«Народ не должен и не может это терпеть, тиранию необходимо прекратить. Нужна настоящая революция! Люди сами не смогут это сделать, они даже не могут пойти на митинг, потому что боятся. Боятся полиции, обязанность которой не запугивать и избивать граждан, а защищать их. Нам нужно больше товарищей и единомышленников, с которыми мы сможем разжечь огонь в сердцах людей. За нами пойдет весь народ, дабы поднять революцию и защитить демократическую Францию от монархистов, которые не видят ничего, кроме своей власти и знатности». Такое сообщение написал Аполлон своим товарищам-революционерам Хирону, Геркулесу и Орфею в общую беседу в Телеграме.
***
Как и всегда, обычный школьный день начинается… У всех по-разному, особенно если это первая смена: кому-то вставать в полвосьмого утра, кому-то в семь, кому-то даже в шесть. Что-то разбудило его. Открывая еле-еле глаза, он чувствовал, как растёт тяжесть век, которые были и так тяжелы, будто нижнее и верхнее веки прилипли друг к другу. Какая-то пелена на глазах, и одновременно темнота, будто только что от яркого света остался ожог на сетчатке. Глаза болели с такого резкого пробуждения, обычно в уголках у переносицы; казалось, что-то давило, и чем дольше смотришь куда-то или напрягаешь глаза, тем сильнее давит эта некая сила. Проще говоря, очень хотелось спать. Немного полежав, протерев глаза, он потянулся к телефону, что лежал и заряжался на маленьком деревянном столике, стоявшем около его кровати, чтобы посмотреть время. На часах уже 6:59. «Блять!.. — подумал он, — даже не смей звонить сейчас,» — потому что будильник на его телефоне поставлен на 7:00, а так же на 7:25, если уже совсем лень вставать в семь. Он хотел еще чуть-чуть подремать до звонка второго будильника, но понял, что это бесполезно и всё равно уснул, боже... И, сомкнув веки, которые и без того закрывались, он проснулся от звонка будильника. Очень лениво он потянулся к телефону, чтобы отключить звонок, и снова лёг в то удобное положение, при котором он так сладко спал и ничего ему не мешало. Смотря в потолок и совсем ни о чем не думая, он просто лежал, а время-то идет. Почему когда есть вероятность куда-то опоздать или ты уже опаздываешь, время идет так быстро? До его кудрявой головы дошла одна интересная мысль:«А может, не пойти сегодня никуда, просто лежать и спать?...» При этой мысли он мило улыбнулся, щуря глаза, и действительно решил, что мог это сделать — просто взять и не пойти в школу. И вот он уже думает, что наговорить своей матери, голова ли болит, живот ли... Может, нагреть градусник о горячий чайник? Он помнит о том, что у него сегодня зачёт по обществознанию, на который если не придешь — поставят два и не будет возможности исправить, и индивидуальный факультатив по химии для подготовки к экзамену. С одной стороны хочется спать, а с другой - присутствует хоть какая-то ответственность, совесть и страх за двойку по обществознанию, потому что учитель дотошный до невозможности. Так раздумья продолжались до 7:40… — Жильбер! — закричала мать, влетев в его комнату, а вместе с ней два пса, которые накинулись на своего сонного хозяина и стали с восторгом облизывать его лицо. — А ну вставай, живо! Иначе отца позову! — С каждым следующим словом её голос был всё громче и злее. — Мсье Жильбер Курфейрак даже не удосужился выгулять своих собак! Так было абсолютно каждое буднее утро. Абсолютно. Однако Курфейраку удавалось не ходить в колледж, как бы la maman на него не кричала, не ругалась и не "мотивировала" тем, что позовёт le papa. Жильбер боялся больше своей яростной матери, чем отца, который сам был тем еще проказником. И ведь неудивительно — когда Курфейрак что-то натворит, отец всегда над этим посмеётся и будет говорить своей жене, что всё нормально. Но иногда жена его заставляет отругать сына, а он это сделает одной лишь фразой:«Так нельзя, это плохо,» — и это даёт Жильберу понять, что отец всё равно инкогнито от la maman его поддерживает. Папенькин сынуля. Это уже был конец учебного года, казалось бы, надо готовиться к экзаменам усерднее, делать домашнее задание, подлизываться к преподавателям, но всё сложилось так, как оно сложилось. И даже учителя не могут терпеть орду тупых баранов, среди которых есть просто тупые идиоты, или же наоборот - хорошисты и отличники, но это уже просто вымирающий вид. Курфейрак встал из тёплой и мягкой постели, нехотя, но встал, ведь одеяло было как большое мягкое облако, его можно даже назвать душистым, которое заволакивало его и погружало в себя. Создавалось ощущение, что ты просто паришь в воздухе. И когда ложишься, то оно поглощает, засасывает тебя, словно болото или зыбучие пески, но в то же время это так приятно. И само оно прохладное, не тяжёлое, а значит и не жаркое, но при этом в нём так тепло и хочется остаться в этом облаке навсегда. Так мысли посещают его и не только когда нужно на учёбу.***
Курфейрак шёл быстрой, не сказать, чтобы уверенной походкой, и уже начинал задыхаться от такого темпа ходьбы. Он жил недалеко от колледжа, но всё же времени было мало. По дороге он встретил Жоли и Монпарнаса, которые оба были с ужасными лицами; по утрам у всех страшные лица и это нормально, но то, что происходило на их лицах этим утром — это ужасно. Летал тополиный пух, и он был абсолютно повсюду: если ты идёшь против сильного ветра, то жди, что тебе в лицо прилетит огромная лепёха из тополиного пуха. Им так не повезло — один в соплях, у второго аллергия. — Да-а-а, отлично выглядите сегодня, ребят! — крикнул им Курфейрак, с хохотом пересекая проезжую часть. В его звучном и громком голосе была отчётливо слышна безобидная насмешка. Он подошел к ним и они пожали друг другу руки. — Да, и тебе п-п-при... АПЧХЭ! — поздоровался Монпарнас, — п-привет... — Привед, — поздоровался Жоли, заглатывая последнюю букву: у него был заложен нос. «Их носы и глаза красные, как пламя революции,» - подумал