Параллели.

Пустой холст в первый раз не был в порыве разрисован психоделическими, слишком яркими красками, превращая его в произведение сюрреализма. Парень, чьи каштановые длинные волосы были скручены и закреплены вставленной в них кисточкой, сидел возле мольберта, с лёгкой улыбкой глядя поверх него, в огромное окно двадцатого этажа офисного здания, где находилась художественная студия. Он не видел заходящего солнца и открывающегося с высоты вида на город, нет – в его голове монохромный кабинет, закрытые жалюзи и строгий чёрный силуэт. Пальцы тёмного человека скользят по тонкой указке, и, добираясь до кончика, резко взметаются к лицу, убирая несколько выбившихся прядей из общей массы зачёсанных волос. Он устал, но всё ещё продолжает работу, хотя в офисе давно не осталось сотрудников, а уборщица выключила свет на всём этаже. Отложив указку, он медленно подходит к окну, раздвигая длинными пальцами створки на окнах, и, удостоверившись в том, что начало стремительно темнеть, аккуратно собирает документы в кожаный портфель, разворачиваясь к двери кабинета и на половину стеклянной стене, около которой секунду назад стоял вымазанный ярко-оранжевой краской парень, завороженно наблюдающий за тёмным человеком… - …работы во вторник, и… Гек! Вздрогнув, Гексли резко повернулся на табурете, опрокинув стаканчик с кисточками, и растерянно посмотрел на лукаво улыбающегося паренька. - Дост, чёрт! Зачем так внезапно? Устало вздохнув, парень напротив закатил глаза. Опустившись на колени, он собрал валявшиеся кисти, сложив их в протянутый стакан. - Я десять минут растолковывал тебе проект, а ты, оказалось, меня не слушал. Смущённо отведя взгляд, Гексли быстро пробормотал: - Извини. Замечтался. Достоевский понимающе улыбнулся: - О ком? - А с чего ты решил, что о ком-то? Может, я мечтал о сдаче проекта и перелёте в Милан? Слишком быстрый, возмущенный ответ и вспыхнувшие уши выдавали парня. Улыбка собеседника стала шире. - Не хочешь говорить – не говори. Только вот долго не продержишься, ты же абсолютно не умеешь держать подобное в себе. «Умею, Дост, умею… уже два с половиной года…» - обречённо думает Гексли, опуская голову. - Ладно, оставлю тебя и твои мечты. Возьми, тут всё написано, - парень протягивает документы, и, дождавшись кивка, возвращается к своей картине. Отложив глупые бумажки, на чтение которых у Гексли не было настроения, он подошёл к окну, напряжённо разглядывая плывущие по небу розоватые облака. Мечты… именно этим он живёт двадцать четыре часа в сутки. Даже ночь не отпускает его, одаривая слишком реальными снами, после которых не хочется открывать глаза… …Это началось два с половиной года назад. Ещё будучи стажёром, улыбчивый, предрасполагающий к себе и подающий надежды художник заметил его. *** Выходя из студии пораньше, парень остановился возле лифта, и обратил внимание на проходящее совещание в кабинете напротив. Полустеклянная стена позволяла видеть происходящее за ней, чем Гексли не преминул воспользоваться. Ждать лифта было неимоверно скучно, пусть и шёл он где-то полминуты, потому парень внимательно разглядывал присутствующих за дверью людей, но взгляд упорно возвращался к стоявшему у электронной доски мужчине. Гексли не понимал, что его привлекло: средний рост, непримечательная комплекция, невыразительные стальные глаза, серо-русые волосы, убранные назад (чтобы не мешались, - подумал Гексли, решив завтра попробовать собрать свои непослушные лохмы так же), среднестатистический костюм двойка, бордовый галстук и начищенные ботинки. Безликий офисный работник. Таких, как он, двадцать пять этажей снующих в серо-чёрно-коричневых костюмах планктонов. Но… Беспристрастный взгляд, смотрящий ни на кого в отдельности, но на всех присутствующих, ощущался кожей. Его компетентность, чёткость идей, излагаемых тихим, но волевым и размеренным, слышным даже в коридоре, голосом, заставляли неотрывно следить за губами, напрягаться, только бы