Пункт третий, подпункт четвертый

Тони не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько вымотанным. Даже на Титане в самый последний, паршивый момент и то, кажется, было проще, — тогда он выдохся настолько, что на переживания сил не оставалось. Дотащиться до корабля, попрепираться с Небулой и не сойти с ума в ближайшую пару дней — всего-то, ха. То ли дело теперь, когда Кэп сполз со стула на пол, как бородатое морально истощённое желе, и признаки жизни подавать отказывался. — Nu ofiget` teper`, — выдохнула Наташа, и Тони зачем-то уточнил, на каком это языке она ругается. Та дёрнула плечом: — На японском, конечно. Брюс деловито склонился над Кэпом: пощупал пульс, оттянул веки, проверяя зрачки, и покачал головой. — Не понимаю, все показатели в норме, насколько можно это утверждать вот так навскидку. Такое ощущение, что он просто не хочет возвращаться. — И я его понимаю, — хмыкнул Роуди. — Сам бы не против где-то отлежаться, но Кэп успел первым, ничего не поделаешь. — Да, — согласился Тони ядовито, — вот уж кто всегда умел изящно выходить из спорных ситуаций. — Тони, уймись, — сказал Брюс озабоченно. — Чёрт. Никогда не думал, что он может вот так вот просто… — Не видел суперсолдата в обычном обмороке? Да, друг, это серьёзное потрясение для всех нас. — Старк, — сказала на сей раз Наташа. А вот что Старк, что Старк, если всем здесь известно — чем сильней он волнуется, тем больше треплется? Проклятье. Он ведь и правда злился только потому, что волновался за Кэпа, он же ещё в своём любимом спортзале уже выглядел хуже некуда. И что теперь? — Мне принести аптечку? — спросил кисло. — Понятия не имею, что нам нужно, но Красной Шапочке Барнсу не понравится, если к моменту выхода из волчьего пуза его обеспамятевший дружок так и останется валяться на полу. Эй. Кэп, хватит там нежиться, вставай уже. — Я могу поразить нашего друга молнией, — предложил Тор, — если это способно помочь. — Нет-нет-нет, — замахал руками Брюс, — погоди пока с молниями, хорошо? Вот эта его манера говорить с богами и супергероями точно как с пациентами Тони и раздражала, и веселила. — Давайте переложим на диван, — попросил Брюс рассеянно, как всегда, когда параллельно обдумывал нечто крайне занятное и важное, — и, может, нашатырь… — О да, о да. Специальный нашатырь для суперсолдат, с усиленным действием. Брюс, ну подумай, если его не берут ни выпивка, ни седативные, то твой нашатырь — так себе решение… Брюс распрямился: — Так предложи лучше. Тор сел на корточки, одним движением подхватил Роджерса на руки и действительно уложил на диван, потеснив Небулу и изгнав Тони. — Не след нам ссориться, друзья, в годину бедствий. И только Тони собрался сказать, что это вот сейчас они друзья, а что там камень разума сотворит с их мозгами в ближайшие пятнадцать минут — никому не ведомо, и, может, стоит уже составить какой-то план и завизировать его подписью каждого, — как в зал, почёсывая затылок, неспешно вошёл Клинт Бартон. — Мда, — сказал он, обозревая недвижного Кэпа, скривившегося Тони, замершую рядом с диваном Небулу и Ракету, который с энтузиазмом дул Роджерсу в ухо, — я смотрю, дела у вас так себе. Первой опомнилась Наташа — расплылась в той улыбке, которая была преддверием прыжка и захвата и означала дружелюбие и опасность. — О, — сказала она, медленно подходя поближе, — ты даже не представляешь, насколько плохо. Случайно не хочешь объяснить, где же ты был, пока мы все старались предотвратить гибель человечества? — Случайно не хочу, — отрезал Клинт. — И как я понял, ключевое слово здесь “старались”. — Мы хотя бы пытались, а что ты? Укачивал младшенького? Успокаивал жену? До появления Клинта Тони думал, что злая Наташа — это та, которая велела им с Кэпом заткнуться. Но эта, с Клинтом, вся была какая-то новая, какая-то раскалённая и потому текучая. Клинт выдохнул через рот и снова взъерошил себе волосы. С тех пор, как они виделись в последний раз, он тоже постарел — как все они. Не то что Тони был знаток мужских морщин, но у Клинта насчитывалось явно многовато. Такое ощущение, что он не спал пару ночей, потом хлебнул дрянного кофе и двинул сюда. — Что, — вклинился Тони, — трактор забарахлил? Так извини, ремонтом временно не занимаюсь. — И тебе здравствуй, Тони, — ответил Клинт устало. Даже не попытался отшутиться. Интересно, кого он потерял и почему так долго добирался? — Слушай, Нат, я не каяться пришёл, — продолжил он всё с тем же хмурым выражением лица, — тут Лора говорит, что я ушёл от них, когда она носила младшего. И знать меня не хочет. И если кто-то из вас в курсе, что происходит, то пусть расскажет это побыстрее. — И что тогда? — поинтересовался Тони против воли. — А тогда, — сказал