Жильбер. После приветствия они тронулись с места и отправились в "обитель зла". Бедные мальчики не могли дышать даже ртом, потому что мог залететь пух - не очень приятное ощущение. Курфейрак им что-то рассказывал и спрашивал, но понял, что не сможет от них добиться не то что эмоциональной, но и словесной реакции. — Пацаны, у меня есть таблетки от аллергии, — сказал Курфейрак. — Дай! — накинулись на него Жоли вместе с Монпарнасом. Курфейрак достал пластину с таблетками из кармашка своего рюкзака, что находился на его самой видной стороне, передней. Там он хранил много лекарств, потому что сам часто болел, однако эти "походные" таблетки для "всяких случаев" ему ни раз не пригодились, зато таким как Жоли, Парнас и просто его друзьям, которые могли внезапно приболеть — очень даже. Они съели "походные" таблетки Курфейрака, и сам их хозяин тоже, потому что от аллергии на тополиный пух никто не застрахован. Противоаллергенное еще не начало своё действие, но скоро уже должен быть результат, и они хотя бы смогут дышать. Сопливое трио аллергиков уже подходило к зданию колледжа. Вокруг много людей, собирающихся на учёбу, среди них были и их одноклассники, и некоторые учителя, что идут на работу, дабы обучить "орду идиотов". Чем ближе идешь к зданию, тем больше людей, тем громче их гул и невозможно разобрать, кто о чём говорит в каждой компании. Сами они тоже что-то очень бурно обсуждали — наверное, опять мечты о революции. Ах, юные революционеры!.. Хоть в стране и тяжёлая ситуация, с каждым днём становится всё тяжелее: нельзя говорить так громко о политике и о несогласии с данной системой управления страной, но эти разговоры слишком пафосны, чтобы казаться правдой. Они кажутся безобидными ребяческими помыслами. — Да, тогда-то мы и поднимем революц... — начал громко говорить Курфейрак. Это не было похоже на крик, просто он слегка возбуждён. В этот момент его прервал резкий хлопок по плечу. Жильбер впал в ступор, не понимая, что это было, но очень быстро пришел в себя. Он обернулся и увидел очертания мужского силуэта. Солнце светило из-за спины этого человека, но дерзкие лучики всё равно не давали ученику разглядеть его. Однако Курфейрак увидел очки, чёлку, уложенную назад и непослушные пряди, падающие на лицо, которые слегка подёргивал лёгкий ветерок. Человек наклонился к его уху и сказал: — На первый урок ты пойдёшь ко мне, — он произнес это тихо, чтобы услышал только Курфейрак, медленно и протяжно. В какой-то степени это было очень даже сексуально, особенно в сочетании с его прокуренным, но в то же время мягким басом. — Н-но у меня... — заикнувшись начал Курфейрак. — Обществознание, да, — продолжил учитель всё в том же тоне, — я знаю. Я отпрошу тебя у вашего классного руководителя. Два он тебе не поставит, не переживай. — Пиздез, — попытался прошептать Монпарнасу Жоли, смотря на эту очень забавную картину: учитель совращает ученика. — Ходя бо-моему оди даже милые. Эдо, кодечно, не бдавильно, что мсье в два даза зтарше дего, но если Курф зам не пдотив, то может быть это... бдавильно?.. — продолжал он, но потом понял, что несёт абсолютную чушь и вскрикнул: — Ой, взе короче, я забутался! — Это же попросту неприемлемо, — поморщился Монпарнас, демонстративно высморкнувшись. — Тем более в учебном заведении, на людном месте! — Кдо бы говодил, — усмехнулся Жоли, и, тут же спохватившись, утер нос бумажным платком. — Ладно, — выпрямился учитель и томно посмотрел сверху вниз на своего ученика, слегка улыбаясь, — жди меня около моего кабинета, — Курфейрак уже было обернулся, чтобы уже пойти, но учитель начал лезть за чем-то в карман. — О! Стой! Лучше открой лаборантскую и жди меня там, — он взял руку Курфейрака и положил в его ладонь ключи, затем сомкнул его пальцы и слабо сжал между своими вспотевшими ладонями.***
Курфейрак уже сидел в лаборантской кабинета химии и ждал своего сенсея. Ему не всегда нравится, когда начинаются прелюдии, да и наедине ему неловко. Однако с другой стороны он был не против, к тому же не прогулять урок обществознания, когда ты к нему не готов и тебя еще и отпросили — грех. — Дождался всё-таки? — вошел в лаборантскую Комбефер, закрывая за собой дверь. Он смущённо улыбался, глядя на Жильбера, будто ему самому лет шестнадцать. — Я знал. — Антуан, какого хрена?! — резко встал Курфейрак и направился к учителю, — я же говорил больше не де... — Тише, — учитель приложил ладонь к его щеке, зарываясь пальцами в кудрявые волосы и одновременно поглаживая скулу. — Да, я помню. — Из-за этих твоих выкрутасов люди могут многое подумать, — Курфейрак начинал все больше распаляться и схватился за плечо мужчины. — О! Если ты не знал, то люди умеют думать и фантазировать. — Да, я знаю, — Комбефер наклонялся к нему, приложив вторую ладонь на затылок, — но тебе это нравится, — всё ближе, к губам, — а ещё я знаю, — учитель слегка прикоснулся своими губами к его, оставался какой-то миллиметр, но он продолжал говорить, это был не поцелуй, — что ты не сделал домашнее задание по биологии. Быстро сел и начал делать. — Слушай, ты скоро вообще доиграешься, — сказал тихо Курфейрак, пытаясь выразить возмущение и еле сдерживая ту милую застенчивую улыбку, которую очень любил наблюдать Антуан. — Мне нет еще шестнадцати, если ты не в курсе. — Тут Курфейрак отстранился от него и отвернулся. Он направился к креслу, на котором обычно Комбефер сидел в свободные часы рабочего дня и проверял контрольные или домашнее задание. — А разве я домогаюсь? Жильбер уже с видом хозяина восседал в кресле. Он промолчал и скосил взгляд в сторону. — Так, что ты там задавал? — Да ты охренел? — удивлённо усмехнулся Комбефер, — я тебе оценку выше десятки не поставлю и уже действительно будешь её под конец года только через постель исправлять.Тем временем:
