Пункт третий, подпункт четвертый

— Местоположение объекта определено, — мелодично проинформировала Пятница и вывела на экран снимки, присланные дроидом-разведчиком. — Беру севернее, босс, расчетное время — три минуты. — Двигатели в беззвучный режим, — на автомате скомандовал Тони. — Обижаете, босс, — отозвалась Пятница. — Уже сделано. — Умница. Дроид заснял со всех сторон угловатую скалу, полностью черную, похожую на кусок угля. По одному краю к вершине вели скальные уступы, по второму зияла пропасть. Снимки были засвеченные и откровенно паршивые, подбираться вплотную не решила даже жестянка, но темную фигуру на краю пропасти узнала тут, кажется, даже Мэй Паркер, которой не довелось любоваться титаньей рожей. Тони прищурился и сделал шаг вперед: нет, ему же не мерещится?... Точно не мерещится: чертов ублюдок стоит на краю пропасти на коленях. — Скажите мне, что он собирается вот прямо туда и сигануть, — взмолился Роуди. — Было бы слишком хорошо, — пробормотал Роджерс. Надо же, какая злорадная стала совесть нации. Тони невнятно хмыкнул и, надеясь, что никто не заметил, как он вдруг прижал ладонь к правому боку, отвернулся от экрана, бросив через плечо: — Готовимся. Да пребудет с нами чертова сила. В несколько широких быстрых шагов Тони преодолел расстояние до шлюза, не отнимая ладонь от живота. Рана, уже поджившая, только вспухшая полоска шрама осталась, даже анальгетики больше раза в сутки принимать не надо, неистово ныла. Померещилось даже, что по животу потекла кровь, но одежда оставалась сухой. Тони незаметно засунул руку под футболку, дотронулся до повязки: сухая. Зато кожа ниже повязки горячая и сердце рвет грудную клетку, ну отлично, это что, очередной приход, несмотря на волшебную водичку Брюса? Тони прислонился к стене, тяжело дыша. Костюм ждал тут, начищенный заботливыми дроидами, сверкающий в белом свете ламп. Не глядя, Тони протянул руку и коснулся холодного металлического корпуса. — Пятница, — позвал он на автомате, но сразу же осекся: нет, сначала надо оказаться внутри чертового костюма. Сцепив зубы, Тони шагнул внутрь, и металл сомкнулся вокруг. Система кондиционирования пустила мурашки по всему телу. — Пятница. Включи диагностику. У меня что, гребанная паническая атака? — Нет, сэр, — спустя пару секунд доложила Пятница. — Я бы сказала, что вы просто сильно взволнованы и испуганы. — Да? — Тони пропустил мимо ушей обидное «испуганы». Ха, он испуган? Да с чего бы это? — А ощущается так же отстойно. — Дышите глубже, босс, — посоветовала Пятница. — Включить вам музыку? — Нет уж, спасибо, — пробормотал Тони. Взволнован и испуган, с ума сойти теперь, это чертовы снимки, что ли, так проехались по мозгам? Мда, в последний раз, когда Тони видел Таноса, тот всадил в него кусок металла и развеществил у него на глазах всех, кроме механической дамочки. Не то чтоб Тони жаждал после этого видеть его мерзотную рожу, но приступ хрен пойми чего — какого ж черта? В шлюзовой отсек вошел, тяжело ступая по обшивке, Роуди в костюме Воителя. — Старк, — позвал он, и чутье подсказало Тони, что Роудс собирается завести сентиментальную шарманку или, не дай боже, начать прощаться и благодарить за совместно прожитые годы. Роуди помолчал и натужно хмыкнул: — Я тут подумал, если этот мой костюмчик отметелил даже тебя, когда ты был скверной бухающей задницей, то уж у этого засранца точно нет шансов, да? — Ага, это проще, чем драться с сопливым младенцем, — на автомате пробормотал Тони, отгоняя вдруг вспыхнувшую мысль: когда (если) все это закончится, он нахрен разломает свой костюм. Видит господь, если этот чувак вообще есть, — он разломает все костюмы, и чертовую броню Роуди, и прототип еще одного нового костюма для Паучка, и господи боже, он наконец возьмет Пеппер в охапку