Клинт, вставая, — я пойму, кто ответственен за эти трюки, и всажу в него столько стрел, сколько понадобится. Никто не смеет копаться в мозгах у моей жены и уж тем более у детей. Вас когда-нибудь собственные дети называли дядей? — Некорректный вопрос, — сказала Небула, но голос звучал дружелюбно. — Своего папашу я обычно зову ублюдком. — Милая леди, — фыркнул Клинт. На него уже действовала, как бы это сказать, магия штаба — когда ты попадаешь в этот зал, где столько раз планировал миссии, разбирал ошибки, пожирал пиццу, нёс всякую чушь — когда оказываешься в стенах Башни в окружении других Мстителей, бывших ли, отступников ли — волей-неволей втягиваешься в общий поток. В потоке есть шутки, попытки как-то сдержать наступающий неиллюзорный апокалипсис и привычка держаться друг за друга. Наташа всё ещё смотрела исподлобья, Брюс мрачно пытался привести капитана в чувство, но головная боль у Тони прошла, а Небула покосилась на собственную полуразвинченную руку, как будто в первый раз её заметила. Как будто с приходом Клинта градус безумия немного, да понизился. *** — Эй-эй, капитан, а ну давай-ка приходи в себя, не пугай дядю Клинта, он и так нервный. Имя и фамилия — Клинт Бартон — всплыли в голове Стива прежде всего остального. И ещё прозвище — Соколиный глаз. Стив ещё не помнил, где он, в каком он времени, зачем он здесь вообще, а вот что шлёпает его по щекам именно Клинт — уже уяснил. И сказал в бежевую пустоту за веками: — Я в порядке, спасибо. И сел, наощупь. Открывать глаза навстречу электрическому свету и чему-то до головной боли неправильному отчаянно не хотелось. — Эй, кэп, — позвал Клинт уже другим голосом, не бормотанием для тех случаев, когда никто не слышит, а нормальным, усталым, — ты что это тут устроил? Я уж подумал, ты это на спор тут валяешься. — Здравствуй, Клинт, — сказал Стив, пытаясь сфокусироваться. Сесть-то ему удалось, но вот комната шаталась как в сороковых или раньше, когда он ещё мог напиваться. — Я рад, что ты решил прийти. — А я вот не очень-то радуюсь, если честно, — усмехнулся Клинт и только тут Стив разглядел тот сорт усталости, который заставляет людей брать на себя больше и больше дел. Вымотанность, которая никогда не исцелится. — Что у тебя произошло? — спросил. Хотел спросить: “Кого ты потерял?”, но не решился. — Вот и мы думаем, — раздался другой голос, голос Старка, и Стив с усилием перевёл взгляд на опостылевшее и привычное лицо, — что такого произошло, что мистер Стойкость вдруг разлёгся на полу и ни на что не реагировал минут так пятнадцать. Серьёзно, Роджерс, что с тобой не так? А что с ним было не так? Стив попытался вспомнить. Что-то невыносимое, раздражающее, примерно как когда не спал несколько суток, заканчивая черновой вариант рисунка, а под конец понял, что сама изначальная концепция была ошибочной. Что-то неправильное. Что-то, идущее вразрез со всем, что он о себе знал и чем пытался быть. — Был сеанс связи с ушедшими, — сказала Наташа, и Стив кивнул. Точно, парнишка что-то говорил, только что именно? Воспоминания размывались, и это бесило. — Я не всё помню, — сказал Стив всем сразу: Тони с его ухмылочкой, изрядно помятому Клинту, Наташе, которая то ли сочувствовала, то ли издевалась, Небуле с её нечитаемым выражением идеально пропорционального лица, Ракете, который качал головой, Тору, который вполголоса переговаривался с Брюсом. Какой-то винегрет, а не команда, а он, Стив, в этом винегрете кто? Картошка? — Я не всё помню и понятия не имею, что именно со мной произошло, но мы вроде должны куда-то выдвигаться, да? Была же спешка? — Исключено, — сказал Тони, глядя почему-то не на него, а на Наташу, — мы не можем двинуться в путь, пока Кэп невменяем, а без Кэпа… — Не перегибай палку, — парировал Стив тут же. — Плохо помнить недавние события ещё не означает невменяемости. — Ты давние события помнишь плохо, — откликнулся Тони, — в том-то и дело. Или, может, ты, пока был в отключке, снова проникся трогательной историей вашей с Барнсом дружбы? Ах вот оно в чём дело. Все хотели, чтобы он вспомнил Зимнего, а этого-то Стив как раз и не мог. Даже сам Зимний назвал его “Стиви”, господи боже. — Я в порядке, — сказал Стив быстро. — Необязательно помнить Зимнего солдата, чтоб драться с Таносом. Когда мы вылетаем? — Вот это, — сказал Тони, — мы и пытаемся решить всю ту часть времени, которую не кудахчем над тобой. Они нам не сказали, когда намерены вырваться наружу, и каким способом, и откуда именно. Мы точно знаем только то, где Танос, и то с чужих же слов. — Ты хочешь сказать, со слов Зимнего Солдата. — Ну да, и что с того? Мне поручиться за него, раз уж ты временно отрёкся? — Нельзя отречься от того, кого не знаешь. — Не