Прозвенел звонок и все классы разошлись по кабинетам. Входя в кабинет истории и обществознания, ты будто телепортируешься совсем в другое место — даже после звонка, когда, казалось бы, должен быть урок и в рекреации должно быть тихо. Однако там всё равно был небольшой гул, но в классе была давящая с неизмеримой силой тишина. И что самое странное — входя, ты подстраиваешься под эту тишину, даже шагов учеников не слышно. Кабинет был маленький, но при этом парты, стулья, шкафы и всё-всё-всё было расставлено так, что было удобно и не было нагромождений. Доска у историка всегда чистая, её вытирают после каждого урока. На самой поверхности магнитиками прибиты всякие таблицы и схемы демократического общества, прав, обязанностей и так далее. Над доской висели портреты известных исторических личностей, вроде Жан-Жака Руссо, Максимилиана Робеспьера, Людовика XIV, Наполеона Бонапарта и Шарля де Голля. Далеко не всех из них учитель любил из личных идеологических убеждений, но они все равно там висели. Позади учительского места стояли два больших флага — флаг Франции и красное знамя — и герб. На своём месте сидел владыка данной цитадели: не молодой и не старый, на вид лет двадцати, с золотистыми волосами, собранными в слабый хвостик, как это было модно в XVIII веке. Преподаватель сидел за своим столом, тихо попивая кофе. Даже глотков было не слышно. Он дожидался момента, пока каждый ученик займет свое место. Когда все сели на места, Анжольрас сделал последний глоток, аккуратно и медленно поставил блюдце на полочку на своём столе, а затем так же медленно поставил на блюдце чашку. Ложечку из блюдца он переложил в чашку тоже аккуратно, чтобы не было ни звука, но всё же какой-то тихий металлический звон был промчался по всему кабинету. Его едва было слышно, но из-за этой гробовой тишины он домчался даже до последних парт. После "уборки" Анжольрас достал журнал своего 3b класса, и начал листать его до страницы "история". В кабинете всё такая же тишина, но уже не душераздирающая, потому что её скрашивает звук переворачивающихся страниц. — Итак, — он поднял голову и взглянул на класс, — кого сегодня нет? — Э-э... — начала староста, — Курфейрака. — Это я знаю, — процедил историк. Его уже трясло от этих вечных отпрашиваний Курфейрака Комбефером. Он знал о том, что происходит между его учеником и его другом, он всё понимал, но это ужасно мешало учёбе. — Его отпросил мсье Комбефер. Как же он меня за... достал! Извините. Они дождутся, что скоро я прерву эти их встречи. Тоже мне, Гей-Люссаки нашлись. — Насчет Люссаков не знаю, а вот про геев — правда, — раздался комментарий с первой парты, прямо под носом у учителя. Грантер. Самый остроумный. Анжольрас сжал губы в тонкую полоску и проигнорировал данное замечание. Он освободил необходимую ему площадь стола, убрав всё лишнее, оставив только журнал и ручку. — Выходи на расстрел, юморист, — повернулся он к юному комментатору. Затем сел в удобную позу — закинув ногу на ногу, — руку положил на подлокотник, подпёр ей голову и в таком виде приготовился принимать зачёт. Пока Грантер шёл к учителю, сердце у него билось так быстро, что его чуть было не стошнило. Казалось бы, за четыре года уже можно было привыкнуть и изучить все конченые стороны учителей, подстроиться к ним или как-то избегать неприятных конфликтов с преподавателями, но только не с этим. Не в этом классе и не в этом колледже. Грантер подошёл к его столу, немного пошатываясь. — Рассказывай, что учил, — говорит ему Анжольрас с некоторой издевкой в голосе, потому прекрасно знает личностей, которые в его классе редко что учат или не учат вообще. Грантер немного замялся и посмотрел на класс. В этом его взгляде было отчаяние, которое так и говорило, нет, кричало: «Помогите!..» Но класс не видел: все уткнулись в тетради и учебники, чтобы повторить, а кто-то даже пытался нервно заучить всё. — Так, э-э... — осужденный помнил, но не мог сформулировать, а учить нужно было строго наизусть. — Франция является неде... лимой? светской, социальной и... демократической респ... — Стоп! — прервал его Анжольрас и непонимающе обратил к Грантеру свои пронзительно-голубые глаза. — Ты что мне рассказываешь? — Конституцию Франции, — стоило предыдущим переживаниям отлипнуть от ученика, как вдруг на него целой горой навалились новые. У всего остального класса так же начало нарастать волнение, и никто уже совершенно не понимал, что повторять и учить. — У нас сейчас история Франции! — Но зачёт-то по конституции! — выкрикнул Монпарнас, размахивая рукой, в которой сжимал выше упомянутый документ. — И вообще, какая к чёрту история? Сейчас обществознание! — Я на прошлом уроке говорил, что сегодня вместо обществознания история Франции, — голос учителя становился всё более раздраженным. Он был возмущён тем хамством, с которым с ним всегда разговаривал Монпарнас. — Нет, не говорили, — хам опустил руку, и та с громким ударом опустилась на парту. Этот жест явно был сделан специально. Несчастный предмет мебели скрипнул и затрясся, словно от страха. — Коллежское имущество, которое ты сейчас нагло портишь, тут вообще не при чём, — в голосе Анжольраса уже была слышна ярко выраженная агрессия. — Если оно пострадает, покупать новое будешь ты на свои собственные деньги. — Да, обязательно. Куплю самые лучшие парты, которые будут в магазине, а если не отдадут — заберу силой. — Ты сейчас нарвешься и он тебе язык отрежет, говноед, — тихо сказал Грантер, опустив голову, а затем снова поднял её, посмотрел загадочно в окно, и с умным видом заключил: — Земля тебе пухом. — Я тебя после уроков убью блять, — резко ответил Монпарнас, не понижая, в отличии от собеседника, тон.***
МногиеТем временем:
