Год Великой Зимы

Согласно правилам этикета меня обязаны представить. Однако, за явным отсутствием мажордома или хотя бы герольда, тех, кто меня знал раньше, вынуждена сделать это сама. Я — Эллен Бофорт, герцогиня Сомерсет. Род мой знатен и древен — Бофорты принадлежат к младшей ветви дома Ланкастеров и герцогский титул всегда передавался из поколения в поколение. Досадный инцидент с Эдуардом Сеймуром, старшим братом Джейн Сеймур, третьей жены короля Генриха III (прим. автора в нашей реальности Генриха VIII), недостоин упоминания в летописях. В конце-концов всем известно, что этот выскочка Сеймур был казнён в 1552 году, титул у самозванца был конфискован и возвращён нашей семье. Я родилась в 1862 году, и, владеющим математикой, не трудно догадаться, что сейчас мне пятнадцать лет, ибо наступил год 1887, год холода, льда и стужи. Меня не было в Англии четыре года, четыре года я не ходила по улицам Лондона, не дышала его смогом. В одиннадцать лет, папа отправил меня в закрытый пансион мадам де Трюффо в Швейцарии. Домой, в Лондон, я не возвращалась даже на летние каникулы, так уж вышло. Моя бабушка (по материнской линии) — герцогиня Тосканская. Да-да, в моих жилах течёт и кровь знаменитых Медичи, и даже голубая кровь Габсбургов. В общем, каждое лето мы всей семьёй гостили в одном из бабушкиных замков в центральной Италии. Снобам тяжело понять, но это была отнюдь не аристократическая прихоть, а жизненная необходимость. У мамы были слабые лёгкие, она очень тяжело переносила лондонский смог. Лето в Италии поправляло её здоровье. Не буду утомлять вас программой обучения в закрытом пансионе для юных девиц самых знатных (и богатых) родов Европы. Тем, кто никогда не бывал в Швейцарии, напомню только один факт, в Альпах, на горных склонах, снег лежит круглый год. Так что я прекрасно овладела и искусством слалома, да и просто умела (и любила) ходить на лыжах. В пансионе мы были отрезаны от всего остального мира, это был свой, закрытый мирок, со своей довольно глупой иерархией и не менее глупыми детскими интригами. Но тогда, мне это всё казалось таким важным, таким значительным, таким судьбоносным. Сейчас об этом времени я вспоминаю как о пустяках старой жизни, милых сердцу. В 1886 году лето не наступило. Снег так и не растаял не растаял уже никогда. Научных споров было много, мы, воспитанницы и воспитательницы читали об этом в газетах и много спорили. Кто-то из учёных вспоминал о турке, сделавшим в Академии наук Французской Республики доклад о метеоритном потоке аж в 1872 году. Но кто тогда обратил на него внимание? Только что закончилась франко-прусская война. Французская империя Наполеона III пала, разрозненные германские княжества были объединены Великим Бисмарком в единую Германскую империю. Кто тогда слушал каких-то там астрономов? Что стало причиной этой ужасной зимы? Удар огромного астероида? Взрыв вулканов. Говорили, что громовой раскат Кракатау прокатился по всей планете, его было слышно даже в Лондоне. Я не слышала, честно, наша школа была расположена в долине меж горных склонов. Но, действительно, сход снежных лавин был массовым. Конечно, нам запретили ходить в горы на прогулки. Кто-то из высоколобых очкариков писал, что это Солнце гаснет. Не знаю. Сколько учёных — столько и мнений. Тревога витала в воздухе. Я написала домой, но моё письмо так и не дошло. Почта уже начала работать с перебоями. Отец прислал за мной Джона Барримора, одного из наших самых доверенных слуг. Путешествие в Лондон было кошмаром. Поезда во Франции и Германии еще ходили, но паровозы уже были оснащены снежными отвалами — метели постоянно заметали рельсы. Мы двигались едва ли быстрее скаковой лошади, очень долго стояли на полустанках. Пролив замёрз. Через него мы перебирались на пароконном омнибусе, и уже не на колёсах — на полозьях. Но транспорт еще ходил, сообщения еще были. Через несколько недель они практически прекратились. Лондон представлял собой ад. Ледяной ад, воплощение царства Хель — владычицы мёртвых. Фимбульветр — «Великанская Зима», в Скандинавии мгновенно забыли века христианства, вновь вернули Старых Богов (требующих тёплой дымящейся крови человеческих жертв). Скажу честно, моя вера тоже пошатнулась. Многие, ой как многие (позже я сама это слышала), мечтали не о рае — об аде, о кипящих котлах и раскалённых сковородках, только бы согреться. На улицах Лондона лежали неубранные трупы, снега на тротуарах — выше метра намело (прим. автора, не использую английскую систему мер и весов. Большинство представляет себе, что такое сто метров, а вот триста футов (тем более триста фунтов) уже с трудом). Застрявшие в снегу дилижансы, мёртвые лошади и даже…замерзшие насмерть люди. Клянусь, я сама видела, как из сугроба торчала рука в перчатке. Правда потом папа сказал, что это чья-то глупая шутка. Не уверена. Но у нас дома было жарко-жарко натоплено (в пути я успела окоченеть, казалось, даже кости превратились в ледышки), и, сидя у камина, я мечтала, что зима вот-вот кончится, а заодно обсуждать лондонские сплетни. У нас гостила кузина, Бекки Тэтчер, моя ровесница, баронесса. Мы часто играли в криббедж и обсуждали нашего Короля. Мама сидела в кресле качалке, закутавшись в тёплый плед и грустно улыбалась. Я старалась на неё не смотреть. У неё были жуткие круги под глазами, она осунулась и постоянно кашляла, хотя и старалась сдерживаться изо всех сил. В доме было не принято говорить о её болезни, но я чувствовала, что мама угасает. Я пыталась отгонять чёрные мысли. Сплетничала с Бекки, собственно, она и была главным генератором слухов. Бекки…конечно, у неё есть титул баронессы, но…как бы сказать. В общем брак младшего папы — сэра Оливера, был мезальянсом. Сэр Оливер, женился (страшно сказать), на уроженке Сохо! Эта смазливая барышня была учительницей, преподавала черни основы грамматики. Конечно, Бекки всеми силами старалась казаться светской дамой. Но, в тоже время, общалась (в неформальной обстановке) и со слугами, с горничными, с кухаркой, они и служили главным источником сплетен. И главной сплетней был слух о сумасшествии короля. Чернь, уже совершенно не стесняясь, во весь голос распевала куплеты «Король наш старый Гарри совсем сошёл с ума». Что самое страшное, это было близко к истине. Экономика Британской Империи трещала по швам, курс фунта стерлингов на Лондонской Бирже постоянно падал. Страшно сказать, но он уже ценился ниже золотого рубля какой-то там дикой России! А всё потому, что Британия вкладывала безумные средства в строительство каких-то паровых реакторов в далёкой Северной Атлантиде. Очень загадочное название — это огромный то ли остров, то ли недоразвитый континент, побольше Гренландии, и с чудовищными залежами каменного угля. Уголь там, в отличии от Англии, лежит прямо на поверхности, его можно добывать открытым способом, а чуть поглубже копнуть — такое богатство, словами не передать. «Деньги, превращённые в дым», «Топим небо ассигнациями», «Фунты на ветер!» — заголовки лондонских газет того времени. Папа рассказывал, что Его Величество очень плох, постоянно сидит у камина, и всё равно дрожит, словно замерзает. На вопросы часто не реагирует, зато постоянно восклицает: «Буря! Пусть сильнее грянет Буря!» Что за буря — не уточняет, только говорит: «Она чудовищна! Это конец!» И еще: «Она грядёт! Я вижу!» Папа на тот момент был заместителем Министра Иностранных Дел Королевства, а, так как Лорд Бернард был очень стар, то, можно сказать, был самим Министром, так что Короля он видел часто. Вскоре, стало ясно, что мы должны будем покинуть Лондон. Мы — это я, мама и наша кузина Бекки. Мама