улавливать всё сказанное. Длинные пальцы при объяснениях указывали цифры, в сухой жестикуляции участвовали только кисти рук, и из-под манжет рубашки выглядывали костлявые, но широкие запястья. Когда кто-то перебивал его, задавая вопрос, цепкий взгляд впивался в человека, мужчина раздражённо хмурился и передёргивал плечами, но отвечал, и в голосе не было слышно ни капли раздражения. От него исходила особая сила, не самодовольная или наигранная, а естественная, ощущая которую ты готов довериться человеку и любым его словам, даже не зная имени. Лифт, простояв минуту, закрылся, и поспешил на зов очередного работника, но парень даже не заметил, что тот вообще приезжал. Завороженно смотря сквозь слой стекла, Гексли не думал. В его голове мерно текли схемы распределения капитала, диаграммы продаж, проценты прибыли… Парень впитывал ненужную ему информацию только ради интонаций голоса бесцветного незнакомца. Проходящие мимо люди с подозрением оглядывались на стоящего около кабинета заседаний человека, но не решались что-либо предпринять. Когда совещание закончилось, мужчина аккуратно собрал бумаги в папку, сложив её в выдвижной ящик стола. Выключив электронную доску, он кивнул собирающимся работникам, и вышел из кабинета. Гексли быстро отвернулся, сделав вид, что ждёт лифта, но забыл нажать кнопку вызова. Подошедший «Босс», как про себя уже называл его парень (он считал, что именно так должен выглядеть начальник, но сам навряд ли смог бы работать под руководством подобного человека, хотя, Гексли вообще плохо представлял себя в строгом костюме, высчитывающим квартальную прибыль), удивлённо дёрнул бровью, но даже не бросил мимолётного взгляда в его сторону, и нажал на кнопку. Они зашли в лифт, не обращая друг на друга внимания, но у мужчины это получалось намного естественнее. Гексли, опустив голову, старался спрятать взгляд за падающими на лицо волосами. Неловкость болезненно ощущалась им, вдавливала в пол, преумножая давление едущего вниз лифта. Серьёзный человек, отгородившись прозрачной, неподъёмной ширмой, не замечал своего невольного попутчика до первого этажа, раздумывая о проведённом собрании, а может, о планах на сегодняшний вечер. Парень боялся поднимать голову. Сейчас, один на один, когда их не разделяла стена - по крайней мере, не образная, - он не знал, какими будут эти стальные глаза, направленные в его сторону, ведь мужчина, несомненно, заметит взгляд стоящего рядом угловатого паренька с взлохмаченной головой, пылающими щеками и горящим взглядом медовых глаз. Увидит наивный интерес к себе, припорошенный надеждой. Лёгкий звон оповестил о прибытии, и двери лифта медленно разъехались в стороны. Вестибюль встречает новоприбывших громкими неформальными разговорами и шумом машин за порогом. Мужчина первым, не спеша, уверенной походкой покинул лифт, и направился к выходу из здания, попрощавшись с охранниками. Смотря ему в спину, Гексли выдохнул. Разочарованно или облегчённо, не знал даже он сам. *** «Всему виной моя впечатлительность. Картинки и образы застревают в голове, а остальное замещают фантазии, по большинству, неприменимые в жизни. И развиваются, существуют сами по себе, полностью замещая для меня реальность...» Тогда и сейчас Гексли винит своё неуёмное воображение. Оно превратило картинку сухого мужчины в высшее благо, заставив полюбить созданную собой же иллюзию. Какой он на самом деле? Парень не знает. Но что он вообще знает наверняка? Мужчину зовут Максим Горький – услышал от коллег, выходящих с очередного собрания и обсуждающих политику компании. Это раз. Гексли не сильно промахнулся – он работал заместителем директора отдела менеджмента, а проходящие совещания – курсы по повышению квалификации, своеобразная подработка Горького. Это два. В час наступал обеденный перерыв Максима, в который он пил крепкий чёрный чай и изредка съедал какой-нибудь комплексный обед в кафе на десятом этаже. Это три. Рабочий день мужчины заканчивался