Курфейрак высвободился на время перемены из педофиловых лап химика. Выйдя из лаборантской, он тут же увидел лица одноклассников, собравшихся отдельными группками у кабинета, в котором будет проходить урок. Все они стояли около класса химии и биологии, откуда и вышел Курфейрак, так как следующим уроком должна была быть химия. Но были не все, кто-то еще подходил, и среди них он не видел Монпарнаса, а он обычно самый первый выходит на перемену. — Приветик, — подошёл Курфейрак к своим одноклассницам, — столь очаровательные дамы случайно не могли видеть моего дорого друга Монпарнаса? — Он был очень красноречив, прямо как Гермес из греческой мифологии. — Нет, — ответила Флореаль, одна из одноклассниц. — Хорошо, — Курфейрак уже хотел уходить. — Постой! — окликнула его Ирма, — его вроде Анж оставил у себя. — Господи, бедный ребенок, как мне его жаль, — с грустью заключил Жильбер, чем вызвал смех молодых особ. Он решил подождать Пьера около кабинета. Облокотившись о стену, Курфейрак начал то ли играть в игры на телефоне, то ли читать сообщения и переписываться в мессенджерах, и в то же время переводил взгляд с экрана телефона на рекреацию, смотрел по сторонам и снова на экран. А вот Грантера можно было не ждать. Под конец учебного года он начал прогуливать ненужные ему уроки, и в этот список входила химия. И так делала уже половина класса, кто-то даже с самого начала учебного года. Наверное, потому что количество часов по обществознанию, праву, истории, химии и биологии увеличилось вдвое — Анжольрас и Комбефер просто лучшие подружки, а так же "признаны" учениками самыми кончеными преподавателями колледжа. В случае Комбефера это довольно странно: казалось бы, новый учитель химии и биологии, работает всего год в этом колледже, а успел до всех докопаться, как Анжольрас за свои четыре. Хоть эти двое и различаются характерами, но не уступают друг другу в жёсткости обучения. Взять хотя бы эти вечные зачёты и контрольные, которые невозможно пересдать, однако редкие случаи все же бывают. И как вообще Этьена Анжольраса и Антуана Комбефера признали лучшими молодыми преподавателями Парижа по их специализированным предметам? Когда Жильбер в очередной раз смотрел по сторонам, то всё же увидел среди толпы в соединяющем между собой рекреации коридоре Пьера, идущего достаточно быстро и лбом вперёд. Лицо у него было злое, и настроение с утра явно ухудшилось: по дороге к кабинету он расталкивал поток учащихся своими тощими локтями, кому-то заехал в глаз и накричал на идущую перед ним девочку, что растопчет ее, если она не станет идти быстрее. Пока он яростно приближался к Курфейраку, подошли Жоли и Мариус, так как у них должен был быть урок в соседнем кабинете. — Привед ежё даз, — сказал Жоли. — Привет-привет, — ответил Курфейрак. — Давненько не виделись. Ну как ты поживаешь нынче? — Продолжал он с сарказмом, явно получая от этого удовольствие. — О, и тебе привет, моя красотка! — Усмехнулся Жильбер, увидев Мариуса. — Господи, да прекрати ты меня уже так называть, — психанул Мариус каким-то очень плаксивым голосом и повернул голову в сторону коридора, откуда шёл Монпарнас. — А что опять с этим Пьером? — Он меня бесит, этот ублюдок! — громко заявил Монпарнас, подходя к товарищам. Его тут же спрашивают, что же случилось. — Историк мне снова мозг начал выносить: «какой ты плохой», «ты ничего не делаешь», «ты портишь имущество» — вот такой я хам, к тому же приколист. — С каждым произносимым словом его злоба нарастала, как снежный ком. Анжольрас явно усовершенствовал порядок своей профилактической беседы, потому что Парнас сейчас был разражен намного больше, чем обычно, когда преподы просят его остаться после урока. Прозвенел звонок, на этот раз вовремя, по расписанию, и мальчикам пришлось попрощаться и разойтись по кабинетам. Говоря о кабинете химии, нельзя не отметить, что он очень просторный. Парты были расставлены поперёк кабинета в середине и сдвинуты друг к другу боковыми сторонами. Было только два прохода к ним — от двери и от окна. Как раз из-за этого кабинет и был просторным, что делало его похожим на малую аудиторию в каких-нибудь вузах, только без возвышений и без большой доски. Кабинет был очень удобен для всяких праздничных мероприятий или олимпиад, к тому же высотой он был в три с половиной метра. Он всегда был чист, никакого мусора и пыли, доска тщательно помыта и без разводов; стулья без неприличных надписей и рисунков, и все гвоздики на местах; на шкафах и на их полках всегда была вытерта пыль, книги стояли ровно; стёкла на окнах без отпечатков пальцев и рук любопытных, желающих поскорее из этих окон выброситься; подоконники белые, без пыли и грязи; шторы без гардин и длиною до самого пола. Даже внизу они были такими же чистыми, как и по всей их длине, а цвет имели тёмно-бордовый, чтобы солнце не мучило учеников, сидящих у окна. Было два учительских стола: для приходящих и для хозяина кабинета. Стол Комбефера также был стерилен — все бумажки, документы, учебники, тетради, — всё необходимое преподаватель хранил в шкафу позади своего стола, и, естественно, разложено всё это было с максимальной аккуратностью, так что ноутбук на этом сияющем чистотой столе казался каким-то лишним и одиноким. Вдоль трёх стен висели портреты известных химиков и биологов, среди которых Комбефер решил поместить и свой тоже. Так и было: смотришь на эти портреты, все с серьезными лицами, а дальше вдруг человек с ухмылкой, вздёрнутой бровью, гейской причёской и подпись:«Комбефер Антуан 1988 год». Прекрасный человек. Прекрасный человек, у которого блестит и сверкает кабинет. А еще он очень не любит, когда в его кабинете мусорят. У него есть талант — заставить ученика или учеников, кинувших бумажки на пол, драить после уроков пол и протирать пыль вместо уборщиц. Ученики уже усаживались на места, но не на те, куда их посадил классный руководитель, и дожидались учителя. Комбефер вышел из лаборантской с чашечкой кофе и тарелкой, в которой было несколько пирожков из столовой, и направился к своему рабочему месту. Теперь о уже восседал на своём кожаном кресле и, созерцая класс, с домашним видом вкушал сочные пирожки. Неизвестно, с какой они там были начинкой, но делал он это так, что весь класс захотел