***
Вэй Усянь с невыразимой грустью вспоминал те дни, когда ещё мог вот так шутить со своим шиди, пребывая в наивной уверенности, что Цзян Чен никогда не предпримет попытки навредить ему. Сейчас же он был готов спорить на все сокровища Мира, что их следующая встреча закончится лишь смертью одного из двоих. В последней схватке Цзян Чен сумел основательно ранить Усяня, и без того изнурённого жестокой борьбой за жизнь с Союзом Орденов, объединившихся, чтобы уничтожить Старейшину ИЛин. Усянь умудрился ускользнуть лишь благодаря тому, кто не отвернулся от него даже в самые чёрные дни — Лань Ванцзи. Что теперь с ним стало?.. Молодой мужчина спас его, но затем куда-то исчез. Ненависть Цзян Чена жгла калёным железом на любом расстоянии, причиняя душе Усяня боль и тоску. Куда ушло время, полное беззаботных забав, яркого солнца и запаха душистых лотосов? Радостный детский смех умер в далёких облаках прошлого, а тепло чужих пальцев, доверчиво сжимавших собственную ладошку, ускользнуло, словно вода в ненасытный песок. Старейшина ИЛин, не переставая играть на флейте удерживающую мелодию, медленно обводил глазами окрестности холма, на котором находился вот уже несколько часов, загнанный нечистью в ловушку. Вокруг бушевала чёрная аура, зловещая, готовая вот-вот смести всё на своём пути. Сотни мёртвых, поднятые этой тёмной энергией, бесновались у самого подножия, заторможено карабкаясь вверх, имея своей целью разорвать призвавшего их когда-то, на куски. Ибо Вэй Ин больше не мог контролировать орды лютых мертвецов, как раньше, их оказалось слишком много, а сил у него — слишком мало. Серьёзная рана, нанесённая шиди, не позволяла теперь держать Тьму в нужных рамках, и та просачивалась наружу, всё ускоряя своё течение и разрастаясь потоком. Усянь ужасно устал, пальцы дрожали, дыхание прерывалось, он вот-вот мог потерять концентрацию и знал это. Знал и ничего не ждал, кроме шедших убить его, ибо некуда было бежать. Наконец пересохшее горло сдавил спазм, и Вэй Ин закашлялся. Ослабевшие пальцы выронили флейту, с глухим стуком упавшую на землю, а сам мужчина рухнул на колени, как подкошенный, и обречённо закрыл глаза. Последнее, что он услышал — зловещий рёв множества мёртвых глоток и тяжёлые шаги своей Смерти.***
Кнут со свистом рассекает неподвижный воздух и вонзается в кожу, вырывая куски плоти. Глубокие раны полосуют спину жертвы окровавленной сеткой — те уже никогда не зарастут, оставив после себя жуткие уродливые рубцы. Но стоит ли об этом жалеть? Любая боль не может длиться вечно, но если бы это и было так — пусть. Он поступил, как посчитал правильным. Как велели сердце и разум — не важно, сколь дорогую цену пришлось за это заплатить. Даже восстать против всего Ордена Гусу Лань, ради своей единственной цели — спасения возлюбленного, не показалось абсурдом, хоть и отдавало исключительным безумием. И теперь, чем бы всё ни закончилось, в его душе не мелькало ни тени раскаяния за содеянное. Уже только за одно это он не вправе был уклоняться от наказания. И… сам вернулся к своим «палачам», оставив Вэй Ина, как ему казалось, в относительной безопасности. Быть может, Старейшины простили бы ему, Лань Ванцзи, одному из двух нефритов*** Ордена Гусу Лань, наличие чувств к другому мужчине. Любовь — не приговор, она не спрашивает, когда проникает в сердце, растапливая его, словно огонь податливый воск. Если бы только его возлюбленный не оказался самым ненавидимым человеком в мире, сошедшим с Пути Света и принявшим Путь Тьмы — Вэй Усянь, Старейшина ИЛин. Зло во плоти. Так думали все, клеймя Вэй Ина, но никто не знал его настоящего. Как и причин, побудивших всегда радостного и довольного жизнью юношу выбрать такую ужасную Судьбу. Ах, если бы Усянь мог на самом деле выбирать! Но разве спрашивали его, когда одного, полностью беззащитного, бросили на растерзание мертвецам и оставили умирать? Молодой Вэй Ин выжил лишь потому, что научился контролировать восставших