и увезет на гребанную Аляску, и если для этого ему надо будет симулировать собственную смерть — так тому и быть, Железный Человек отправится к праотцам под торжественную музыку. Пеппер поможет с легендой, от которой обрыдается общественность... с ума сойти, почему он раньше до этого не додумался? — Старк, твой воздух, — услышал он голос кэпа, и на мгновение показалось, что это еще одна из тысячи операций и сейчас на них обрушатся читаури или безмозглые детища Альтрона. Но позади тихо всхлипнула Мэй, и наваждение схлынуло. — Мэм, сохраняйте спокойствие. Полковник, вам тоже достается воздух. Небула и Ракета — правый фланг, Нат, наш с тобой — левый. Брюс? Старк оглянулся на Беннера одновременно с Роджерсом. Беннер улыбнулся спокойно и загадочно. — Мне кажется, Халк в хорошем настроении. Роджерс кивнул и с непрошибаемой серьезностью подытожил: — Тогда Халк — крушить и отвлекать, Тор — наносить смертельный удар. В голову. Старк ждал, что хотя бы кто-нибудь поиронизирует, но все ограничились тем, что не менее серьезно покивали. Рана на животе заныла сильнее, и Тони сцепил зубы. — А папочка Клинт следит, чтоб детки вели себя хорошо и не били друг друга лопатками по голове, — громко заявил Бартон. Система связи усилила его голос настолько, что он сейчас мог бы и мертвеца разбудить. Тони поморщился и пожалел, что не может почесать ухо. — И да, кэп, ты уж прости, но убирай сразу замашки командира. Ты у нас прирожденный лидер бойскаутов, но сейчас командую я. По лицу Роджерса пробежала тень, но скорее досады, чем реального недовольства. — Ты прав. Прости. — Проехали. Давайте на изготовку, ребятки, через пятнадцать секунд можно выходить. А кто скажет папочке, что мы делаем, когда выйдем? — Ждем, — хором ответили ему, и Тони обнаружил, что в этом хоре затерялся и его голос. — И не мельтешим, — отозвался Бартон. — Пока не случится обещанная нам неизвестная мистическая срань, всем сидеть тихо и курить бамбук. Эффект неожиданности, все дела, тактика-херактика. Все. Идите. — И помедлив, уже без иронии добавил: — С богом. — Я не понял про бамбук, — пробасил Тор. — Следы дыма легко обнаружить, это разумно? — Как я обожаю этого парня, — хмыкнул Бартон, и Тони поклясться мог, что он сейчас закатил глаза. Вормир сверкает под лучами красного солнца. Черная скала кажется гладкой, отполированной, как столы в серьезных компаниях. До скалы несколько минут спокойным шагом, но Тони давно не мерит расстояние в минутах спокойным шагом. Мстители рассыпаются по территории и тут же теряются, скрываясь за рыжими и красными барханами, за скальными выступами. Тони с Роуди взмывают в небо одновременно. Бесшумный режим — они сейчас не громче, чем пара реактивных шмелей. В груди по-прежнему горячо, и мысль бьется по-прежнему одна: Аляска. Гребанная проклятая Аляска. И Пеппер. *** Питер, конечно, и так знал, что Ванда — не самая милая девушка на свете и держаться от нее лучше подальше. Ну, знаете, ведьма, которая может вскрыть твою черепушку за секунду — это явно не то, с чем ты хочешь сталкиваться каждый день. Но когда Ванда подняла руки и закрыла глаза, Питер подумал, что подальше — это, желательно, где-нибудь в другой Вселенной. На самом ее конце. Потому что у него вдруг возникло отчетливое ощущение, что он стоит в центре ядерного реактора, и прямо сейчас, в эту самую секунду, начинает случаться катастрофа; нет еще ни растущего в воздухе гриба, ни вспышки, ничего, но отсчет уже пошел и время назад не отмотать. Если кто-нибудь потом спросит у него, как это было, мало будет сказать «это, чувак, было страшно». Это, чувак, было охренеть господи как нахрен блин страшно. — Мы умрем, — упавшим голосом заключил Питер, когда по белому мареву заструились красные нити. Воротник костюма сдавил шею. — Похоже