очень переживала от того, что папа не может ехать с нами. Но папа говорил, что это никак невозможно: «Проект «Ковчег» — это самое главное дело моей жизни. Я должен его завершить во что бы то ни стало. И вам нельзя оставаться. Боюсь, что кораблей больше не будет». Папа обещал потом догнать наш на дирижабле. Не только догнать, но и обогнать. Обещал, что будет встречать нас на пристани. Я в это верила. Ведь это сказал сам папа! Сухопутный дредноут был огромен, последнее слово британской инженерной мысли, весьма торопливой, надо признать честно. Он носил имя «Бегемот», странное название, символ времен Апокалипсиса, Конца Света. Чёрный шутка юмора. Сейчас в моде были шутки о Конце Всех Времен. Король крохотного королевства Совнгард на полном серьёзе утверждал, что видел, как Алдуин, Пожиратель Мира, кружил над его замком. И об этом написано в Древних Свитках. Правда, всем дворам Европы было известно, что монарх является большим любителем крепких напитков, и испытывает слабость смешивать их с пивом и элем. Но Бегемот, чудовище, сродни Левиафану, из книги Иова. Я хорошо помню Библию: Бегемот — это символ плотских желаний, в особенности чревоугодия. «… он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его…» Мне этот чёрный корабль почему-то напомнил жука-носорога. Мы, англичане, всегда строили лучшие в мире корабли, особенно боевые. Этот дредноут проектировали явно корабельные инженеры: линкор, поставленный на колёса. Его длина была больше ста пятидесяти метров. Чёрный корпус воронённой стали, окрашенный в серый цвет бушующего океана. Ряды огромных колёс, приводимых в движение могучей силой пара. Пар и сейчас струйками поднимались над кораблём, было похоже, что он дышит. А рядом с этим рукотворным чудовищем, творением английского инженерного гения, бушевала озлобленная толпа черни. Жуткое зрелище. Кто-то внушил всем этим людям ложную надежду на спасение. Сейчас они все пытались подняться на борт, размахивая какими-то буклетиками. Полисмены с дубинками удерживали людей на расстоянии, давая истинным пассажирам возможность занять свои места в каютах. Но я видела, что бобби дубинками помахивают весьма вяло. Острая игла кольнула в сердце — Англия, вся человеческая цивилизация доживает последние дни. Полисмены — тоже люди, и их бросили, их оставили здесь, в Лондоне, оставили умирать, умирать вместе с семьями. Но они хотели жить, они хотели туда, к жарким топкам генераторов, под хрустальные купола с пальмами. Пока, сегодня, они еще верны своему долгу. А что будет завтра? Мама словно прочитала мои мысли, спросила: — Может быть бросишь всё, поедешь с нами? — погладила папу по руке. Отец только тяжело вздохнул: — Не могу, милая. Ты же знаешь. Долг для отца, долг для любого Бофорта прежде всего. Перед посадкой произошёл еще один инцидент. Папа вдруг заметил кого-то в толпе: — Сержант Сойер! Том! — отец поднял над головой трость с серебряным набалдашником в форме головы льва. Папа встретил своего старого однополчанина, с которым он служил в экспедиционном корпусе в Индии. Отец и раньше рассказывал о нём, о Томе Сойере. У него еще была смешная присказка: «Эх, жил бы я счас в Америке…» Когда-то дед сержанта Сойера собирался эмигрировать в Североамериканские Соединённые Штаты, продал дом, купил билеты на корабль для всей семьи, да на радостях зашёл в кабак. Очнулся в канаве, без денег, без билета, даже без ботинок. Папа когда-то спас сержанту Сойеру жизнь, застрелив тигра. Сейчас Том Сойер был пожилым крепким краснорожим мужиком, отягощённым тихой женой и целым выводком детей — восемь штук. Работал он мастером на Лондонских судоверфях, как отличному работнику ему был положен билет на дредноут до Северной Атлантиды. Но реализовать его не было никакой возможности, толпа бушевала как море в шторм. В одиночку