в семь, но он частенько задерживался, разбираясь со сверхурочными. Четыре. Обладает выдержкой, профессионал своего дела, сильный и волевой человек, пробившийся на столь высокую должность за короткий срок. Наблюдая за ним, Гексли ярче осознавал, что всё, чего он добился – мелочь, ничтожная крупица возможностей. Казалось, Максим знает всё от психологии до машиностроения, что внушало не только уважение, но и чуть заметную зависть. Парень, хоть и пытался духовно развиваться, узнавать что-то новое, но изучал слишком поверхностно, «вширь», не стараясь углубляться в подробности, так что назвать его компетентным можно было только в изобразительном искусстве. Пять. А ещё у Горького невероятно пронзительный взгляд, быстрая реакция, широкие плечи, идеальные манеры и грациозные движения. Когда он думает, то напряжённо хмурит брови, монотонно стуча средним пальцем по подушечке большого. На работе хорошо общается с двумя коллегами - первый работает в отделе маркетинга, шумный, весёлый и добрый. Второй состоит в подчинении Максима, его имя Теодор. Этот человек единственный настолько близок мужчине, что он, едва заметно улыбаясь, называет его Тео. Почему-то это злит Гексли, прогрызает внутри дыру одиночества и пустоты – не смотря на огромное количество знакомых, он слишком часто ощущал ненужность. Парень бы очень хотел, чтобы Максим хоть раз с подобной улыбкой назвал его по имени, всех знакомых людей готов был послать к чёрту, если бы так стал хоть чуточку ближе к Горькому. Навязчивая идея видеть его хотя бы раз в день, смотреть издалека, ничего больше, заставляла Гексли чувствовать себя сталкером или каким-нибудь тайным агентом. Это было безумно, извращённо, страшно, но по-другому не получалось. Он жил получаемыми за день образами и жестами, чтобы вечером, уткнувшись лицом в подушку, вспоминать их и представлять… …Комнату, освещенную лишь лампой на столе, у которого расположился мужчина с разложенными документами. Щелчок ручки, и он быстро вписывает в колонки на листке несколько цифр. Раздумывая над графиком работы, он мило хмурится и постукивает пальцами по столу, изредка прибегая к помощи калькулятора. Осторожно, стараясь подкрасться незамеченным, к мужчине со спины подходит парень. Чтобы не напугать, он мягко опускает ладони на плечи сидящему, но, не сдержавшись, порывисто обнимает за шею. Мужчина с полуулыбкой нежно зовёт его по имени… А ночью засыпать, чтобы видеть жаркие сны, заставляющие пылать не столько тело, сколько сердце. Бесконечная страсть и нежность, его руки, бледная кожа и блеск расплавленной стали глаз поутру мерещатся Гексли в холодных каплях воды, сводя с ума. Хотя, чего скрывать, он уже сумасшедший, желающий просто получить его. Нет, не тело – всего целиком, с мечтами, чувствами, мыслями, привычками… Они каждый вечер спускаются на землю в одном лифте, но Максим не замечает его. Гексли чувствует себя жутко, как главный герой фильма «Привидение», - прозрачным и пустым. Его не существует в мире Горького, в его жизни свои порядки, люди и действия, которые он, кажется, просчитывает на сотню шагов вперёд, не позволяя никому нарушать распределение ролей. Но Гексли продолжает верить. Однажды он сорвёт эту ширму, разобьёт систему. Однажды, он решится заговорить, сказать хоть какую-нибудь банальность ради его голоса. И… всё изменится. Возможно, в этом же лифте, в котором они стоят плечом к плечу, разделённые стеклянной завесой. *** Опустив голову, парень улыбнулся. Вера в лучшее, его лекарство от душевных болезней, даже сейчас спасает от беспросветного отчаяния. Он верит, правда! Пусть глубоко внутри точно знает, что никогда не наберётся смелости. Стоящий рядом мужчина еле заметно взглянул на его улыбку, не сумев избавиться от желания приподнять уголки губ. Наивный мальчик. Будто бы Горький не замечал… - Здравствуйте. Вы же из художественного отдела? Видел вас раньше. Моё имя Максим. Ему ответил счастливый блеск янтарных глаз.