съесть их, даже если это пирожки с грёбаной капустой. Вся эта церемония устраивалась специально для класса, ведь учитель знал, что половина учащихся не позавтракала. Он так издевался. Класс начал разговаривать между собой, но пока еще не громко. — Тихо-тихо-тихо! — оторвался от своей трапезы Комбефер, и, когда все замолчали, демонстративно и громко начал хлюпать кофе. — А то прям загудели-загудели. — Он откусил большой кусок от пирожка, и уже было понятно, что внутри у них картошка и мясо. Громко чавкая, он с набитым ртом прокомментировал: — Мда! С бабушкиными не сравнятся! В кабинет вошла женщина, работающая в колледже психологом. Все поздоровались с ней, она тоже. Обратив внимание на то, как Комбефер "мучает" своих учеников, она сказала ему: «Приятного аппетита, мсье,» — и начала раздавать листочки с тестами. Все тут же принялись их рассматривать, не понимая ни слова, и, как обычно, ждали слов от учителя по поводу всего этого. Луиза Жонсьер села за второй стол и тут же приступила к объяснению. — Итак, — начала психолог, — у вас два листочка, на одном пронумерованы вопросы, — с этими словами она показала большой лист, а затем лист поменьше. — Сюда вы вписываете либо плюс, либо минус в качестве ответа на каждый вопрос. Всё, начали. Все приступили к чтению вопросов и заполнению бланка ответов. Никто даже не понимал, что это за тест такой и что он покажет. Были какие-то вопросы о технике, программировании, собраниях и т. д. — «Любите ли вы работать с радиотехникой?» — прочитал вслух очередной вопрос Монпарнас. — Блять, ещё бы написали «Любите ли вы чинить холодильники?» — раздражённо ответил Курфейрак, ставя минус на своём листке. — Я же блять такой программист, сука, всю электротехнику знаю. То, что до меня доёбывается физик, не значит, что я должен что-то любить чинить или с чем-то работать. — Это он говорил уже с сарказмом и одновременно с большой раздражительностью, потому что вопросов было довольно много. — Я вообще люблю поспать побольше. Тест продолжался уже больше половины урока. Во время него все о чём-то разговаривали, хихикали, а кто-то сидел и отвечал на вопросы, смеясь над ними со своим соседом или соседями. Луиза что-то объясняла, и одновременно, как обычно, подстёбывала Жюлиана с его "бандой". В красноречии ей среди преподавателей просто не было равных. Все уже закончили, и психолог начала оглашать баллы по тесту. В кабинете в это время было тихо и все её слушали, что казалось очень странным в отношении самого шумного класса. — Это был тест на то, в какой сфере вы наиболее сильны и какая профессия вам подойдёт. Поэтому задумайтесь над тем, в какой из трёх лицеев вы будете поступать во второй класс. — начала свою речь Луиза. В это время Пьер засмотрелся в окно, выходившее на коллежский стадион, где прогуливали уроки и играли в футбол четвероклассники. — ГО-О-О-О-О-О-О-О-ОЛ! — неожиданно и очень громко закричал на весь кабинет Монпарнас. Это тоже было специально, как и все его действия, непонятно только, из каких побуждений. Минуту в классе стояла тишина, как в склепе, а затем кабинет чуть не взорвался от хохота учащихся. Парнас и сам еле сдерживал смех. После его крика психолог затихла. Комбефер уже давно расхаживал по классу, следя за порядком, чтобы никто никакую бумажку не кинул на пол, чтобы никто не разрисовывал парты и стулья. В общем, проводил своего рода ревизию. Никто его даже не замечал, взгляды и слух были приковали только к психологу. — С тобой всё нормально? — вскричала Луиза, посмеиваясь, и в её голосе были как всегда слышны нотки стёба. После она продолжила: — Ладно, первое — это физико-математическая сфера, второе — филология, третье — политика и история, четвёртое — предпринимательство... Тут Антуан незаметно протиснулся к парте, за которой сидели Монпарнас и Курфейрак, благо эти двое были в самом начале ряда, а за ними все остальные. Он незаметно забрал дневник у Монпарнаса, открыл его на нужной странице, достал гелевую красную ручку и что-то черкнул дневнике Пьера. Затем положил дневник так же незаметно на место. Просто ниндзя... — Это называется еврейство, — поступила оригинальная фраза Жана, вызвавшая смех всего класса и даже двух учителей, находящихся в кабинете. — Так, молчи, еврей, — посмеялась психолог и продолжила: — Пятое — химия и биология, шестое — спорт, седьмое — география и геология, восьмое — радиотехника, девятое — механика, десятое — педагогика и последнее — искусство. Где у вас больше плюсов, там вы и можете ориентироваться. — Я химик, биолог и политик, — гордо сказал Курфейрак с ухмылкой на лице, выпрямив спину и, приподняв голову вверх, посмотрел на Пьера свысока. — Страшная вещь, — прокомментировал это Монпарнас. — А я физик и математик. — О-о-о, значит я могу больше не делать домашку по этим предметам, я буду списывать их у тебя. — Заявил Жильбер, затем загадочно поднял взгляд на потолок. — Хотя, у тебя и списывать нечего. Прозвенел долгожданный звонок, который поступил на пять минут раньше и тем лучше для учеников. Все уже собрались уходить, начали собирать с пат свои многочисленные принадлежности и складывать в сумки и рюкзаки. Кому-то не нужно было ничего складывать, ибо они ничего не доставали и, накинув рюкзаки, направились к выходу из кабинета. — Так, стоять! — дал приказ мсье Комбефер об отмене данного действия. — Если у вас не было химии сейчас, то это не значит, что я вам ничего не задам. — Во время этих слов он достал с полки маленький листочек, на котором он уже составил домашнее задание. — Быстро все сели, достали дневники и ручки. Все покорно подчинились, ибо никто не желал быть наказанным своим классным руководителем. Кто-то сел и начал доставать вышеперечисленные предметы, кто-то начал доставать их стоя или положив дневник на парту, зафиксировавшись в этом не очень удобном положении. Когда Монпарнас открыл дневник, то увидел запись ярко-красной гелевой ручкой с блёстками: «Закричал на уроке, это было очень громко и мне очень-очень грустно (╥﹏╥) », три расколотых сердечка и подпись Комбефера. С каждым разом это удивляло всё больше и больше. У него даже есть пятибалльная шкала расколотых и целых сердечек, которую уже начали понимать не только ученики, в чьих дневниках он писал замечания или похвалу с оценками, но и родители, прости Господи.Тем временем в классе 3а:
