agonizing.

pvris — white noise

      между ними — тонкое, непробиваемое стекло; безнадежно стертые в кровь костяшки пальцев.       проклятая, до бесящего чистая, прозрачная, создающая иллюзию своего отсутствия, стена, не имеющая начала и конца.       они так долго пытаются найти любую пробоину, малейшую трещинку — свою крохотную надежду, что просто потеряли какой-либо смысл в жизни; забыли, зачем существуют. остались только они и стеклянная стена.       они дьявольски измучены: чонгук не в силах думать о чем-то, кроме смерти. да, черт возьми, он хочет умереть, исчезнуть, кануть в вечность, только бы перестать видеть чужое лицо напротив.       родное, уставшее, отрешенное лицо. надоело, раздражает, бесит.       потому что слишком близко — нервирует, выводит из себя; чертовски далеко — отчаянно хочется коснуться.       да, пусть на пальцах останутся ожоги, а сердце пронзит невыносимая боль — сейчас чонгук не думает об этом. и не будет потом, потому что уверен, почувствуй он тепло чужого тела под своими пальцами, — исчезнет тут же, растворившись в мягкой, томительной боли.       тэхён вымученно улыбается, стреляя потухшим взглядом из-под чёлки; скользит глазами по силуэту чонгука, а затем резко замахивается, в очередной напрасный раз пытаясь разбить барьер между ними. на стекле без единой царапины остаются кровавые подтеки.       чонгук не может его слышать, но он готов поклясться, что уловил чужой низкий голос: тэхён кричал, шипел, беспомощно продолжая бить рукой по проклятому стеклу, размазывая собственную кровь. чонгук лишь может отчуждённо наблюдать за этим, роняя очередную слезу.       исчезни треклятый барьер, что бы они сделали? утонули в руках друг друга, задохнувшись в объятиях, сгорев от нежности и отчаяния; или уничтожили в страсти один одного, разрывая кожу ногтями, оставили на телах полумесяцы от зубов, намеренно причиняя как можно больше боли.       тэхён пылает от недетской страсти и дикой ненависти к чонгуку: он готов убить его, лишь бы никому не достался; чонгука же просто тянет к тэхёну: этот парень заставил его испытать эмоции, забыть о собственном эгоизме, привязать к себе, приручить.       им оставалось всего ничего, чтобы перешагнуть обрыв, упасть в пропасть, остаться вместе там, где нет никого. только они.,       но теперь между ними стеклянная стена. настолько ясная, что в один момент она показалась материальной, настоящей — настолько, что тэхён продолжает разбивать о неё собственные руки, шипя от тяжелой боли.       у чонгука ноет правая рука: после очередного удара он сломал два пальца. кажется, он видел собственные кости: кисть была жутко обезображена, однако чонгук пытался не подавать виду, что ему больно — прокусил щёку изнутри, лишь бы заглушить рвущиеся наружу эмоции от нетерпимой боли.       тэхён с ужасом смотрел на него; он смог прочитать с губ парня «хён, остановись», только вот… неужели глупый чонгук таким способом хотел заставить тэхёна прекратить попытки разбить чертово стекло? бестолковый ребёнок.       тэхён слишком слаб для этого. он не может остановиться. он так желает этого, ведь понимает, что все попытки бесполезны, но он не в силах прекратить. он давно потерял веру в то, что однажды под напором его руки стекло треснет, пропуская его вперёд — к человеку, до чьей кожи он лихорадочно хочет дотронуться, чьих губ он хочет коснуться и сгореть, сгореть, сгореть.       он давно, но слишком поздно поймал себя на мысли, что хочет его. полностью: его душу, тело; чтобы был только его — спрятать, скрыть от посторонних глаз и никому никогда не показывать, как самую ценную игрушку. тэхён знает, что перенял эгоизм у чонгука, но не винит его за это.       чонгук же винит тэхёна во всем — из-за него они попали сюда, в свою импровизированную тюрьму. именно тэхён показал чонгуку, какого это: любить, ненавидеть, желать. дал почувствовать это, тут же оставив в одиночестве, по ту сторону стекла.       они так давно находятся здесь; они успели ощутить все эмоции, которые существуют в этом чертовом мире: от чувства острой необходимой до дикого отвращения друг к другу. они устали, утонули в безысходности и собственном отчаянии. невыносимо — они бьются в агонии.       чонгук не может встать, развернуться и уйти, оставив все позади; за стеклом — кусок него, его часть, без которой он не сможет существовать. он продолжает натянуто улыбаться через стекло, медленно погибая изнутри.       тэхён мягко улыбается в ответ. они долго смотрят друг другу в глаза, искренне и чисто, как невинные дети, не говоря ни слова. не нужно, нет.       тэхён придвигается ближе и дышит на стекло, обдавая его жаром. чонгук спокойно наблюдает за ним из-под опущенных век, слегка приоткрыв рот., а затем кидает легкую усмешку в своей обычной манере, когда видит, как тэхён на запотевшем стекле рисует слово «люблю».       они никогда не признавались друг другу в очевидном; им было незачем.       тэхён прикладывает руку к стеклу, опускает голову, улыбаясь сквозь слезы — чонгук видит блестящие капли. он касается барьера там же, закрывая глаза.       ему кажется, что он чувствует тепло чужой руки. ему кажется, что проклятой стены больше не существует. невыносимо. ещё секунда — и он вновь закричит.       однажды стекло между ними треснет, разломится, разлетевшись на миллионы осколков, разрешая наконец быть вместе.       тогда, когда чёртовы камеры перестанут следить за ними. тогда, когда исчезнет общественное мнение вместе с осуждением. тогда, когда они прекратят быть чужими марионетками, которые должны следовать определённым правилам.       однажды. однажды все будет хорошо.