мелодией флейты. Тогда он уже не имел возможности использовать Золотое ядро, знакомое всякому заклинателю, и являющееся, по сути, средоточием его силы. Юноша отдал ядро шиди Цзян Чену, утратившему своё, и даже не знавшему о том. Не ведал Цзян Чен, чьё Золотое ядро носил в себе, и теперь. И с чьей светоносной помощью ополчился на своего же спасителя, стремясь уничтожить, стереть с лица земли. Вэй Усянь наловчился выживать, куда бы его ни швыряли перипетии Судьбы. И не важно, какие запретные методы он использовал — других, без Золотого ядра, ему было не дано. Лань Ванцзи не отличался полной осведомлённостью обо всех жизненных нюансах своего возлюбленного — Усянь не имел привычки ныть и жаловаться, предпочитая отшучиваться и уходить от ответа. Но Лань Чжань был человеком внимательным, сосредоточенным и наблюдательным. Он о многом догадывался и, хоть не одобрял большинство действий Вэй Ина, не мог бы его в чём-то винить. Потому и защищал изо всех сил. И любил — глубоко, преданно, беззаветно. Безответно. Ибо беспечный, наивный Усянь даже понятия не имел о чувствах, испытываемых к нему Ванцзи.***
Любовь заполняла Лань Чжаня до краёв, словно душистый ягодный сок кувшин. Затапливала от макушки до пяток нежным лунным светом, оплетала тончайшими хрустальными паутинками, брала в шёлковый плен, и сопротивляться этому не хватало ни сил, ни желания. Ванцзи помнил все слова, когда-либо сказанные ему Вэй Ином, все его улыбки, и хранил любые подношения, даже врученные шутки ради: не слишком умелый, но довольно выразительный портрет самого Лань Ванцзи, с цветком в волосах, пририсованным наспех и в последний момент; глупые, коряво выполненные записки, кои Усянь нацарапывал в порыве возмущения, когда Лань Чжань накладывал на него заклинание молчания, и которые самим Ванцзи были скомканы и выброшены, а потом тайком расправлены и спрятаны; плод локвы, теперь высохший и твёрдый, словно орешек, хитро подсунутый Вэй Ином после охоты на гулей. Свою локву, выпрошенную у продающей их женщины, Усянь с аппетитом съел, другой поделился с Цзян Ченом, но, оказывается, под шумок, успел всё же купить у торговки ещё несколько штук и щедро раздал по возвращении в Облачные Глубины приятелям. Лань Чжань обнаружил одну из таких в складках собственной мантии и успел поймать довольную улыбку Вэй Ина, подбросившего плод. Ванцзи принципиально не стал есть локву, но и выбросить или отдать кому-то ещё не решился. Однажды Лань Чжань добровольно принял наказание вместе с Усянем, которого под это наказание и подвёл. Вэй Ин был пойман им ночью, на стене, с кувшинами вина, но позволять пронести их внутрь юноша не собирался. В пылу схватки оба свалились за стену с наружной стороны, тем самым нарушив правило не покидать Облачные Глубины после отбоя. Ванцзи не стал отрицать этого перед смеющимся и поддевающим его Усянем, и наутро явился к месту экзекуции вместе с ним. Лань Чжань не пытался избежать кары, хоть и не был тогда виноват, так имел ли он право уклоняться сейчас, когда его проступок в разы ужаснее и тяжелее, чем подростковая неловкость? В тот раз Усянь так удивился жертвенности Ванцзи, что даже не смог обидеться на то, как Лань Чжань сдал его наставникам. Но спустя несколько лет, когда Облачные глубины давно остались позади, как-то, у походного костерка, прокручивая в руках флягу с вином, Вэй Ин внезапно сказал: — Лань Чжань, я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Пожалуйста, не обрекай себя на это больше никогда. — Почему ты так говоришь? — помедлив, спросил Ванцзи, похолодев при одной мысли, что Вэй Ин догадался о его чувствах, и ведёт речь именно об этом. — Ты пережил немало неприятностей, и всё — по моей вине. Я этого не хочу, — голос Усяня дрогнул, пронзив Лань Чжаня острым кинжалом. Так много любви переполняло его, в тот момент, не находившей выхода, заточённой в непреодолимые оковы, и причинявшей сладкую, мучительную боль. Гораздо большую и страшную, чем убийственный кнут здесь и сейчас.***
