной воздух — и рассмеялся, кажется, в первый раз с того черного дня, когда по Магической Британии разнеслась весть об исчезновении Того-Кого-Нельзя-Называть. Барти тоже никогда не называл Темного Лорда по имени — но не от страха, а от благоговения и восторга перед его сверхчеловеческой силой и могуществом, перед его гением. «Скоро, скоро их выпустят, и мы соберемся и обязательно что-нибудь предпримем», — сказал себе Барти. Отец говорит, Люциуса Малфоя тоже придется отпустить — но эта новость оставила Барти почти равнодушным. Он был едва знаком с младшим Малфоем, и ему казалось, что вряд ли тот, выйдя из тюрьмы, станет снова рисковать жизнью и свободой. Да ведь у Люциуса еще и сын недавно родился, вспомнил Барти. «Мерлин с ним, без него обойдемся», — подумал он и, раздевшись, улегся в кровать. Вошла Винки со стаканом теплого молока на подносе. — Мастер Барти, доброй ночи… Вот ваше молоко, с пенкой, как вы любите. — Мама спит? А отец? — спросил он эльфийку. — Хозяйка уснула, а хозяин мистер Барти у себя в кабинете, работает, — ответила та. Барти взял стакан и сделал несколько глотков — он любил теплое молоко, хотя и стеснялся в этом признаться. Потом, бросив быстрый взгляд на дверь, похлопал по одеялу рядом с собой. — Винки! Иди сюда! — О-ох, мастер Барти, мастер Барти… Нехорошо это, право слово… Вы такой хороший мальчик, что, если хозяин мистер Барти узнает? — ворчала эльфийка, в то же время развязывая прикрывающее ее накрахмаленное полотенце с вышитым в углу гербом дома Краучей. — Откуда отец узнает? Ну, иди же! Он погасил свет, и следующие несколько минут ничего не было слышно, кроме его неровного дыхания и стонов, и причитаний Винки: «О-ох, мастер Барти, а-ах, мастер Барти…» Когда Барти уснул, Винки выбралась из постели, вздыхая, накинула на себя полотенце и, заботливо поправив подушку Барти и подоткнув одеяло, тихо вышла из комнаты. * * * Крауч-старший удалился в свой кабинет главным образом для того, чтобы обдумать, как устроить выход Малфоя-младшего на свободу, и чтобы это к тому же выглядело правдоподобно. «Если бы хоть доказательства были не такие убедительные! Мантикора задери этих Малфоев, чтоб им пусто было! Разве что… Империус? А пожалуй, это подойдет. Так и сделаю. Завтра с утра вызову к себе Робардса. Он исполнителен и не слишком сообразителен — то, что надо. И даже хорошо, что Аластор в Мунго… — обожгла предательская мысль. Старый товарищ, бесстрашный и неподкупный Аластор Грюм недавно был ранен в схватке с бандитами. Как теперь смотреть ему в глаза? — Нет, слава Мерлину, он скоро поправится, но я бы не смог его обмануть… А потом, когда все закончится, будет проще». Испытывая и стыд, и облегчение от того, что удалось уберечь свою репутацию — а главное, Джози ничего не узнает! — Бартемиус достал из ящика стола бутылку огденского, налил себе треть стакана и отпил глоток. Горло обожгло, но напряжение и нервная дрожь наконец отпустили. — Винки! — позвал он. Служанка возникла посреди комнаты. — Да, хозяин мистер Барти? Он посмотрел на эльфийку, которая, вопросительно глядя на него огромными карими глазами, уже приподняла тонкими пальчиками край своего полотенца. «Нет, я слишком устал сегодня…» — он махнул рукой, указывая эльфийке место около своих ног. Служанка закивала, приблизилась и, опустившись на колени, начала расстегивать его мантию, потом взялась за ремень брюк… — Да, Винки, да! О-о-о… Крауч любил свою жену. Он с радостью умер бы сам, если бы это помогло ей выздороветь. Когда Джозефина рожала, Бартемиус чуть с ума не сошел — сидел у двери ее комнаты, страдая от того, что она мучается, а он ничего не может сделать, более того — это он виноват в ее мучениях. Он и его ребенок… Акушерка потом сказала, что рождение сына едва не стоило Джозефине жизни — и с тех пор Барти-старший относился к Барти-младшему с какой-то безотчетной боязливой отчужденностью, почти неприязнью, тщательно скрываемой за холодной строгостью. Он сам считал это чувство неправильным, и все же ничего поделать с собой не мог. Да и сын все больше огорчал отца — слабый, нервный, истеричный… Он даже толком не мог сказать, где хочет работать после окончания Хогвартса — и это с его-то отличными оценками! Сам Бартемиус в его годы твердо знал, что станет аврором — и добился своего. Барти-младшего же в конце концов удалось устроить переводчиком в Отдел международного магического сотрудничества, благо языки ему давались легко. Но, несмотря на разочарование в сыне, жену Бартемиус любить не перестал. Однако в эльфийках было что-то такое, что неудержимо влекло его — еще с ранней юности — эта полная покорность желаниям господина, радостное, нерассуждающее послушание и всегдашняя готовность служить — и то, что для них в этом заключается и счастье, и смысл жизни. И с ними можно было то, чего нельзя себе позволить с порядочной женщиной. Например, он скорее откусил бы себе язык, чем попросил свою жену — настоящую леди, благородную, утонченную даму — о том, что сейчас, сладострастно постанывая, делала Винки. К тому же эльфийки, в отличие от проституток, никогда не станут ни смеяться над хозяином, ни обсуждать между собой его прихоти. На этом Абраксас его и поймал… Два года назад, на Рождество, Краучи неделю гостили у Бэгменов, и радушный хозяин предоставил в распоряжение семейства Краучей эльфийку Нэнни, наказав ей исполнять все, что только гости пожелают. Несомненно, он — или, скорее, его младший сын, спортсмен Людо, этот тупица, которому бладжеры отбили последние мозги, — был в сговоре с Абраксасом (2). Если бы Крауч это знал раньше, когда Людо, замешанный в деле Руквуда, находился под следствием — тот не отделался бы так легко! Хоть пару недель посидел бы в Азкабане… Бартемиус же, хоть и стер у служанки Бэгменов воспоминание, но забыл, что у стен в чужих домах есть глаза и уши — за что и поплатился. — Винки, ты можешь идти. — Хозяину мистеру Барти больше ничего не требуется? — Нет, ничего. Винки бесшумно испарилась. Бартемиус, чутко прислушиваясь к ночным шорохам, направился в ванную, но, проходя мимо комнаты сына, остановился. «Абраксас сказал, что Барти тоже… Неужели?.. И ведь больше ни в чем мальчишка на меня не похож, это ли не насмешка судьбы? Пожалуй, действительно, надо его женить, ему на пользу пойдет — во всех смыслах. Не на малфоевской племяннице, конечно. Старый лис просто хочет подобраться ко мне поближе — но этому не бывать. Надо подумать, поискать…» Через час, когда Бартемиус Крауч мирно спал рядом с женой, Винки тихо вошла в комнату. Подойдя к хозяину, она некоторое время умильно и грустно смотрела на него, потом коснулась тонкой ручкой изборожденного морщинами лба и точно так же, как незадолго до этого Барти-младшему, чуть повыше взбила подушку и подоткнула одеяло.