веришь Зимнему, не веришь мне, но остальным-то можешь сделать одолжение? Наташе, Брюсу? — Я не думаю, что… — Просто смирись, Роджерс. За этого человека ты отдал всё и чуть меня не убил, так что вряд ли он станет тебе врать. И потом, там были как минимум Питер и Стрэндж, и я думаю, что если бы твой друг что-то напутал, его поправили бы. Надеюсь на это. Стив промолчал. Очень странное ощущение, когда пытаешься встроить в память знание, которое никогда тебе не принадлежало. Дружба с Зимним Солдатом, господи боже, что их вообще могло объединять. Слова Тони об убийстве Стив не стал принимать всерьёз — наверняка окажется, что Тони имел в виду убийство в переносном смысле, какую-то перебранку или типа того. В любом случае, сейчас у них имелась актуальная задача и что-то, похожее на задание, а значит, о своих странных отношениях с Зимним он кого-нибудь расспросит как-нибудь потом. Наташу, например. *** Откровенно говоря, Баки мог, пожалуй, считаться экспертом по утешению девчонок. Ну, тот Джеймс Бьюкенен Барнс, которым он был в сороковых, однозначно мог, потому что процент неудачно утешенных им девиц стремился тогда к нулю. Была, кажется, одна красотка в веснушках, с которой он провозился добрых полчаса, а она в конце концов залепила ему пляжным зонтом по лбу и умчалась, но надо отдать должное — была до того зла, что умчалась не в слезах! “Запомни главное, Стиви — не мешай ей реветь, — наставлял он тогда Роджерса. — И улыбайся, черт тебя возьми, не нужна тебе для обаяния гора мышц”. Стиви с девчонками не ладил ни с какими — ни с хохотушками, ни с плаксами, но Баки не сдавался и надеялся, что однажды его уроки Роджерс вспомнит все разом и станет тем еще похитителем сердец. В итоге Роджерс его надул и начал умело похищать сердца злодеев. Не устояла даже Гидра. А сам Баки спустя семьдесят лет не был уверен, что в гонке за девичьими улыбками сохранил первенство. Особенно если дело касалось настоящих ведьм. Сначала Баки долго преследовал размытое красное пятно — ведьма нырнула в туман так проворно, что, даже перейдя автоматически на легкий бег, Баки удавалось улавливать только взметнувшуюся справа или слева полу плаща. Он мог нагнать девчонку в три секунды, но после первой попытки, за которую в него метнулась натуральная шаровая молния, плюющаяся красными искрами, пришел к выводу, что лучше держаться на расстоянии. Пока что. Потом туман вдруг расступился и вырастил вокруг сумрачную желтую аллею. Под ногами захрустели темнеющие листья. Ведьма оглянулась через плечо, угрожающе скривила губы — после такого девицы обычно расщедривались на пощечину, а то и две, — и крикнула: — Оставь меня в покое! Баки примирительно поднял руки и замедлил шаг. Ведьма круто отвернулась и зашагала дальше, раскидывая ботинками горстки листьев. Парк тянулся и тянулся, один и тот же кованый забор с завитушками, однотипные деревянные скамейки. Через каждые метров сто в траве по правую руку обнаруживался сдутый мяч с желтой полоской. Баки шел, засунув руки в карманы. Когда ведьма перестала мчаться, как сумасшедшая, он не торопясь нагнал ее и зашагал рядом. — Зачем ты лезешь? — она смотрела строго вперед, презрительно скривив рот. Баки промолчал. — Меня не надо ни утешать, ни контролировать. Все просто отлично. — Да, — равнодушно согласился Баки. — Когда у меня все отлично, я тоже бегаю, плачу и бью людей. Красной магии у меня нет, приходится орудовать вот этим. Он поднял и опустил левую руку. Ведьма невольно проводила это движение взглядом и холодно заявила: — Я не плачу. Была бы она чуть более дружелюбно настроена и не промотайся Баки по свету как Зимний солдат семьдесят лет, на этом месте могла бы случиться та самая чушь на грани невинной заботы и романтики: он бы провел пальцем по дорожкам от слез на ее лице, наболтал бы ерунды о том, как хорошеньким девушкам удивительно идут слезы, но улыбки точно идут больше, и тогда ведьма растаяла бы и возрыдала еще громче, чтоб потом наконец успокоиться, — но вместо этого Баки пнул попавшийся под ногу камень, а ведьма отвернулась. Парк сменился улицей с низкими домами, похожими на игрушечные, потом задворками какого-то рынка, потом — улицей, на которой Баки вырос. Туман постарался и выдал вместе с рядами восьмиэтажных обшарпанных домов порцию золотого солнца — такого, какое встречало ранней осенью часов в шесть, когда местные малолетние бандиты (и Баки вместе с ними), все пыльные и орущие идиотские песни, возвращались из школы или из каких-то более интересных мест. Это место, кажется, помнило о жизни Баки больше, чем он сам, и за проведенное здесь время он вытащил из памяти кучу всего — больше, чем смогли выудить из него в Ваканде. Улица, поворот, пыль в