этот крепкий английский рабочий еще бы смог пройти, видно было, что драка для него не в новинку. Но бросить семью, детей он не мог. Отец взял его с нами, мы шли через пассажирский вокзал, по специальным трапам, ведущих на верхнюю палубу. Ни полицейский констебль, ни корабельные стюарды даже слова не сказали. Том Сойер был вне себя от счастья, а про его жену и говорить было нечего. Она неслышно молилась. А всё, что можно было разобрать «Вас нам послал Бог, сэр. Бог услышал мои молитвы». Кто-то называет дредноут Бегемотом, смеясь над тысячелетней Верой, кто-то, наоборот, черпает силу в молитве. — Вы снова спасли мне жизнь, сэр, — Том всё пытался стянуть с головы засаленный картуз. Его жена и дети были закутаны с ног до головы в какие-то тряпки и больше напоминали шарики. На корабле мы, конечно, разделились. Отец приказал какому-то корабельному офицеру разместить семью Тома в трюме для третьего класса. А мы отправились в нашу каюту — в первый класс, как и положено лордам и пэрам Англии. Да…мне приходилось много путешествовать, и по Северному, и по Средиземному морям, на пароходах и больших парусниках, но такого убожества я никогда не видела. Восемь квадратных метров на троих! И тут еще даже была четвертая кровать. Мама снова со щемящей сердце надеждой посмотрела на папу. Он не выдержал её взгляда, клянусь, его глаза блестели от слёз, но они так ничего и не сказали. Да, наша каюта даже не была отделана деревом! Обита какой-то тканью, достаточно дешевой. Кроме четырёх коек, с рундуками в каюте находился нормальный шкаф для одежды и стол. Никаких окон или иллюминаторов не предполагалось. Наше корабельное жилище располагалось рядом с топкой. Здесь даже было жарко. Помещения третьего класса шли по бортам корабля, внешние железные стены там индевели от холода. Папа был с нами до самого конца, почти до того момента, как дали второй гудок, только потом он сошёл на берег. Мы даже не могли выйти на палубу, на дредноуте просто не было пассажирской палубы для прогулок, прощались мы в коридоре. Медленно, как-то даже неуклюже наш сухопутный корабль вышел из гавани и отправился в открытый океан. Ровная, ледяная, бесконечная равнина до самого горизонта. Говорили, что толщина льда уже более десяти метров. Но всё равно, под огромным весом Бегемота лёд потрескивал, во всяком случае мне так казалось. Гудел огонь в реакторе, шипел пар, гулко ходили шатуны, скрипели по льду колёса, но самым страшным звуком был мамин кашель. Он не останавливался, ни на секунду. Я сходила в кают-компанию к титану за кипятком, заварила чай. Маме полегчало, но ненадолго. Она кашляла, кашляла, кашляла, кашель был сухой, и мне казалось, что это с треском рвутся её лёгкие. Это было страшно. Я чувствовала, что мама умирает. Личная трагедия заслонила от меня трагедию всей Англии. Англия, как государство, умирало, так же корчилась в муках, как моя мама, давилась кашлем, но пока еще жила. Английский дух крепок, как сталь легендарного Эскалибура. Я не знала, но рядом с нашим дредноутом, по его следу шли лыжники, простые англичане, сквайры, крестьяне или рабочие, которым не досталось места на кораблях. Некоторые вообще шли без лыж, просто пешком, сами впрягшись в санки с припасами, как ездовые собаки или лошади. Дома я видела страшные фотографии в лондонских газетах. Зима пришла в Африку. Горы замерзших тел, несчастные чернокожие, они никогда не знали, что такое холод, что такое снег. И что такое одежда они тоже не знали. Они лежали на снегу практически обнажённые, дети даже без набедренных повязок. Французские виллы в джунглях, утопающие в сугробах, пальмы, сломанные под тяжестью снежных шапок. Это было еще несколько месяцев назад. Франция, Италия надеялись пережить зиму в своих колониях. Они погибли первыми. Вмерзшие в лёд Нила