на то, — он ожидал услышать очередную успокоительную белиберду от Стрэнджа, но ответил Барнс. Засунув руки в карманы, он с безразличным интересом наблюдал за тем, как множатся нити. — Тебя вообще не парит, да? — буркнул Питер, и Барнс скривил рот в улыбке. — Парит ли меня то, на что я не могу повлиять? Неа. Питер дернул плечом и нервно оттянул ворот костюма. Впервые Белое Нигде показалось ему таким душным, как центр Нью-Йорка в середине июля, когда накален асфальт, сверкают стеклянные высотки, и со всех экранов ругают аномальную жару. Только сейчас нельзя пойти выпить колы со льдом или упасть в кресло под кондиционер. Можно только стоять в сердце магического взрыва и надеяться, что ты не сойдешь с ума в ближайшие минуты. Ванда ни разу не шевельнулась — двигались едва уловимо только ее пальцы, — пока краснота вокруг не стала напоминать плотную, почти непроглядную сеть. Тогда Ванда открыла глаза, чуть повернула голову, скользнула туманным взглядом по Стрэнджу и уставилась почему-то на Барнса. — В любую секунду, — сказала она. — Еще минута, — раздался негромкий голос. Питер обернулся и нервно хмыкнул. Ладно, они тут давно все привыкли, что люди появляются из ниоткуда и исчезают в то же никуда, так что ничего удивительного нет в том, что именно в тот момент, когда стремная ведьма готова разнести тут все на атомы, из-за их спин появляется зеленокожая леди, чтоб внести в разговор намеками свою лепту. Гамора остановилась за спиной у Ванды, прикрыв глаза. На лбу Гаморы, сморщенном в напряжении, блестел пот, и вся она мелко дрожала, словно держалась за оголенный провод. Квилл шел за ней по пятам и теперь встал чуть в стороне. Глаза у него были больные. Барнс, кинув на него всего один взгляд, передвинулся поближе. Теперь он смог бы свернуть шею Квиллу раньше, чем тот дернется что-то испортить. — Он почти готов, — произнесла Гамора. Под полуприкрытыми веками она явно видела не простую темноту и не цветные пятна. По крайней мере, от пятнистой темноты у людей не бывает таких сложных лиц, боже, нет, с такими лицами сорокалетние тетушки (и нет, тетя Мэй не из них, ничего такого) смотрят концовки многосерийных индийских драм, и ладно уж, тут все понимают, что происходит, лучше, чем Питер, но даже он не настолько тормоз, чтоб не догнать, что зеленая леди сейчас наблюдает за своим папочкой-убийцей. И ей от этого, типа, ужасно хреново. — Он… В скорби и смирении. Он готов отказаться от всего. Ему не нужна ни власть, ни память народа, ни уважение, ни страх… — И никаких электрических чайников, — пробормотал Питер. — Только одиночество, — не обращая на него внимание, прошептала Гамора. — И… прощение. Питер незаметно покачал головой. С ума сойти, прощение. Теперь они не только в центре катастрофы, они еще и в мексиканском сопливом сериале. В последний раз, когда Питер его видел, фиолетовый громила не казался тем, кому нужно чье-то прощение… И вдруг Гамора вскрикнула. Неверяще, зло. — Нет! И случилось несколько вещей одновременно. Стрэндж выскочил вперед, впился пальцами в плечи Гаморы, громыхнув: «Что?!» Квилл метнулся вперед, оттолкнув его, вмазав локтем по груди. Красные нити налились светом. Белое Нигде содрогнулось. *** Потому что Клинт Бартон не успел остановить Тора Одинсона, гребанного бога молний. — Твою мать, — только и смог выдавить Клинт, когда детище асгардских мастеров впечаталось в ладонь Таноса, а рев гребанного бога молний зазвенел в воздухе Вормира. — Дайте я угадаю, — нервно сглотнула за плечом Клинта Мэй Паркер, — самое время переходить к импровизации? — Так точно, мэм, — коротко ответил он и гаркнул в микрофон, надеясь, что у полудурка-Тора лопнут барабанные перепонки: — Тор, опусти свою чертову секиру! — И уже тише, но так же торопливо продолжил: — Так, у нас