лицо, ржавые пожарные лестницы, у столба — велосипед со слетевшей цепью, ха, тот, кто его оставил, явно не отрастил пока ума и не усвоил: что оставишь без присмотра — то не твое. По левую руку выросла продуктовая лавка с зеленым козырьком и здоровенным искусственным батоном, выставленным в витрине, когда ведьма не выдержала снова — уставилась на этот несчастный батон, оглянулась на Баки, сердито сощурилась и вдруг припустила бегом. Красный плащ снова взметнулся вверх, когда она скрылась за углом. Баки подумал и пошел назад: если обогнуть лавку, он встретит ведьму в соседнем переулке, потому что дороги, которая привела бы ее куда-то еще, она не обнаружит, там повсюду тупики. Неторопливо дойдя до нужного места, Баки откинулся спиной на фонарный столб, дожидаясь ведьму. Вылетев ему навстречу, она чертыхнулась и рявкнула: — Ты отстанешь, наконец?! Баки пожал плечом и честно ответил: — Ты пытаешься скрыться от меня в Бруклине сороковых. Не злись, красотка, но я здесь знаю каждый мусорный бак. У тебя нет шансов. Ведьма сверкнула глазами и, скрестив на груди руки — прямо как Стиви, когда его перемыкало в ипостась дикого упрямца и невероятного зануды, — сказала: — Посмотрим, что будет, когда декорации поменяются, идиот. Декорации поменялись быстро. Вместо пыльных бруклинских фонарей в воздухе замерцали ярко-белые лампы, и спустя секунду под ними выросли темные гладкие стены. С ведьмой они затормозили одновременно. На стене в конце узкого длинного коридора красовался красный многолапый осьминог. Несколько секунд они молча на него таращились — опыт знакомства с Гидрой у каждого был достаточным, чтобы чертов символ узнать хоть с двадцати, хоть со ста метров, — а потом ведьма вдруг двинулась вперед, как завороженная. Толкнула неприметную дверь слева, перешагнула порог. — Помню эту комнату, — пробормотала она, нахмурившись. Помещение было почти пустым, только у дальней стены лежала гора мусора: кирпичи, гнутые металлические штыри, поленья, несколько гирь разного размера. Три стены были темными, покрытыми краской, местами сбитой до голого бетона, четвертая была белой. Та, через которую наблюдали. Ведьма подняла руку и медленно пошевелила пальцами, приоткрыв рот и разглядывая тонкие красные нити, как диковинных птиц, вдруг севших ей на руку. Гири взмыли в воздух одна за другой и закружились под потолком. Ведьма улыбнулась — и нет, бруклинские девчонки так не улыбаются. Вообще никакие так не улыбаются, когда у них все в порядке с головой. Два шага — и Баки аккуратно сжал ее локоть. Настоящей рукой. — Ну-ка пойдем отсюда, подружка. — Нет, — отсутствующим голосом пропела эта красотка. — Да, — но куда ей там спорить с Джеймсом Бьюкененом семидесятилетней давности или с Зимним Солдатом, когда они решили выволочь ее прочь. Не особо задумываясь, Баки попросту закинул ее на плечо и вынес, мощно пнув неприметную дверь в углу комнаты ногой. Комната вела прямиком в ад. В просторный ад с высоким потолком, обитый сверхпрочным металлом, с шестью белыми лампами, одна мигает. Одна всегда мигала — Гидре не хватало финансирования, ха-ха, электрик был им не по карману. Ведьма пнула его в грудь коленом, и Баки скинул ее на пол. Чертово кресло было все то же. То же сиденье с обивкой — как будто она когда-то могла сделать процесс приятнее, чтоб его, — те же ремни, жесткие и потрескавшиеся, те же серые электроды, разведенные в стороны. — Твое? — нахмурилась ведьма. — Да, — Баки не узнал свой голос. — Дерьмо. Ведьма помолчала, потом решительно двинулась вперед. Обошла кресло по кругу, провела рукой по спинке, неторопливо пощупала электроды. Оглянулась на Баки, скользнула взглядом по нему. Подняла руку. ...Баки не мог вырваться из этих креплений никогда; от одного движения ведьмы кресло с адским скрежетом скукожилось в морского ежа с металлическими иглами. Подумав, ведьма отшвырнула уродливый шар в стену, оставив на сверхпрочном покрытии нехилую отметину. — Всегда хотел его разорвать на кусочки, — после паузы хрипло сказал Баки. — Но так тоже неплохо. — В твоей комнате нет двери, — огляделась ведьма. — Придется ждать, пока сама исчезнет. — Может, лучше проломишь стену? — предложил Баки, слабо улыбнувшись, и ведьма неожиданно дернула уголком губ в ответ. Ну надо же, какое взаимопонимание на фоне общих старых знакомых. В следующую секунду ведьма пробила потолок. Стены рухнули сами. За ними оказался Нью-Йорк. — Меня сюда впервые привел Стив Роджерс, — сказала Ванда. Они брели по одной из центральных улиц, сверху нависали полные дождя темные тучи и зеркальные окна высоток. — У него тогда был этот пунктик — показать нормальную жизнь. Господи, сколько мне досталось болтовни про эту нормальную жизнь, с