крокодилы, Египет, наша колония, полностью замерз. Верю, что погибли не все, но каждый из выживших выживал в одиночку, на свой страх и риск. За два года до Великой Зимы начался Парад Суверенитетов. Наши колонии одна за другой, начиная с Индии, объявляли о собственной независимости. У Короля хватило мудрости провести эвакуацию колониальных войск и чиновничества до того, как океан окончательно замёрз. Зима убила молодые независимые государства еще во младенчестве. Какое-то подобие государственности сохранялось, теплилось только в северных странах Европы. Что-то странное творилось в юной Германской Империи. Говорили, что Германия строит какие-то подводные корабли, чтобы плавать подо льдом. Журналисты строили самые разные слухи. Дикая, сумрачная Россия, как писали наши газеты, казалось вообще не заметила прихода Великой Зимы. Для русских такие морозы были привычны. Сейчас температура редко поднималась выше минус десяти градусов. Чаще всего было минус пятнадцать, доходило и до минус двадцати. Для лондонцев, привыкших к постоянному плюсу, это был кошмар. Наш Бегемот полз по льду не очень быстро, бегущий человек вполне мог догнать корабль, но мы шли непрерывно, и днём, и ночью, поглощая милю за милей, оставляя за собой полосу чистого льда, отполированного сотнями колёс. На следующий день пути я нашла корабельного доктора — месье Гастингса, бельгийца, бежавшего в Англию от постоянного неустройства Франции. Реформация, контрреформация, термидор, гильотины, казнь королевской семьи. Ему хотелось спокойствия, а спокойствие — это главный калибр британских броненосцев. Англия обладала самым мощным флотом в мире. Никто не мог нам бросить вызов. Сейчас вся эта мощь была намертво вморожена в лёд на рейде Давенпорта. Писали, что несколько кораблей уже было раздавлено льдом. Доктор Гастингс осмотрел маму, пощупал пульс, прослушал трубочкой из слоновой кости, постучал пальцами по спине, неутешительно покачал головой и ушёл, оставив на столе несколько порошков. Два порошка осталось так и остались невостребованными. Мама умерла на третий день пути. Что творилось тогда в моей душе не понять никому, холодная зябкая ночь и бесконечная пустота. Хель, царство мёртвых, обитель вечной тьмы и холода, от которого кровь стынет в жилах. Но внешне я не проронила ни слезинки, со стороны, наверное, это выглядело странно. Я была холодная и отстранённая, как мраморная статуя. Герцогиня Сомерсет не должна давать волю чувствам. Но, со смертью мамы, всё кончилось, всё, в том числе и мой статус герцогини. Священник, короткая заупокойная месса. И мамино тело, зашитое в саван из серой, грубой дерюги, через какой-то люк вышвырнули за борт. Похороны по морскому обряду, пока еще погребение сохраняло хотя бы видимость достойности. На церемонии присутствовал капитан Бегемота — Питер Блад, молодой, красивый мужчина, было в нём что-то пиратское. Что-то я слышала о его роде. Один из его предков участвовал в восстании Монмута, пытаясь свергнуть короля Якова II. Монмут был казнён, а его сообщников отправили на каторгу, вроде бы на Барбадос. Там предок нашего капитана стал знаменитым пиратом, а позже, при Вильгельме III Оранском, даже губернатором Ямайки. Я ни минуты не сомневалась, что от потомка пирата нельзя ожидать ничего хорошего. К тому же он капитан Бегемота, «с силой в чреслах». Хотя, надо отдать ему должное, капитан был красив, но его красота была холодной, и режущей, как сталь. Взгляд его ледяных глаз обжигал, как порыв морозного ветра. — Какие симпатичные маленькие дворяночки. Почти дети, — капитан Блад оценивающе оглядел нас с Бетси, меня аж передёрнуло от возмущения. Он смотрел на меня как на вещь, как на собственность, как…на рабыню! Я отвернулась, но он схватил меня за подбородок, пытаясь заглянуть мне в глаза. Я вспыхнула, как