Учитель с железным по словам Этьена Анжольраса терпением, вооружившись карандашом, выставлял в классном журнале целый столбик неудовлетворительных отметок под ахи и охи наблюдавших за ним учеников. Если говорить об учительском составе колледжа, то среди них был один ангел. На ангела он был больше похож не внешне, а своим поведением: никогда не кричал на учащихся, всегда шел им навстречу и разрешал в течение долгих месяцев сдавать долги по своим предметам. Чем не ангел? Этим ангелом был Жан Прувер, однако в силу своего характера он мог превращаться еще и в демона. — Все эти двойки я выставлю ручкой, если вы не ответите мне до конца учебного дня, — сказал он каким-то заунывным голосом и аккуратно отложил карандаш. — Те, кто не придет, пусть не обижаются. — А что с Вами, почему Вы так говорите? Вам грустно? — наивно спрашивает одна из учениц, Агнесса. Учитель прислоняется к спинке кресла и обращает к девушке свое измученное лицо. Под глазами серые круги, видно, что ночью он не спал, так как вынужден был проверять громоздкие стопки тетрадей по французскому, древнегреческому и латинскому языкам, а вдобавок и по литературе. Но даже проспав каких-то три часа он сохранял самообладание, ни на кого не срывался и держался максимально спокойно. — Да, — отвечает Прувер, — мне очень грустно. Вы представить себе не можете, милые дети, как я устал. Пожалуйста, сделайте мне приятное, выучите то стихотворение, которое я задал, оно ведь совсем небольшое! — А в комплекте с рефератом по биологии, который надо обязательно рассказывать, а не читать, и с темами по географии оно будет очень даже большое! — встревает Огюст, другой ученик. Жан Прувер протяжно вздыхает и смотрит в потолок. Все затихают, чтобы не нервировать его еще больше. — Огюст, уходи отсюда. Не приходи на мои уроки, я поставлю тебе сколько хочешь баллов, только не приходи. Не трепи мне нервы. Огюст молчит. Такое предложение поступало ему неоднократно, да и не только ему одному. Однако все от этого отказались. — Я серьезно, уходи, — продолжает преподаватель. Вдруг его бледное лицо оживляется, рыжие брови резко поднимаются, глаза распахиваются широко-широко, а сам Прувер вскакивает с кресла и стремительно приближается к ученику. — И не трогай уже мое алое, ты же его, чёрт возьми, сломаешь! Шокированный паренек отдергивает руку от растения, как будто оно обожгло его огнем. Учитель подлетает к нему, аккуратно убирает алое с подоконника и уносит куда подальше. Нужно сказать, что к растениям Жан Прувер относился особенно трепетно. В кабинете французского языка и литературы их было много, и стояли они повсюду, куда не глянь — какие-то листики и соцветия. Фиалки на шкафах, кактусы на подоконниках, герань на полу, даже орхидеи были. И за всеми ними учитель ухаживал, как за собственными детьми, следил, чтобы им было комфортно и чтобы они, не дай Бог, не завяли. Говорят, у него был любимый кактус, которому он даже дал имя, и когда тот зачах, нежный учитель проливал над ним слезы. Кабинет Жана Прувера был похож на кабинет ботаники, и только портреты писателей и правила грамматики, развешанные на стенах, напоминали, что владелец этого оазиса — филолог. Цветы заполонили кабинет с самого прихода в него Прувера, и продолжают заполонять и по сей день. Если когда-нибудь ученики, зайдя в кабинет, обнаружат, что растения свисают на них с потолка, они мало удивятся. Убедившись в том, что драгоценное алое в безопасности, литератор вновь усаживается за стол. — Как мне его жалко, — с неизгладимой печалью в голосе шепчет Мариус на ухо Жоли. — Ты только посмотри на него, плакать хочется! И как он выносит эту работу? Как они все её выносят? — И де говоди, — гнусавит в ответ Жоли. — Дазказать бы уже это незчаздное сдиходводение и взё! Но возможности что-то рассказать уже не было, так как охранник дал звонок. Все, включая учителя, облегченно вздохнули. — Домашнее задание остается. Всех целую, мои лапушки, все свободны. Ни к кому не приставать! — напутствует из своего кресла Жан Прувер. — Обязадельно призданем! — шутливо говорит Жоли и покидает вместе с Мариусом кабинет. — Уже жалею тех, к кому ты подойдешь, Стефан, — отзывается преподаватель и с чувством выполненного долга идет заваривать себе чай. С цветами, конечно.***
Учебный день подошёл к концу, последним уроком была физическая культура у мсье Баореля. Дальше у каждого уже должны были идти различные курсы, факультативы, индивидуальные или групповые занятия — всё то, что не входит в общее расписание. Монпарнас, Курфейрак и Грантер после тяжелейшего урока по древнегреческому языку у мсье Жана Прувера, который они не смогли прогулять в столовой или медпункте, чем были слегка расстроены, устремились к спортзалу, на пути к которому их ожидали испытания, монстры и много других опасностей. Проще говоря, они просто были не в школьной форме. И некоторые учителя могли им вынести мозги за такую безответственность. «Белый верх, темный низ, - эхом звучит в их головах голос Анжольраса. — Если кто-то не согласен, пускай идет в министерство образования.» Ребята шли именно в том порядке, как было написано выше — Курфейрак всегда шёл или стоял между Парнасом и Грантером, потому что именно эти двое его товарищей недолюбливали друг друга, но только в компании с ним они могли убавить свою ненависть друг к другу хотя бы на немного. По дороге они встретили Жоли, но почему-то без красотки Мариуса, хотя у их классов совмещённый урок. — О, Жоли, — крикнул Курфейрак, помахав ему рукой, чтобы тот их заметил. Стефан это увидел и подошёл к ним. — Идёшь на физ-ру сейчас? — А зам-до гаг думаежь? — съязвил Жоли, высморкнувшись в бумажный платочек. — Ах, ну да... — стыдливо промямлил Жильбер и тут же встрепенулся. — А где моя красотка? — Од дешил пдогулядь физ-ду у геогдафичги. — За это статья есть. — Уверенно констатировал Курфейрак, юный политик и любимчик мсье Этьена Анжольраса и, конечно же, мсье Антуана Комбефера. — Да, нашлись у нас тут святоши и противники педофилии! — Со смехом сделал замечание Грантер. — Замолчи... — фыркнул Жильбер, сжав губы, и грозно глянул на комментатора. Монпарнас, как всегда, хоть и нормально относится к Жоли, предпочитает молчать, но не на уроке в разговоре с преподавателем или наедине с Грантером.***