ума сойти можно! Мы шли и пили кофе из стаканчиков, Стива то и дело узнавали какие-то дети и просились пожать руку или норовили на шею залезть. Наверное, тогда нужно было думать о чем-то важном — что все эти детишки липнут к Капитану и еще не понимают даже, что он сунется за ними в огонь, зато это понимают их родители, и вот он — тот фундамент, на котором вырастает признание настоящего героя… Бла-бла. А я думала только о том, какой кофе сладкий и как отлично наконец-то оказаться в городе просто так. Гидра не поощряла прогулки. — Не ври, — фыркнул Баки. — Меня Гидра постоянно отправляла погулять. — Спускала пса с цепи, ты хочешь сказать, — хладнокровно поправила Ванда. Боже, да эта ведьма из тех девчонок, про которых говорили раньше “острая штучка” или что-то такое. — Вообще-то, красотка, я был как минимум диким волком. Знаешь, такие твари ростом с лошадь. — Бери больше — с носорога. — Или с носорога, — невозмутимо хмыкнул Баки. — Это когда я был в форме. — И когда ты был в форме? — Ванда чуть улыбнулась, щурясь на тучи. — Когда меня размораживали аккуратно, а не прошляпив все сроки и торопясь кинуть в дело не до конца оттаявшую котлету, — честно ответил Баки и, задумавшись, заключил: — Нечасто, вообще-то, такое случалось. — А остальные кошмары? — Какие “остальные кошмары”? — Что еще они с тобой делали? Кололи всякую дрянь, запирали в крошечной комнатушке, — перечисляла она деланно равнодушно, — не давали погремушки, если ты плохо себя вел? Баки покосился на ее, засунув руки в карманы; на то, чтобы все-таки изобразить усмешку, вырванную из дремучих сороковых, когда он был еще ого-го, ушло добрых секунд десять. — Мы что, хотим помериться, кто у Гидры любимчик? Уверена? У меня большой стаж. — Количество не качество, — парировала Ванда. — Заноза, — сказал Баки. — Отвяжись. Я предпочитаю называть это все “то большое дерьмо от мудаков”. К черту подробности. — Размороженная котлета — исключение? — Размороженная котлета звучит смешно. — Нет, — качнула головой Ванда. — Нет? — Точно нет. — Вот черт. Нью-Йорк все не таял, глянцевые высотки сменились домами пониже и попроще, появились скромные газетные киоски и палатки, где в настоящей жизни предлагали бы кофе с собой и горячие хот-доги. Местное пространство умело воспроизводить все, от городских пейзажей до мелочей вроде пятнышка от чая на ковре в твоей детской спальне, но никогда не создавало людей. Ни силуэтами, ни цветными пятнами, поэтому что Бруклин, что Нью-Йорк, что другие города, какие вырастали вокруг пленников, выглядели эвакуированными или опустошенными какой-нибудь мудреной хворью. В молчании они протащились, наверное, полквартала, прежде чем Ванда выплюнула: — Ты умный. Я долго называла твое дерьмо от мудаков торжеством науки. Непростым путем к высшему благу, знаешь, для человечества. Мы с братом сами туда пошли, нас никто за руку не тащил и не замораживал. Они обещали сделать нас супергероями. Правильными, а не как засранец в железной броне. Получились чудовища. Послушные, самоуверенные чудовища. — Если учесть, что ты в итоге на стороне хороших парней — не очень-то послушная ты девчонка. — А ты сам? — невесело усмехнулась Ванда. Баки хмыкнул в ответ. — Перестал быть послушным после одного инцидента. Мне, понимаешь, велели убить бывшего лучшего друга, а он любитель проникновенных бесед со злодеями. Пока он грозил мне пальцем и нес чепуху, у меня самую малость прочистились мозги. Тут-то все и пошло по наклонной. Ванда обернулась к нему, замедлив шаг. Ни намека на пугающее сумасшествие в ней давно уже не было, стерлось до последней черточки, но добавилось другое — что-то, что заставляло Баки вспомнить крепких молодых женщин, чьи мужья или сыновья сгинули на фронте. — Если бы Стив Роджерс попросил тебя убить его, ты бы убил? — Надавал бы по шее за такие просьбы, — после паузы серьезно ответил Баки. Ванда закрыла глаза, лицо ее словно свело судорогой. Баки не повел и бровью сначала — выждал несколько секунд, представляя лицо упрямца Роджерса, который насел бы на него с нытьем про убийство, у которого непременно была бы какая-то, мать ее, высшая цель, и негромко сказал: — А затем убил бы, если б так было надо. И это было бы паршиво. Ванда заплакала, и он обнял ее человеческой рукой, крепко прижав к груди. Даже не как одну из ревущих по пустякам девчонок, а как какую-нибудь оборванку в разбомбленном городе. Тогда у него была форма, пыльная и пропахшая гарью и дорогой, и прикосновение мокрых щек — детских, женских, да любых — к грубой ткани действовало не хуже, чем горячий чай с коньяком из походного термоса; сейчас была перетянутая потрепанной черной кожей грудь со следами земли и глины — и никакой