порох, не выдержала и влепила ему пощечину… …Вернее почти влепила. Мою руку перехватил старший помощник капитана — Джереми Пит. — Нападение на капитана — бунт на корабле! — произнёс он тихо. — Зря вы остановили эту сучку, Джереми, — недовольно буркнул Блад, — я бы лично содрал с неё шкуру моей кошкой. А если бы она осталась такой гордячкой — вздёрнул бы на рее. — Она — герцогиня Сомерсет, — негромко ответил старший помощник. — Ой, бросьте, Джереми! — капитан брезгливо поморщился, — время лордов и сословий закончилось. Сейчас нужны крепкие мужики, жилистые и выносливые, готовые трудиться по двадцать часов в сутки. И бабы с широкими бёдрами, сильные, как ломовые лошади. А эти дворянские сучки, цветочки оранжерейные, никому не нужны. Они зиму не переживут, вымрут, как мамонты или динозавры. Господина Дарвина вы, я надеюсь, читали. — Я Библию читал, — угрюмо ответил Джереми. — Оставим, — капитан махнул рукой, потом повернулся ко мне, — освободите каюту, сударыня, мы её задействуем под лазарет. А сами отправляйтесь в трюм. Я слышал, там открыли бордель для простолюдинов. Думаю, там вас оценят по достоинству. Сам он подхватил Бетси под локоток и повёл куда-то по коридору, наверное, в свою каюту. Я встретилась глазами со своей кузиной. Клянусь, мы обе считали друг друга предательницами! Вот что значит кровь простолюдинки! Для неё не было ничего зазорного прыгнуть в постель первого встречного, дешёвая шлюшка! И она всерьёз рассчитывала, что я составлю ей компанию? Как это гнусно, грязно, омерзительно! …Конечно, ни в какой бордель я не попала. Когда капитан ушёл, ко мне сразу же подошёл сержант Сойер. Да, Бог, он действительно есть. И ни одно доброе дело не остаётся…безнаказанным. Я попала в кубрик третьего класса. Здесь пахло…гадостно, это еще было мягко сказано, вонь была такая, что хоть топор вешай. Кубрик был рассчитан человек на пятьдесят, но, на первый взгляд, набилось сюда больше сотни, и очень много детей. Думаю, что семья Сойеров взяла меня не только из милосердия. Восемь детей, самому старшему десять, им просто нужны были еще одни женские руки, чтобы ухаживать за всей этой оравой. Кстати в Лондоне трое старших детей Сойера уже работали на верфях, еще одна девочка убиралась в трактире. Дети в Англии начинали работать лет с пяти, кому повезёт, конечно, безработица, особенно в последнее время, была велика. В семью я вошла практически сразу, и сразу же меня закружил водоворот. На нарах все спали вповалку, конечно не раздеваясь, тесно прижимаясь друг к другу, так было теплее. Матрасы, набитые соломой были грязные, но на это никто не обращал внимания. Ко мне сразу же прилипли несколько девчушек, лет трёх-пяти. Младшая вообще по хозяйски забралась на руки и потребовала: — Казку! Ласкажи казку! — как потом оказалось, это даже была не дочка сержанта Сойера. Но в этой толпе дети были как бы общими. В смысле особого внимания на них никто не обращал, они были предоставлены сами себе. Сказку я рассказать могла. Я начала придумывать историю, о маленькой девочке, которая жила в Лондоне, в холодной и грязной квартирке, с братьями и сёстрами, которая по ночам плакала от голода, и боялась больших крыс, шныряющих повсюду. А потом девочку посадили на большой корабль, который не плыл по морю, а ехал по льду потому, что в Лондоне жить было нельзя, очень холодно. Они ехали-ехали, ехали-ехали, ехали-ехали, и наконец, приехали. А там их ждал хрустальный купол, а под ним зелень, пальмы с кокосами, бананы, как трава, персики, больше человеческой головы, а абрикосов столько, что ими засыпана вся земля сплошным ковром… Когда я закончила, оказалось, что мою сказку слушают не только все дети, но и все взрослые. — Эх…хорошо бы! — сержант Сойер мечтательно хмыкнул и поскрёб затылок, — пальмы — это хорошо. Они в снегу