И всё таки, подхватив Жоли, они продолжили свой великий поход. Не крестовый конечно и не в Иерусалим, зато туда, где всё таки могут быть сражения, между Монпарнасом и Грантером так уж действительно. Они уже проходили мимо кабинета химии и Курфейрак решил заглянуть в лаборантскую. — Пацаны, вы идите, а я потом подойду, — сообщил Жильбер своим товарищам, остановившимся после того, как тот отлетел в сторону от их компании будто альфа-частица и тут же забежал в лаборантскую. — О, а я тебя и не ждал, — Комбефер оторвался от очень увлекательного занятия, а именно от просмотра контрольных и выставления четвёрок и пятёрок, параллельно смотря аниме на своём ноутбуке. Он удивлённо посмотрел в его сторону исподлобья и поправил очки. — Ты ко мне нечасто вот так вот вторгаешься. Что-то случилось? — Как ты поскромнел к концу учебного дня, — ухмыльнулся Курфейрак и скрестил руки на груди. — А вообще, у меня сейчас физ-ра... — Даже не... — встав из кресла и медленно подходя к своему собеседнику, начал Комбефер. — Ну пожалуйста! — подбежал навстречу Жильбер, и с жалостливыми глазами стал умолять у Антуана разрешения отпросить его с физ-ры, схватившись обеими руками за широкие плечи химика. Комбефер еле-еле держал каменное выражение лица, пытаясь не идти на провокацию. Однако после того, как у Курфейрака получилось выдавить слезу, эта каменная маска чуть ли не затрещала от... умиления?.. — А-а-ах... — он устремил свой взгляд вверх, словно глядя на Бога. Однако смотрел он в потолок, тяжело при этом вздыхая. — Ладно, хорошо-хорошо. Иди-ка сюда. — Антуан пошёл в сторону своего стола. Подойдя, он сел в кресло и выдвинул одну из ячеек своего стола, в которой лежало много листочков для запланированных и внезапных контрольных работ. Он достал оттуда один такой листочек и написал в нём:«Дорогой коллега, мсье Баорель \ (⁄ ⁄>⁄ ▽ ⁄<⁄ ⁄) /
Прошу Вас освободить моего ученика Жильбера Курфейрака от занятий физической культуры ヾ(´ ▽ `ヾ ) , поскольку ему нужно готовиться к экзаменам по химии и биологии (⁄⁄>⁄_⁄<⁄⁄) От Антуана Комбефера» ⊂(￣▽￣)⊃ »
И подпись.
— Вот, — протягивает он записку Курфейраку. — Отдашь её вашему физруку. — Я тебя обожаю! — возбуждённо ответил Курфейрак и схватил записку. — Так, стоять! — дал приказ учитель, и подставив щёку, указал на неё пальцем. Жильбер понял, чего хочет от него его любовник. Сначала он застеснялся,Тем временем:
Монпарнас, Жоли и Грантер продолжили путь к спортзалу уже без Курфейрака. Стефан слегка побаивался своих товарищей и молился всем богам, дабы эти два воина не начали свои гладиаторские кровопролитные бои в любую минуту. Но вдруг Грантер вспомнил, как мсье Анжольрас выносил мозги Монпарнасу. — А я ведь говорил, что Анж тебя ёбнет как следует. — Неожиданно захохотал Грантер. — Хорошенько он тебя выебал? — Слышь, ты батон в одной камере не кроши, — грозно ответил ему Монпарнас. — Ведь скоро он тебя уже в действительности выебет. — Ой-ой-ой, я не пидор и он тоже. — А по-моему ты именно пидор, — стоял на своем Монпарнас, насмехаясь над оппонентом. — А может... — выглянул из за Жоли Грантер, вопросительно прищуриваясь. — ...это ты пидор? А? — Гозбоди, да вы оба пидоды, узбогойтезь! — влез в их весьма спокойную (без мордобоя) дискуссию Жоли. — Сам ты пидор! — одновременно воскликнули Грантер и Парнас, словно дамочки. Все уже готовятся к физической культуре. Кто-то переодевался в спортивную форму в комнатах, для этого предназначенных, как в народе говорят — раздевалках; кто-то стоял около них, обычно это "двоечники" и больные. В числе последних был Жоли, он просто стоял около спортзала со всеми остальными, дожидаясь урока и Курфейрака, который сказал, что придёт. И вот он уже видит бежавшего по ступенькам со второго этажа Жильбера с листочком в руке. Он подскакивает к Жоли, слегка задыхаясь, потому что был сердечником, поднимает указательный палец вверх прямо перед лицом своего друга и со словом «Подожди!» мечется в сторону раздевалок. Там он резко открыл дверь женской раздевалки, чуть ли не по-хозяйски входя туда, что поспособствовало женским крикам и визгам на всю рекреацию. Полуголые девушки прикрывались своей одеждой. Курфейрак очень громко смеялся. — Да чего вы закрываетесь, там и смотреть не на что! — продолжал он смеяться, как вдруг откуда-то прилетела туфля, пронесшаяся прямо над его головой. Так кидается только Мюзикетта. Когда яростные самки были окончательно готовы его разорвать за такие слова и уже направлялись к нему, он сразу выбежал. При этом все те, кто стоял около спортзала, бросились хохотать. В основном это была мужская аудитория. По дороге к Жоли Жильбер смеялся и протирал слезившиеся от сильного смеха глаза, и вдруг врезался в Баореля, услышавшего девичьи крики и решившего узнать, кто там "Дон Жуанит". После того, как Жильбер столкнулся с физкультурником, он мигом встал в армейскую стойку, очень плохо сдерживая улыбку. Лицо его даже еще больше покраснело. У него уже просто не получалось не смеяться, и он хохотал про себя, глядя на Баореля. — Здрасте, мсье! — поздоровался Курфейрак, всё так же плохо сдерживая смех. — Опять ты лезешь к