форс-мажор, всем приготовиться. Старк и Роудс, пока не высовываться, но в любую секунду воздух ваш. Ярость захлестывала Клинта с головой, и больше всего ему хотелось сейчас отметелить этой несчастной секирой самого Тора, и хрен с ним, что Клинт ее даже поднять не сумеет. Черт возьми, он даже своему полуторагодовалому сыну смог втолковать, что жевать башмаки — плохо, так такого хрена скандинавское божество, которому, по логике, не положено поддаваться влиянию камня разума, не может усвоить простую последовательность: раз — мистическая срань, и только два — атака?! На экране Тор по-прежнему ревел, а Танос, медитирующий лиловый будда, стискивал его секиру в ладони. С таким выражением лица, словно срать он хотел на все, кроме текущей через чакры энергии. — Тор, — прорычал Клинт в микрофон. Давай, черт возьми, в твоем ухе такой же наушник, как у остальных! — Тор, включи мозги, слышишь меня? Тор, сын ты гребанного Одина! Воинственный рев заглох, и рубку корабля огласило возмущенное: — Как смеет смертный поносить бессмертного моего отца?! Клинт переглянулся с Мэй, и они синхронно выдохнули. — Смертный сейчас и не так понесет, если ты не начнешь думать своей черепушкой, — пообещал он. — Какого черта ты творишь?! Ты — наш козырь, а не пушечное мясо, ради всего святого, уйди! — С поля боя воина уйти ты просишь?! Господь милосердный, дай же сил, взмолился Клинт. — В тот миг, когда сердце его готово к жертве?! — взвыл Тор, и Клинт задницей почуял, что масштаб форс-мажора недооценил. — Какой еще жертве? — Душу мою отдам за душу брата моего, — полным драмы голосом поведал Тор, и Клинт, буркнув короткое «вот оно что», нажал несколько кнопок на приборной панели. Знать он ничего не хочет о том, какие там ритуалы обмена мерещатся этому блаженному громовержцу, но случиться им не суждено: пара электрошоковых цепей, доза успокоительного и, на крайний случай, крепкий удар по затылку остудят пыл. И дай боже, чтоб это случилось раньше, чем гигант выйдет из транса. Пятнадцать секунд — ровно столько требовалось дроидам, чтоб добраться до Тора и скрутить его, но Тору потребовалось не больше восьми, Клинт следил за долбанным таймером, — не больше восьми, чтобы вдруг рухнуть на колени перед Таносом и взреветь: — Даруй смерть мне, ты, проклятие всех миров! И Танос открыл глаза. *** ...Тор шагнул на красные, словно крошеная медь, пески, твердо помня, кто он есть и каково его предназначение. И ровно десять шагов случилось ему пройти, неся на плечах бремя того, кому суждено нанести смертельный удар по повинной голове врага, — прежде чем ухо его защекотал голос: — А теперь послушай сюда, мой воинственный брат. И сердце его исполнилось радости в тот же миг, и заходящее солнце непременно взошло бы снова, если бы был он богом солнц, а не молний. — Ни слова не пророни, брат, — шепнул ему Локи, и слеза скатилась по щеке Тора. Уж сколько Тор повидал морока, искусством брата рожденного! Ни за что не спутать ему теперь истинное с неистинным. Не спутать ему, никак не спутать, истинно солнце, утонувшее за горизонтом, истинна секира в руке его, истинна скорбь уходящая, истинна любовь, цветущая в сердце, и истинен голос брата любимого, что ласкает слух! — И думай потише, как ты рад меня видеть, — и насмешку эту он бы слушал и слушал. — Да и радоваться бы тебе потише, ибо нечему. Ты зря считаешь меня живым, брат. Нет меня тут, лишь тень… Рад бы я провернуть любимый фокус еще раз и выкарабкаться, да только не повезло. Иронично, не так ли? Богу обмана не удалось обмануть собственную смерть. Слух коснулся тихий смех. Горе сковало грудь. Тор низко наклонил голову, ступая по пескам, враз потемневшим. Удивительно горе — тяжело что камень, огромно что океан, а помещается в сердце с кулак величиной. — Лишь богу