не растут. Я очень быстро привыкла к тесноте, к запаху, который перестала замечать уже через несколько часов, к бадье в отхожем месте. Гальюн был только один на всей палубе, и каждое утро из кубриков выносили параши, выстраивалась целая очередь. Я была не единственной «изгнанницей» с верхних палуб. Здесь был еще и доктор Паганель, с семьёй. Его, вместе с госпожой Арабеллой, его женой, и двумя детьми выселили из каюты второго класса. Доктор Паганель был весь «увешан» разнообразными научными титулами, вроде бы он являлся почётным членом Лондонской, Парижской, Санкт-Петербурскогой, Венской академий наук, доктором, профессором, академиком и т.п. Занимался он…арахнидами, жуткими пауками, которые, судя по его словам, были ему милее родной жены и детей. Был он хил, близорук, и явно не подходил под определение «рабочей скотины» капитана Блада. Но мужества доктору Паганелю было не занимать, как и всякому истинному англичанину. Он рассказал, что выступил против судебного произвола капитана Блада. Капитан лично выдрал кошкой — плёткой о девяти хвостах, юнгу-поварёнка, за то, что он дал двойную пайку женщине, у которой заболела дочь. Хочется верить, что на этот поступок его подвигло христианское благородство, а не какие-либо низменные животные чувства или меркантильность. Потому как капитан, после порки, велел сбросить несчастного юнгу с борта корабля, а высота была метров десять. Надеюсь, ему повезло, и он сразу же разбился насмерть, а не переломал себе кости, и долго умирал в холоде и мучениях. Арабелла, жена доктора Паганеля, называла Бегемот кораблём Дьявола, а самого капитана исчадием Ада. Я думаю, она была не так уж и далеко от истины. Капитан Блад, похоже, был настоящим садистом, бедная моя кузина Бетси… Дня через два, после того, как я оказалась в кубрике третьего класса, капитан еще раз показал свою звериную сущность. Он отправил наш кубрик на погрузку угля. Флот, находясь в море, постоянно нуждается в пополнении запасов. Еще совсем недавно, во времена парусников, Британская Империя боролась за стратегические ключевые точки в мировом океане — Фолклендские острова, Вирджинские острова, остров Мальта. На них создавались базы снабжения флотом, в первую очередь питьевой водой, имелись и склады пороха, ядер, корабельных снастей, парусины. В эпоху парусного флота это было необходимо. С наступлением эпохи пара эти островные форпосты начали терять свою былую значимость и стратегическую необходимость. Сейчас на первое место вышло снабжение флота углём. Наш Гранд Флит (Великий Флот) сжирал не меньше тысячи тонн угля в день, когда находился в море. Английский научный гений решил эту сложную логистическую проблему. Были созданы специальные суда снабжения. Конечно, кроме угля они доставляли на корабли и продовольствие, боеприпасы, медикаменты, забирали, в случае необходимости, больных и раненых. Сейчас эти суда были намертво вморожены в лёд по всему маршруту следования ледяных дредноутов. Наш кубрик должен был перегрузить на борт Бегемота сто тонн. Сто тонн угля! По тонне на человека! И это за пять часов! Задача просто невозможная. Не сомневаюсь, что эта скотина всё придумал специально. — Если вы не справитесь, я просто ссажу вас всех с борта моего судна, как никчёмный балласт, — Питер Блад изобразил улыбку ядовитого скорпиона, — впрочем, у меня большое, доброе и отходчивое сердце. Немного любви и женской ласки… …Наш кубрик смог выставить человек шестьдесят. Я сказала, что женщины в положении и дети, младше пятнадцати лет, не должны участвовать в погрузке. — Это невозможно, это просто невозможно! — возмущался профессор Паганель, — это просто произвол, это…диктатура! — Профессор! — оборвала я его причитания, — думайте не о том как НЕ сделать. Думайте о том, как выполнить задачу! Нет ничего невозможного.