История, старая как мир

Чонгук выходит из душа и шлёпает в сторону спален, рассекая своей мускулистой свиной тушкой густой душный воздух сеульского лета. Недолго раздумывает, разгребать ли вековечные завалы голден клозета или завалиться к хёнам. Думает для приличия секунд пять, а потом решительно ползёт (после четырехчасовой тренировки и двухчасовой записи не попрыгаешь) в сторону комнаты Jх2, намереваясь добавить к ним третью. Уже почти дёргает ручку и слышит…он слышит…он правда это слышит? Из комнаты доносится стон Чимина. Чонгук успевает подумать, что Пак, верно, снова повздорил с гравитацией и завалился своим идеальным тельцем на пол, и уже придумывает ласково-едкий комментарий. Но тут снова слышит голос, отчетливо и томно тянущий: «Ну хё-о-о-он». Часы в коридоре делают «тик…». Чонгук удивляется. Чонгук недоумевает. Чонгук вспыхивает. Чонгук злится. Чонгук в бешенстве. «…Так». Чонгук понимает, что руки его сжаты в кулаки, а с места он сдвинуться не может, прямо как на той фотосессии в Чикаго, когда обоими кедами угораздило в жвачку вляпаться, в американскую такую, очень крепко к асфальту приклеивающую. Остается стоять и слушать. Чимин говорит. Чимин стонет. Чимин, так его, Пак-распак, хрипловато хихикает и снова тянет свое «хё-о-он». - Хосоки-хён, да не так же, вперёд, давай сильнее, ну! - А-ах, надо не так. О-о-оу... - Хё-о-он, опять не туда! - О-о-о, да-а, вот так! Так! Чонгук забывает, как сильно хотел спать. Чонгуку кажется, что заснуть он не сможет в ближайшее столетие точно, а если и приляжет на кровать, то где-то в тюрьме. Чимин кричит: «Давай! Давай! Давай!» и Чонгук думает, что ни разу такого от него не слышал наедине. Видимо, Хоби-хён золотее – приходит злая и почти веселая мысль в голову, расталкивая идеи о членовредительстве и забивая грустную одинокую «акакжеяяжелучшеджейхоупа» в самый уголок мозга. Чимин мурлычет: «О да-а! Получилось почти как у Гуки!», - это триггерит, воображаемая жвачка растворяется и, успевая подумать только о том, какое у него, должно быть, сейчас красное и перекошенное лицо, Чонгук залетает в спальню вечных, мать их, руммейтов. Которые там хохочут. В последнюю минуту своей жизни хохочут они, сейчас только вот… Пак поднимает на него свои кошачьи глаза /огромныетемнющиетакиекрасивые/ и радостно восклицает: - Гуки, ты пришел! Я Хосоки-хёна пытаюсь научить в «Овервотч» немного, но я сам-то… Покажешь? Чонгук выдыхает (кажется, первый раз минут за десять), садится на пол, подгребает к себе Чимина, чмокая попутно в родинку на шее сзади. - Ничего без меня не можешь. Хосок смотрит на него, ухмыляется понимающе показалось, конечно, а потом, /спасибо ему/, как обычно, ржёт: «А ну не лизаться мне тут, давай показывай, куда нажимать, чтоб стрелялка стреляла!». Jх3 в сборе. Дома хорошо.