девчонкам? — спрашивает физрук. — В Вашей молодости девочек за косички дёргали, да под юбку заглядывали, а сейчас заходят к ним в раздевалку, — подмигнул Курфейрак. Эти слова вызвали улыбку на лице Баореля, ведь тот действительно в его возрасте дёргал девочек за косички. Он вспомнил прекрасные школьные и коллежские годы, когда не он учил орду баранов, а сам входил в их численность. Эх, молодость! Прозвенел звонок. — Ладно, иди уже. — Баорель хлопнул его по плечу, отправляя в спортзал, а сам пошёл в учительскую за журналами. Два класса дожидались своего преподавателя, стоя уже в спортзале. Жюлиан, как обычно, пинал мячи, дабы продемонстрировать свои футбольные навыки перед двумя классами. К нему тут же подключились Жозеф и Люк. Как только вошёл Баорель, они мигом встали в строй к своим одноклассникам. Все, кто был без формы — в самом конце. Баорель подошёл к ним, и ему в лицо тут же начали пихать справки, записки, а кто-то запросто говорил, что не хочет или что-то выдумывал. Жоли отдал справку от врача, а Курфейрак — записку от Комбефера. — Господи, как же он меня достал со своими смайликами, — цыкнул Баорель, прочитав послание Антуана. — Уже совсем припизднутый стал со своими аниме. Курфейрак был весьма удивлён такой прямолинейности, да и не только он: у тех, кто стоял рядом, это вызвало даже открытый смех. Жильбер выпучил глаза на ярко-красный квадрат на полу спортзала, как будто уставился в пустоту и беззвучно рассмеялся. Хотя в каком-то роде ему было немного стыдно и обидно, ведь это из-за него Комбефер начал смотреть аниме. Физрук подтрунивал его еще некоторое время, ведь уже догадывался об отношениях Жильбера и мсье Антуана,Тем временем:
Курфейрак из спортзала направился прямиком к кабинету химии. Поднимаясь на второй этаж, он увидел спускающегося Комбефера. — О, Антуан, — удивился Жильбер. — Разве у тебя не должен быть сейчас последний урок? — Нет, — продолжал спускаться Комбефер, нежно взяв за руку ученика, который принял его приглашение, и они продолжили спуск вдвоём. — Их классный руководитель, мсье Боссюэ, отменил урок биологии у меня, чтобы те сидели и помирали на его зачёте по экономике. Жильбер и Антуан вышли из здания колледжа. На уличной территории было ни души, только стадион заполонили юные футболисты. Когда нет людей, то ты вместо их голосов слышишь запах только что политых растений и цветов, наслаждаешься тишиной и идешь спокойно, без намерения кого-то обогнать. Слава Богу, что таблетка от аллергии всё ещё действует, и Курфейрак мог насладиться ароматом цветов без всякого хлюпанья в носу. Если не отвлекаться от всего этого, то можно и не слышать, как со стадиона раздаётся лютый мат во всём его многообразии от ещё неокрепших умов. Пока двое влюблённых шли, обсуждая различные темы, что-то рассказывая друг другу, вспоминая что-то, над чем-то смеясь, они уже дошли до квартирных построек, где жил Курфейрак. С помощью взаимодействия домофона и ключей, Жильбер вошёл в тёмный прохладный подъезд, а за ним последовал Комбефер. — Ты меня до самой квартиры хочешь проводить? — развернулся к нему Курфейрак. — Твоя матушка не говорила тебе, что она с отцом отправляется в командировку на месяц? — спросил Комбефер. Его лица не было видно, но по его голосу можно было понять, что учитель улыбался. — Говорила. — Ну вот, она попросила меня присмотреть за тобой, и как раз лучше подготовить тебя к экзаменам, — сказав это, Антуан хлопнул парня по плечу. La maman Курфейрака действительно доверяла своего драгоценного мсье Комбеферу, считала его добрым и справедливым человеком, потому что они когда-то вместе учились и знали друг друга. Жильбер и Антуан направились к лифту. — О да, экзамены. Готовься к тому, что я тебя буду мучить и пытать. — Есть одна проблема, — подметил Жильбер. — У нас всего две комнаты: моя и родительская. Родители даже меня в свою комнату без разрешения не пускают, если я даже один дома. Значит ты будешь спать в гос... — С тобой, — перебил Комбефер, тыкнув его в носик. Они уже были в квартире. Уставший ученик-великомученик бросил рюкзак у входа, снял кроссовки и просто плюхнулся на большой кожаный диван в гостиной. Собаки, весь день прождавшие своего хозяина, принялись обнюхивать гостя, который не удержался от того, чтобы их погладить. После этих ласок они помчались Курфейраку, отдыхавшему на диване. Так как Комбефер очень трепетно относится к порядку, то заставил Курфейрака встать, взять свой рюкзак и положить брошенную обувь на обувную стойку, а Курфейраку пришлось покорно это сделать. Сказать, что Комбефер был шокирован беспорядком, когда они вошли в комнату Курфейрака — это ничего не сказать. Кровать не застелена, домашняя одежда висит на стуле, рабочее место завалено учебниками и тетрадями, открытый шкаф, из которого, такое ощущение, сейчас вся одежда повалится на пол. Своим, когда надо, волевым и серьёзным характером Комбефер заставил Жильбера навести порядок в комнате. Тот нехотя повиновался, а Антуан принялся созерцать это замечательное зрелище. Особенно замечательным оно стало, когда пришло время пылесосить. Ведь если Комбефер не мог с Курфейраком ничего сделать без его разрешения, остаётся только смотреть на то, как его обтягивают тёмно-голубые джинсы и изучать все складки его одежды. Утомлённый после уборки Курфейрак наконец-то может полежать в своей уже заботливо застеленной кроватке. Но не тут-то было, ведь преподаватель заставил его сделать всю домашнюю работу на понедельник. Однако Курфейрак, включив режим истерички, напрочь отказывался, аргументируя это тем, что сегодня пятница и ничего больше он делать не намерен. Но всё таки Комбефер его заставил, ибо имел к этому божественный дар — заставлять людей делать то, чего они не хотят. Курфейрак мучился с домашним заданием до самого вечера, и, в связи с тем, что проснулся он очень рано, уснул прямо за столом, дописав последнее предложение в длиннющем сочинении.