Черный кот

      В окрестностях Синьграда, близ дикого леса, расположилось село Светлое. Больше семи поколений жителей сменило это место, оставаясь верным своему названию. Но в последние пятьдесят лет люди в Синьграде шептались, что поселилось в с.Светлом темная сила, отравляющая округу черными деяниями, да страшной магией. Виной этим пересудам была бабка Аглая, которая пять десятков лет назад выкупила дом у поповой вдовы. Она заплатила золотом, которое принесло вдове маломальское утешение, говорят, что Аглая уплатила в втридорога ради того, чтобы вдова помогла старухе перенести вещи в новый дом при свете полной луны.       После того, как Аглая обосновалась в доме на краю села, все у соседей пошло не так: коровы теряли молоко, дети рыдали ночи напролет, мужики болели, а бабы не находили себе места. Аглая сторонилась односельчан, держалась в стороне от праздников, молитв и собраний. Вместо этого она выбиралась в лес, где пропадала по нескольку дней, ее часто видели несущей в руках колдовские растения, реже — принимающей у себя странных гостей, прибывших определенно с чужих земель. Старики говорили, что она ведьма, дети дразнили старой кочергой за худощавость и отчужденность, а молодые девки тайком от родни бегали к бабке Аглае погадать на женихов и свое будущее. Аглая снисходительно принимала их у себя, раскидывала кому карты, кому кости, кому потроха и рассказывала все, что видела.       Однажды у мужиков кончилось терпение. Они собрались на сельское вече и единогласно выбрали своего представителя — Петра Андреевича — славного кузнеца, живущего по совести и закону божьему. Он то и пошел к Аглае договариваться о мире и правилах соседского проживания. Женщина встретила решительного гостя на крыльце, совершенно буднично, будто бы знала, что кузнец должен был прийти.       — Чего так медленно шел, Петр? — спросила ведьма, разбрасывая пшено черным курам, бродящим по ее двору. — Ведьмы испугался? Али ноги заплетаются, когда к завидной женщине идешь без цветов? — она хохотнула и скрестила руки на груди.       — День добрый, Аглая. — поклонился кузнец. — Я к тебе за важным разговором пришел. Не сочти за оскорбление, но нам есть о чем поговорить.       — Ай, черт с тобой, мужик из мужского леса. Проходи.       Петр послушно отворил калитку и пошел вслед за женщиной. Едва заступив за порог, он поморщился. Дом наполняли переплетения разносортных запахов, от которых мутило голову. Кругом были растения в горшках, в вазах и даже подвешенные под потолок, это именно они атаковали кузнеца в нос. Дом был плохо освещен, из-за плотно занавешенных окон, пыль лежала плотным слоем на полках и полу, а в углах комнат свешивались тенёты, на которых могли кататься пауки. Петр подумал, что ведьме не мешало бы прибраться в хате, а уж потом приглашать гостей. Едва он закончил мысль, как Аглая резко сказала:       — Не там грязь видишь, мужик. Ой не там.       Кузнец обескураженно посмотрел на ведьму, ожидая объяснений, но так их и не получил. Женщина провела Петра на кухню и усадила за стол.       — Ну, кузнец, выкладывай. — она подпалила самостоятельно скрученную папироску и вопросительно посмотрела на гостя.       — Соседи недовольны тем, что происходит. Коровы не дают молока, дети не спят, мужики болеют один за одним. Сельчане думают, что виной тому ты и твоя магия. Ждут объяснений, Аглая. Я сейчас к тебе с миром пришел, но если мы не договоримся, тогда говорить будем по-другому.       Ведьма глубоко затянула в себя дым и выдохнула его прямо в кузнеца.       — Эх вы, глупые люди. — закатила Аглая глаза. — Вы так не внимательны, а стыдно за вас мне. Ваши бабы — дуры, дуют в уши своим мужикам небылицы. Не обращаюсь я в черную кошку, черт бы вас всех побрал, не ворую молоко по ночам. Я сама жажду поймать эту тварь, которая повадилась сюда ходить. Если ты умный, то мог бы заметить, что у меня для молока тоже корова в стойле стоит. На кой-хрен мне чужое? Мужики болеют по той причине, что бабы не дают расслабиться, капают на мозги вам, а потом мучают своей опекой. Самосглазом занимаются, глупые селянки твои. Все пекутся чтобы вы не заболели, говорят «надень шапку, а то заболеешь» или «Спину сейчас прихватит у тебя!». А дети не спят потому, что кикимора еще не легла спать. Ходит под окнами, потому, что какая-то девка новорожденного на болотах скинула. Разберись в селе, кто ляльку рожал, а людям не показывал? Ее ко мне отправь. Мы сами решим этот вопрос. — ведьма сплюнула на пол.       — А чего ты раньше не сказала обо всех этих причинах? — Спросил Петр.       — Так вы не спрашивали. Нам ведьмам не стоит самим в ваши проблемы соваться. Но коль ты уже пришел, могу свою помощь предложить. Естественно с уговором. Интересно мое предложение?       — Излагай, Аглая. — попросил кузнец. — Я подумаю.       — Я могу дать тебе травы, которая прогонит мужицкую хворь, бабью дурь и детские тревоги. Но взамен хочу тебя попросить об одной услуге. Слушай внимательно, хорошо? Я ведьма не молодая, как ты успел заметить. Осталось мне недолго. Может быть месяц, может быть год, но не долго. Так вот, мы умираем страшно, если не передаем свою силу другому. Так страшно, что даже обряд священника вашего не поможет перед кончиной. — женщина вновь втянула дым ртом и на выдохе продолжила: — Моя сила — это страшная, тяжелая ноша. Я шестой носитель ведьминского дара, а это значит, что дар после моей смерти станет очень мощным. Нельзя его никому отдавать, понимаешь?       — Чего ты хочешь?       — Я хочу чтобы ты сделал все, чтобы когда я буду корчиться на смертном одре, кричать и ругать всех кругом, ты не позволил никому подойти ко мне. Обещай, что вокруг дома кругом просеешь соль и пригонишь пару ребят на девятый день разобрать надо мной крышу. Но в дом им заходить запрети строго настрого. Бабы пусть твои детей по темну дома закроют, уши заткнут и не суются на улицу, понял?       Петр согласился. Он был наслышан о ведьмах, которые готовятся помирать, но не ожидал, что именно ему предстоит стать исполнителем завещания одной из таких женщин. Деваться было некуда, ведь уговор — есть уговор. Аглая выполнила свою часть обязательств, в селе все наладилось, а в скором времени и Петру пришлось исполнять свое слово.       В жаркую июльскую ночь Аглая слегла. Она ослабла настолько, что ноги и руки не могли пошевелиться. Грудь у ведьмы сдавило дьявольскими силками, казалось, что сердце жалят тысячи пчел, а каждый вдох наполнен змеиным ядом. Спустя какое-то время после того, как Аглая не смогла подняться с постели, она впала в беспамятство. Глаза ведьмы бегали из угла в угол с безумной мольбой встретить хоть кого-нибудь, чтобы сбросить со своего сердца тугие жгуты магии. Ее колдовство не желало умирать вместе со старым телом, оно давило, кусалось, жгло и леденело каждый сантиметр уставшего организма. Ведьма кричала от боли так, словно загнанное в угол животное.       В селе наступили самые жуткие дни и ночи. Стоны и стенания, перемешивались с криками и проклятиями, а затем снова разделялись и следовали по очереди. Матери затыкали уши себе и детям, мужики старались делать вид, что им не страшно, а старики плотно закрывали ставни, зная приказ Петра. После захода солнца всем селянам запрещалось выходить из дома до тех пор, пока Аглая не скончается.       Петр сидел у печи и сжимал кулаки до бела. Его жена, славная мягкотелая Марья, уже не сдерживала слезы на печи, а дочь, юная Настасья, молча сидела у ног отца. Девчонке едва исполнилось пятнадцать лет, но она была гораздо смелее своей матери. Марья рыдала не от жалости к ведьме, а от страха. Крики Аглаи наводили на Марью ужас с которым она была не в силах справиться. Настасья же, в свою очередь, мысленно жалела старуху.       «Она же там совсем одна. Наверное, ей ужасно страшно сейчас. — думала Настасья. — Разве кто-то хочет уходить из этого мира один? Я бы точно не хотела».       Когда мать с отцом наконец уснули, Настасья еще не спала. Девочка лежала на своей кровати, прислушиваясь к крикам за закрытыми окнами. Они были страшными, жуткими и такими жалостливыми, что сердце у девчонки замирало от сострадания. Если бы не отцовский запрет, она бы непременно что-нибудь сделала для этой женщины.       — Нельзя так мучиться, нельзя… — шептала Настасья.       — Воды! — крики ведьмы стали тише, более хриплыми и глухими. Ее голос значительно ослаб, — Господи боже, дайте мне воды! Пить… Я хочу пить…       Сердце Настасьи не выдержало. Она вскочила на ноги, словно ошпаренная кошка. Это неправильно! Нельзя заставлять так мучиться старуху, которая не раз помогала сельчанам. Она не заслужила к себе такой жестокости!       Девочка на цыпочках пробралась к двери, с усилием подняла дубовый засов и выбралась в сени. Там она схватила ковш, набрала воды из бочки и босиком побежала к дому на окраине. Стараясь не расплескать ни капли, Настасья миновала церковь, дом пекаря и коровник. Оказавшись на месте, девочка на секунду помедлила. Настасья прислушалась. Из-за двери слышались прерывистые всхлипы и тихие стоны.       — Бабушка? — Позвала девочка.       — Уходи… — Ответила ослабевшая ведьма.       — Бабушка, я тебе воды принесла.       Настасья не послушалась Аглаи и смело перешагнула через солевой круг. Пробравшись в дом, девчонка застала ведьму в дурно пахнущей постели. Глаза старухи, обезумевшие и уставшие, покраснели и смотрели на гостью невидящим взглядом. Под ногтями виднелась стружка, содранная с краев кровати, а губы потрескались от сухости.       — Бабушка, — Настасья осторожно подошла к истощенной старухе. — Открой рот.       Девочка поднесла ковш к губам Аглаи и принялась поить ведьму. Старуха с жадностью выпила все без остатка, но не поняла, что вода закончилась. Сухие губы отчаянно хватали воздух. Настасья оглядела комнату в поиске еще воды и нашла кувшин. Тянуться до него было бы слишком далеко, нужно было подойти.       — Еще…       — Сейчас.       Настасья хотела было убрать ковш в сторону и пойти за кувшином, но Аглая не дала ей этого сделать. Старуха сжала своей костлявой ладонью запястье девочки и на миг ее взгляд прояснился.       Их глаза встретились и Настасья почувствовала себя очень странно. Ей вдруг показалось, что она становится старше. Все происходящее в мире вдруг стало таким понятным, мутное прояснилось, темное потеплело, а светлое стало слепить. Где-то далеко послышался легкий смех, напоминающий звон колокольчиков.       «Это ветер в лесу играет, » — подумала девочка.       Теперь она знала, как смеется легкий ветерок, знала, что в комнате витает запах розмарина и плакучего лишайника, которые притупляют боль. Теперь Настасья знала куда больше, чем минуту назад и все это благодаря прикосновению Аглаи.       — Прости меня, девочка… — Выдохнула женщина, чувствуя, как ее силы перетекают в Настасью, и отступает прочь боль.       — Теперь ты можешь уйти, бабушка, — Настасья погладила старуху по щеке. — Можешь идти.       Она вложила в свой жест всю нежность и сочувствие, которые смогла отыскать в себе. Никто не заслуживал такой мучительной смерти, никто. Аглая прожила долгую, полную разных событий жизнь и уходила так, как предписано ведьмам. Не важно, добрая ты или злая — всем суждено расплачиваться за свой дар.       — Ведьмы не уходят туда же, куда и люди. Мы остаемся в помощь нам подобным, — голос старухи совсем ослаб, — Просто позови меня, деточка. Я приду… позови и приду.       Старуха выдохнула в последний раз. Ее рука разжала запястье девочки, которой никогда больше не стать прежней, и рухнула на постель. В хате вдруг стало пусто и тихо. Настасья шмыгнула носом и заплакала.