Последний удар полоснул в лоскуты порванную спину лежащего на земле человека, не имеющего сил, чтоб пошевелиться. Сознание меркло, как закатное солнце за горизонтом, уплывало, глушило звуки, ощущения, оставив лишь запах крови, который, казалось, пропитал всё вокруг. Как будто бы её было мало за всё время скитаний Ванцзи. Высокий, прекрасный ликом молодой мужчина неотрывно смотрел полными слёз глазами на израненное тело того, кто был ему родным братом. Даже вся его многолетняя привычка к самоконтролю не помогала сдержать глухих рыданий, рвавшихся из груди немой мольбой о милосердии. Но он ничего не мог поделать. Лань Чжань оступился, говорили Старейшины, ненавистный Вэй Усянь околдовал его брата, заставив следовать за собой и поднять меч против Ордена Гусу Лань. Второго нефрита должно строжайше наказать, но не отнимать жизни. Со временем он вернётся в их ряды и смиренно продолжит служение Ордену, очищенный от скверны Тьмы.***
Ванцзи не имел понятия, сколько времени провёл в беспамятстве, приходя в себя урывками и выхватывая затуманенными зрачками доброе и сострадательное лицо брата, Лань Хуаня, неизменно находившегося поодаль от ложа пациента. Лишь спустя несколько недель он смог связно мыслить и слегка поворачивать голову, и всё равно мгновенно терял сознание от боли, стоило слишком резко пошевелиться. Какое-то время Лань Чжань не имел возможности даже говорить — от сильного напряжения, пока Ванцзи изо всех сил сдерживал крики под ударами кнута, голосовые связки онемели настолько, что теперь звук, выдавливаемый из горла, больше походил на шипение, но никак не на человеческую речь. Си Чэнь заботливо ухаживал за младшим братом, но всякий раз едва не плакал при виде того, во что превратили Ванцзи. Он терпеливо увещевал пострадавшего, словно малое дитя: — Всё будет хорошо, Лань Чжань, ты поправишься, я всегда буду подле тебя. Старейшина разрешил мне неотлучно находиться здесь, пока ты не сможешь всё делать самостоятельно. Ни о чём не думай, пожалуйста, отдыхай… Ванцзи выслушивал его, мечтая поскорее обрести голос и удобный случай задать животрепещущие вопросы. Он был уверен, что старший брат ответит, не станет скрывать, если что-то знает о судьбе сбежавшего от преследователей, Усяня. И, наконец, пришло время, когда Лань Чжань едва слышно выдавил: — Си Чэнь, что с Вэй Ином? Лань Хуань едва не выронил из рук склянку с лечебной мазью, но справился с собой и печально вздохнул. Он понимал, что рано или поздно брат задаст этот вопрос и, каким бы тяжёлым ни был ответ, надо озвучить его и поддержать Лань Чжаня.***
Ванцзи уже час лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, даже не пытаясь унять поток слёз, струившийся беспрерывно. То, что сообщил ему брат, перевернуло душу и разорвало сердце на мелкие кровавые осколки — Вэй Усяня больше нет. Нет того, кто стал смыслом существования, средоточием всей концентрированной теплоты и нежности, таившейся внутри, самым большим сокровищем, не имеющим конкурентов. Орды лютых мертвецов, разорвавших своего заклинателя на части, удалось упокоить лишь объединёнными усилиями всех Орденов; были задействованы даже совсем юные адепты, только начавшие формировать Золотое ядро. И они победили. Зло наказано. Ванцзи мечтал быть там, тогда, подле гибнущего Усяня, чтобы принять судьбу вместе с ним, если уж не мог спасти самое дорогое, что было в его жизни. Или испустить дух под ударами кнута, добровольно отдавая силы по капле, вместе с кровью. Но жестокие «палачи» не позволили ему и этого, обрекая на живое существование. У него украли, отняли право на милосердную смерть, которая позволила бы не знать того, что он услышал, не чувствовать, как внутренности тянет, разрывает, крошит в пыль дикий животный крик ярости, отчаяния и бессилия. Немой крик, ведь говорить полноценно Ванцзи по-прежнему пока не мог.***