возможности приправить объятия бодрым заверением, что американская армия доберется до врага. Ванда тихо всхлипывала ему в плечо, даже не пытаясь вцепиться в ответ руками. Руки у нее висели, как плети. И она сжимала кулаки. Она наверняка была любимицей Гидры. Не могла не быть. — Я просто больше никогда не хочу этого делать, — пробормотала она. — Никогда. Ни разу в жизни. — Расскажи это кому другому, подруга, — похлопал ее по спине Баки. Ванда подняла голову. Губы у нее дрожали. — Оно выходит само собой. Ты понимаешь? Просто… само собой. Как будто не можешь сдержаться, как будто это как дышать, я не хочу — и все равно делаю, и это… Не могу так. Только не после того, что я сделала. Господи, да он все время смотрел мне в глаза, понимаешь? Все время. До той самой секунды, когда камень… И что в конце концов? — Она рассмеялась, не переставая плакать. — Этот чертов урод просто щелкнул своими гребанными пальцами — и еще целое мгновение Вижен… Висел там, словно распятый… Господи, я просто хочу никогда больше этого не делать, потому что ничего не получается, понимаешь? Ничего. Все… Все сломалось. Я не могу. Рука Баки все еще лежала у нее на плечах. Ванда торопилась, сбивалась на шепот, сглатывала, говорила снова — и смотрела на него с такой жадностью, словно он был джинном из бутылки и мог одним махом отменить все дерьмо мира. Только вот он не мог. Он отступил на полшага и большим пальцем правой руки аккуратно стер слезы у нее под глазами. — Дерьмо, подруга. Но давай-ка еще раз, ладно? А потом и ты, и я — вместе пошлем этих уродов куда подальше. Я никогда больше не надену эту металлическую дуру, а ты станешь просто девчонкой без магии. Идет? Ванда моргнула, из глаз снова потекло — Баки с серьезным лицом вытер и эти слезы. И тогда Ванда вдруг прижалась к его лбу своим и прошептала: — Отличный план. *** Сошлись на том, что лететь надо этим же вечером, поскольку неизвестно, что ещё выкинет сбрендивший камень разума. Вдруг они перестанут узнавать друг друга? Начнут считать худшими врагами? Решат, что Танос — их ближайший товарищ, а то и соратник и командир? Брюс пытался найти в искажениях воспоминаний какую-то закономерность, но не очень преуспел. На всякий случай Тони велел Пятнице распечатать их личные дела и разномастные базовые характеристики — от безобидных штрихов а-ля “любит зелёный” до “в бою предпочитает измотать противника”. Импровизированные анкеты о собственных предпочтениях все заполняли в спешке, нервно фыркая, а Клинт ещё и хрустел чипсами. Кэп писал медленно, как будто всё это время с усилием просыпался. — Это как отправлять письмо самому себе в будущее, — сказал Брюс, — вы так делали в детстве? — И ни за что не угадаешь, что окажется самым важным, — кивнула Наташа, перечитывая написанное и покусывая кончик ручки — то ли в приступе рассеянности, то ли по привычке делая соблазнительным примерно каждый второй жест. — И вы же понимаете, что нам придётся потом прочесть записи друг друга, чтоб убедиться, что искажения не вкрались и сюда. Можно было печатать, но все не сговариваясь решили, что бумага как-то надёжнее. У Пятницы, по идее, самостоятельного разума иметься не должно было, но кто знает, откуда ведёт отсчёт камень, вдруг искин для него — тоже объект… Кэп сгорбился на диване, как двоечник на годовой контрольной. Тони дал бы ему списать, если бы мог. — Первый раз перед миссией пытаюсь сформулировать, что для меня важно, — сказала Наташа и уставилась на Брюса, но тот не поднял взгляда, зато Клинт вскинулся сразу. — Планы на будущее. Мечты. Да мало ли что. Когда вдруг сознаёшь, что всё это вот-вот можешь потерять, хочется зафиксировать вообще всё на свете, просто на всякий случай. Клинт хмуро покивал и засунул карандаш за ухо, а Брюс так и не поднял головы. Сам Тони, который много лет вручную изображал разве что свою подпись да чертежи, проклинал всё на свете и мечтал выпить, но кто пьёт перед миссией, во-первых, а во-вторых, пока Кэп сжимал свой полупустой лист с нечеловеческой силой, пить как-то не тянуло. Вот не тот момент. Тони-то думал, наличие плана Кэпа вдохновит, но тот вздыхал, качал головой и даже не велел не выражаться, когда Клинт перечеркнул какую-то формулировку и выдохнул: “Да бля”. Ракета записал свою историю быстрее всех, и вот его проверить было некому. Разве что базовые вещи — реактивный енот, инженер, помешан на оружии, потерял товарищей по команде и одержим местью. И ведь вечно кажется, что уж в этих-то трёх ментальных соснах заплутать невозможно, а посмотреть сейчас на кого угодно из команды — и не то забудешь… — Я вот думаю, — сказал Брюс, глядя на всех по очереди, будто ответ был в одном из нахмуренных лиц, — я должен излагать воспоминания