Прошло несколько месяцев. Лань Чжаня ещё не выпускали за пределы стен Облачных Глубин, да и ходить он начал совсем недавно. Долгое время мужчина проводил, греясь под солнышком и овеваемый свежим ветерком, сидя на веранде дома, который ему выделили после того, как он покинул лазарет. Аромат цветущих глициний, витающий в воздухе, не успокаивал мятущуюся душу, израненную не меньше тела. Раньше он делил комнату с братом, но в том здании находилось слишком много тех, кому не следовало видеть второго нефрита в настолько жалком состоянии. Орден Гусу Лань всеми силами жаждал стереть из памяти позор того дня, когда пришлось сурово наказать одного из своих лучших представителей, долженствующего стать правой рукой молодого Старейшины, чей титул в будущем переходил его брату, Лань Си Чэню. На заднем дворе уединённого домика располагался крохотный зелёный садик, от которого уходила дорожка, выложенная белым камнем. Дорожка вела к одной из глухих стен, огораживающих Облачные Глубины, и с обеих сторон густо обрамлялась бамбуковыми зарослями. Сад и дорожка стали постоянным местом прогулки Ванцзи — туда и обратно. На большее сил не хватало. И дело было даже не в физической форме этого человека, а в том состоянии, в котором пребывало его душевное равновесие. Лань Чжаня словно опустошили. Оболочка равнодушно взирала на окружающий мир, молча выслушивала наставления старшего брата, механически удовлетворяла естественные потребности организма в еде, питье, сне и очищении, но не проявляла воли к жизни. Отчаявшийся, Си Чэнь поил Ванцзи отварами из лекарственных трав, призванных поддерживать его силы, приносил самую лучшую и полезную пищу, приготовленную братьями Ордена из свежайших продуктов, таскал из библиотеки книги, которые когда-то юный Лань Чжань очень любил, но ничего не помогало. Ванцзи чахнул и увядал, словно дивный цветок, лишённый воды.***
В один из дней Лань Чжань привычно вышел на свою короткую прогулку, медленно переставляя ноги по камням дорожки. Он не пренебрегал этим занятием только для того, чтобы лишний раз не видеть слёз на глазах старшего брата, умолявшего следовать его наставлениям и целительным заповедям. Тёплый ветерок шуршал в зелёных бамбуковых кронах, но внизу не трогал и травинки. Дошагав до стены, мужчина остановился и уселся на каменный выступ, на котором всегда проводил несколько минут перед тем, как вернуться обратно. Прислонившись спиной к нагретой солнцем шероховатой поверхности, он прикрыл глаза и бездумно застыл в таком положении на некоторое время. Вероятно, он каким-то образом умудрился задремать, потому что даже не сразу понял, как кончика его носа касается что-то лёгкое, почти невесомое. Щекотка оказалась едва ощутимой, но, тем не менее, Ванцзи громко чихнул и открыл глаза. Светлая радужка мгновенно пропиталась дневным светом, золотисто сияя и искристо переливаясь. Усянь всегда любил говорить, что глаза Лань Чжаня напоминают ему расплавленное золото, и открыто любовался их цветом при любой удобной возможности, обрекая влюблённого Ванцзи на постоянное смущение. И пусть он никогда не показывал это, сохраняя спокойное выражение лица, но скрывать румянец не умел. И никак не мог понять, дразнит ли его Вэй Ин специально или искренне восхищается. Сейчас перед глазами что-то мельтешило, и Лань Чжань пригляделся внимательнее. Тончайшие хрупкие крылышки неустанно трепетали, удерживая свою обладательницу в воздухе, и, казалось, изо всех сил пытались привлечь к себе внимание. Бабочка. Ванцзи пошире распахнул длинные чёрные ресницы, единственно тем самым выражая удивление. Бабочка была крупная и очень красивая. Тёмно-красные плавные линии изящно переплетались с бархатисто-чёрными, создавая дивной красоты узор, настолько узнаваемый, что сердце невольно ёкнуло. Перед внутренним взором Лань Чжаня встал рисунок на поясе, который Вэй Усянь обычно повязывал поверх своего чёрного, отороченного багрово-красным, ханьфу**** из плотного шёлка. Ванцзи ещё пристальнее пригляделся к бабочке, но та не желала