Халка? В смысле, я несу за него некоторую ответственность, и, может, стоит изложить хотя бы конспективно, на случай, знаете, если он снова всплывёт на поверхность и захватит руль. — Да, — сказал Кэп, не отрываясь от конспекта, — у нас должна быть вся информация, какой только возможно обладать. — Да, Халк хороший парень, — сказал Тор, который свои воспоминания излагал почему-то в форме баллады. — Клинт, — сказала Наташа, которая читала клинтовы записи, качая ногой, — у тебя всё чисто. Ни одной самой маленькой ошибки. Ты понимаешь, что это может значить? — В смысле — я не ошибся в собственных воспоминаниях? Правильно указал марку любимых чипсов или что? И вот тут Тони осознал, что полностью в курс дела они Клинта так и не ввели. Коротко изложили битву с Таносом, порадовались, что сам Клинт не потерял никого, разве что в метафорическом смысле, и то можно надеяться, что временно, сказали, что Тор считает себя жителем Земли, Наташа объявила родиной Японию, а Кэп отрёкся от дружка, но и только. Не донесли всей серьёзности ситуации, видимо, поскольку Клинт так и не унялся: — Нет, я серьёзно, Нат, что в этом сложного? Я думал, это тренировка на внимание или что-нибудь вроде завещания, или такая затея на укрепление команды, в духе Кэпа… — Это затея по консервации наших мозгов, — отрезал Тони, — по возможности в адекватном состоянии. И твоя полная адекватность, Бартон, меня пугает. По нынешним временам ты в меньшинстве. Клинт потянулся достать карандаш из-за уха, но так и замер, и уставился на Тони, явно мучительно что-то осмысливая. Покачал головой, с громким хлюпаньем отхлебнул кофе и объявил как само собой разумеющееся: — Так Локи же. Пока Тони осознавал, что это значит, от своей баллады отвлёкся Тор: — Мой брат не имеет отношения к теперешним печальным делам, — сказал он грустно, — он умер раньше многих. И поэтому… — Нет, нет, — покачала Наташа головой, — никто не хочет оскорбить твоего брата. Клинт, ты же имеешь в виду, что… — Ну да, — сказал Клинт спокойно, и Тони захотелось его стукнуть, — я же уже был заколдован, и с тех пор меня не так легко сбить с толку, знаете ли. Все замерли с бумагами в руках. Первым очнулся Брюс и усмехнулся: — Так ты, выходит, наше живое хранилище информации? Небула молча, как хищная рыба, переводила взгляд с одного на другого, и вдруг пихнула в руки Клинту свой лист: — Учи, — сказала примерно с той же интонацией, с какой обычно угрожала разными расправами, — наизусть. — Я Небула, приёмная дочь Таноса, — зачёл Клинт первую фразу и присвистнул, — и я поклялась убить его во что бы то ни стало. Ну-ну. Смотрю, умел человек заводить друзей. — Он не человек, — отчеканила Небула, глядя Клинту в глаза, — ты бы стал вживлять своему ребёнку искуственные запчасти, а потом разбирать его, едва тебе что-нибудь не понравится? Стал бы устраивать бои сестёр? Стал говорить, что… — Ладно, — сказал Клинт, мигом посерьёзнев, — я понял, извини за шутку. Читаю дальше. Они дописывали всё, что могли вспомнить. Клинт медленно читал и бормотал: — Если всё это закончится успешно, вам придётся стереть мне память или сразу убить. Какой кошмар. Нет, нет, я не хотел этого знать, Наташа, боже. — Да перестань, — отмахнулась она, — ты и так помнишь меня лучше, чем я сама. Всё, что обо мне можно знать, ты уже выяснил, забыл и снова выяснил. Когда-то Тони гадал, как Наташа и жена Клинта умудряются не только мирно сосуществовать в его жизни, но и вполне искренне дружить. Если бы на коленях его мужа то и дело с удобством располагала мускулистые ноги бывшая русская шпионка, Тони бы как минимум насторожился. Но Лора принимала сложные эмоциональные связи Клинта на удивление спокойно — Пеппер, к примеру, была совсем другого теста. Вот и сейчас, когда Клинт с грудой записей расположился на диване, а Наташа уселась рядом и в задумчивости склонила голову ему на плечо, любой человек, не ознакомленный с семейным положением Клинта, сказал бы, что у этих двоих роман. И даже Тони до сих пор нет-нет да сомневался… — Что это? — фыркнул Ракета, и Тони вынырнул из размышлений. Где-то за его спиной раздались странные хлюпающие звуки и сразу вслед за ними тихое рычание. Ракета повторил уже пронзительнее и вскочил: — Я спрашиваю, что это за зелёный размазня? — ХАЛК НЕ РАЗМАЗНЯ! — обиделся знакомый голос, в чьём исполнении Тони раньше слышал в основном “Халк крушить!” Тони успел: обернуться, отметить краем глаза, что и Кэп вскочил, велеть: “Пятница, костюм!” — прежде чем осознал, что Халк не нападал. Зелёный великан отшвырнул в сторону стул Беннера, сидел на полу и тёр глаза кулаками. Если бы это был не Халк, а кто-нибудь другой, Тони сказал бы, что… — Эй, ты что, плачешь? Тебя ж никто не успел обидеть, ты только появился, — изумился Ракета и подошёл к Халку ещё поближе, пока все остальные делали ему отчаянные знаки отойти. — С ума сойти, вот это мускулы. Квилл бы от зависти сдох. Так ты и есть тот чувак, что отказался биться с Таносом? — ХАЛК БИЛСЯ! — прогремел Халк и двинул кулаком по ковру. Надо сказать, слабенько двинул по его меркам: ни дыр, ни вмятин. Грубой силе Халк, видимо, сейчас предпочитал речевую коммуникацию, потому что продолжил: — И ХАЛК ОБИДЕЛСЯ! ЗВЕРЕК ПЛОХОЙ, НАТАША ПЛОХАЯ, ЧЕЛОВЕК С ЛУКОМ ПЛОХОЙ! — Зверёк, — сплюнул Ракета, — зверёк сперва вышел на поле, когда надо было, а теперь не размазывает сопли, а… Костюм Тони уже принялся собираться вокруг его тела, Наташа приняла этот свой вид для Халка, дева с влажными глазами, Клинт качал головой, Небула бесшумно перетекла в боевую стойку, Тор встал и явно собрался что-то сказать, когда Халк вдруг выдал: — ХАЛК НЕ РАЗМАЗЫВАЕТ! — и зарыдал. С таким надрывом, по представлениям Тони, должны расстраиваться маленькие дети, лет так до трёх. Заворожённый — и оглушённый, если честно сказать, зрелищем, он поставил костюм на паузу. — НАТАША ДРУЖИТ С ЧЕЛОВЕКОМ С ЛУКОМ! — ревел Халк в промежутках между воем, но попыток встать с пола по-прежнему не делал. — НАТАША ДРУЖИТ С БЕННЕРОМ! С ХАЛКОМ НИКТО! ХАЛК НУЖЕН КОГДА ДРАКА, КОГДА ПИР — НЕ НУЖЕН! — Эй, если пиром ты называешь вот эти чипсы, я готов их отдать тебе хоть все, — предложил Клинт и протянул пачку в сторону Халка. — Хочешь чипсов, приятель? Или бургер? Давай договоримся — ты перестанешь плакать, и тогда Наташа купит тебе сколько хочешь бургеров. Ну да, у Клинта-то, должно быть, богатый опыт борьбы с детскими истериками. Но ни один из его детей всё-таки не был потенциально способен разнести целый город и не запыхаться. — НЕ ХОТЕТЬ БУРГЕРОВ! — возопил Халк. — ХОТЕТЬ ДРУЖИТЬ! И снова завыл, утирая слёзы анкетой Беннера: — ХАЛК ОДИН РАЗ НЕ ВЫХОДИТЬ — УЖЕ ПЛОХОЙ! БЕННЕР ВСЕГДА ТРУС И БЕННЕР ХОРОШИЙ! Наташа сделала пару шагов вперёд — Клинт поднял руку удержать и тут же опустил. — Послушай, мой хороший, — заговорила Наташа с невиданными, мирными, материнскими интонациями, Тони даже пожалел, что это она не ему, — мы не сердимся. Просто твоя помощь нам в тот момент была очень нужна, и мы не ожидали, что ты не захочешь. — ХАЛК САМ НЕ ОЖИДАЛ! ХАЛК ЛЮБИТ ДРАТЬСЯ! ХАЛК ЖИЛ В ДРУГОМ МЕСТЕ И ДРАЛСЯ ТАМ ЗА ДЕНЬГИ! У ХАЛКА БЫЛА ВАННАЯ! ЛЮДИ ЛЮБИТЬ ХАЛКА! — Послушай, приятель, — это вступил Тор, — когда всё это кончится, когда мы надерём Таносу зад, я закачу с тобой такой пир, которого Мидгард ещё не видел. Спорим, что ты меня не перепьёшь? Но старания Тора пропали втуне: Халк увлёкся новоприобретённым навыком самоанализа. — ХАЛК МОЖЕТ ДРАТЬСЯ, А МОЖЕТ НЕ ДРАТЬСЯ! ВЫ НИКОГДА НЕ ПРОСИТЬ ХАЛКА ПО-ХОРОШЕМУ! — И не будем просить, — сказала Небула, и Тони замер в ожидании разрушений, — такой здоровый, а рыдает. Смотреть стыдно. — ТЫ ПЛОХАЯ! ХАЛК БОЛЬШЕ НЕ ХОЧЕТ РАЗГОВАРИВАТЬ! ХАЛК ВАС НЕ ЛЮБИТ! Халк тёр глаза руками и икал. Пол в Башне трясся и вибрировал. — Дорогуша, — прошипел Тони Небуле, оттаскивая её за локоть подальше, — я понимаю, что методы воспитания твоего папочки были не самыми гуманными, но, по-моему, здесь подобное не сработает. Халк выл. И вдруг к нему двинулся Кэп — тяжело, как ожившая скала, медленно, шаг за шагом, ничего не говоря. И уселся на скользкий от слёз пол — вот интересно, что там в их составе?.. Халк выл, а Кэп сидел рядом и даже не морщился, когда на него попадали всё те же слёзы. Халк выл, выл и выл, и через вечность, кажется, когда всё в мастерской, что могло упасть с верстака, уже попадало, Халк наконец снова заговорил. — КЭП УХОДИТЬ, — объявил Халк, — ХАЛК СИДЕТЬ ТУТ. ХАЛК СОВСЕМ ОДИН. — Кэп не уходить, — отозвался Роджерс в тон, — Кэп хочет поиграть с тобой в мяч, когда ты успокоишься. Умеешь играть в мяч? — ХАЛК НЕ УМЕТЬ ИГРАТЬ. ХАЛК ТОЛЬКО ДРАТЬСЯ. — Я научу, — предложил Роджерс, и Халк затих и посмотрел на него. Тони ушам своим, глазам своим не верил. — Грустно, — сказал Роджерс в пространство, — очень грустно, когда никто не хочет дружить. Я бы тоже плакал. — Кэп не уметь плакать, — огрызнулся Халк неуверенно. — Кэп всегда крушить! — Нет, что ты, — отозвался Роджерс с этим новым усталым и рассеянным видом, который, конечно, был лучше старой угрюмой маски, но тоже бесил, — Кэп тупить. Кэп ошибаться. Кэп дурак. Тони Старк дурак. Человек с луком тоже иногда дурак. Все дураки. Все плачут. Всё нормально. — Зверёк обзывать Халка размазнёй. — Обзови его тоже, — пожал Кэп плечами, — это нормально. Отлёт пришлось отложить на пару часов, поскольку Халк отказывался улетать, пока Кэп не поиграет с ним в футбол в спортзале.