предоставить ему наиболее удобную возможность. Вместо этого она энергично сновала из стороны в сторону и периодически пыталась нахально усесться на нос Лань Чжаня. Чтобы не чихать каждый раз, Ванцзи тихонько сдувал её и вновь пытался разглядеть узор на крылышках. Во всём поведении очаровательного насекомого, как и в расцветке, сквозило что-то невероятно знакомое. Зрачки Лань Чжаня стремительно расширились. — Вэй Ин…? — слабым голосом воззвал молодой мужчина, не веря тому, что произносят его уста. В тот же миг бабочка перестала бестолково метаться туда-сюда и деловито уселась на белоснежный рукав ханьфу Лань Ванцзи. На заклинателя пахнуло теплом и цветами, словно волной одобрения и подтверждения его словам. Это было столь же невероятно, сколь мучительно желанно, и, всё же, на пять минут Ванцзи позволил себе так думать. Он находился возле стены уже довольно продолжительное время, гораздо дольше, чем обычно, а потому машинально встал и зашагал в сторону домика, осторожно держа на весу руку, на рукаве которой находилась бабочка. Лань Чжаню не хотелось, чтобы она улетела. Впрочем, изящное создание и не думало куда-то улетать. Да и что ей было делать среди зелёного бамбукового насаждения? Несомненно, веранда, увитая цветущими гроздьями глициний, должна была понравиться неожиданной гостье куда сильнее. Однако на веранде насекомое, вместо того, чтобы немедленно начать собирать нектар и пыльцу, как всякая уважающая себя бабочка, предпочло и дальше прочно восседать поверх ткани рукава. Ванцзи покачал головой и попытался как можно аккуратнее подцепить её пальцем под брюшко, дабы пересадить на ближайший цветок. Вероятно, имей бабочка возможность кусаться, она бы вцепилась в протянутый палец со всей силы. А умей ругаться, изрекла бы такую тираду, от коей у Лань Чжаня могли покраснеть кончики ушей. Почему-то именно так расценил Ванцзи её поведение, когда возмущённое насекомое недовольно сорвалось с места, мстительно мазнуло его по лицу крылышками, испачкав нос и щёки в пыльце, и прицельно плюхнулось в глиняную плошку, наполненную плодами лотоса, стоящую подле вазы с фруктами. Это было до того уморительно, что Лань Чжань невольно приподнял уголки губ в улыбке. — Наверное, фруктовый сок тоже должен тебя привлекать, как и цветочный нектар, — проговорил он и подпихнул своенравной гостье кусочек ароматной дыни. Произнося это, Ванцзи чувствовал себя несколько глупо. По всей видимости, бабочка была того же мнения, потому что смотрела на мужчину с таким видом, словно он где-то потерял весь свой разум. Лань Чжань смутился. Вздохнув, Ванцзи опустился на подушки возле стола, укладывая руки поверх, и привычно выпрямил спину. Он знать не знал, отчего ведёт себя столь странно — разговаривает с насекомым, но во всём этом проглядывал какой-то смысл, хотя и не совсем понятный для Лань Чжаня. Мужчина попытался собраться с мыслями. Хорошенькая летунья расцветкой и узором напомнила ему пояс Вэй Ина, и встретилась в бамбуковых зарослях — а ведь главным оружием Усяня всегда являлась его бамбуковая флейта, а не меч. И вместо фруктов насекомое избрало не сладкую дыню, истекающую соком, а плоды отцветшего лотоса. Лотоса… В этот момент, всегда сдержанный на эмоции, Лань Ванцзи громко расхохотался. Усянь обожал отцветшие лотосы и постоянно талдычил об этом! — Вэй Ин! — повторил он твёрдым голосом, и в ту же секунду бабочка сорвалась с места и стрелой метнулась к нему. Мужчина бережно подхватил хрупкое создание на ладонь, ощущая на коже ласковую щекотку от поглаживающих пальцы усиков. Он прикрыл глаза и медленно, глубоко вдохнул тёплый, напоённый ароматом фруктов и цветов воздух, словно впуская в себя нескончаемый поток благодатного Света. И почувствовал, как энергия тотчас устремилась по телу, заполняя истощённую физическую оболочку жизненными соками, спокойной безмятежностью и просто утраченным желанием жить. — Я понял твоё послание, Вэй Ин. Я дождусь тебя. Возвращайся!