молний по силам это, — прошелестел Локи. И Тор на мгновение ощутил себя самым глупым из богов. И самым недоверчивым. И самым счастливым. — Нет невозможного рядом с камнями, что всесильны, — шептал Локи. — Жестоко все и просто, брат мой, нет хуже истины: жизнь здесь и цена, и товар. Тор широко улыбнулся. Мир, великий и многогранный в глазах творцов, сделался в этот миг не сложнее тростниковой дудочки в руках ребенка. Крепче сжал Тор секиру и оглянулся туда, где враг предавался раздумьям. Если жизнь — цена, то истинно Тор Одинсон богач. Он заплатит. Песок зашуршал под тяжелыми прыжками, секира сверкнула в воздухе, и боевой рев наконец разнесся над красными песками. *** За годы работы в Щ.И.Т.е Клинт Бартон усвоил одну вещь: упаднические настроения — это роскошь, которую ты можешь позволить себе только в ту наносекунду, когда пуля уже буравит дыру в твоем виске, но ты еще жив. До — ты еще можешь выкрутиться, после — уже все равно, что ты мог или можешь. Всему свое время, вот что ты должен выучить, если ты гребанный спецагент. Поэтому с той секунды, как Танос открыл глаза, Клинт не шелохнулся. Его рука покоилась на панели перед экраном, готовая в любой момент взлететь к сенсору, на языке вертелись десятки протоколов для малышки Пятницы, которая по одному слову могла развернуть тут что угодно от апокалипсиса до эвакуации, — но сам Клинт не двигался. Он наблюдал. И слушал. — Убирайся прочь, — произнес Танос, окинув взглядом Тора так, словно тот представлял интереса не больше, чем сопля на пальце прыщавого первоклассника. — Нет, — пробасил Тор. Клинт мысленно поклялся, что придушит его потом, когда все это кончится, на том свете или на этом. — Ничтожество, — почти ласково обратился к нему Танос, массивная голова наклонилась в сторону. — Я больше не судья этому миру. Убирайся. Сложно сказать, из каких черных дыр Танос выхватил весь этот неземной дзен, но Тору эти источники явно знакомы не были и терпение его иссякло быстро. Он ударил кулаком по песку и заорал: — Я плачу цену, ты, кусок козьего дерьма! Убей меня немедленно! — Я его пристрелю, — мрачно предложила Небула, и Клинт все-таки дернулся, рявкнув: — Нет! — Он все испортит! — не могла успокоиться Небула. Кто-то свистяще вздохнул, и очень усталый, очень растерянный голос кэпа прошелестел: — Не... убивать... своих. Танос втянул воздух через две здоровенные ноздри, грудь его поднялась и медленно опустилась. И он поднял руку — ту самую чертову руку с перчаткой, — и опустил на голову Тора. Как в приюте в детстве Клинта священник в пыльной рясе опускал свои бледные пальцы на макушки хулиганов и медленно, с чувством гладил. Клинт, сам того не замечая, сглотнул. — Цени свою жизнь, воин, — лиловые губы зашевелились, огромная ладонь надавила Тору на лоб, заставляя приподнять голову… И отпустила. — Цени. И ступай с миром. Быстрый в драке, но неторопливый в интеллектуальных процессах Тор уставился на него, еще не осознав, что убивать его не собираются, зато это осознал Клинт и успел выдохнуть — но в следующее мгновение Вормир озарила вспышка ярко-рыжего пламени. В ушах зашумело, но уже не от звуков чужого дыхания и не от дурноты. Это зашумел, поднимая пласты красного песка, непонятно откуда взявшийся ветер. Танос вскинул руку, уставившись на перчатку. Клинт протер глаза и взглянул на экран. Камней в ячейках осталось пять. На месте шестого красовалось пустое отверстие. Вокруг Таноса кружила, опускаясь, золотая пыль, смешиваясь с песчаным ветром. — А вот и мистическая срань, — бодро заявил Клинт и, не дав ни себе, ни другим опомниться и задаться вопросом, что теперь с теми, кто был внутри камня (где они, черт возьми?!), скомандовал: — А теперь, ребятки, в атаку, и размажьте этого ублюдка. Тор, ради покойного Одина, БЕЙ В ГОЛОВУ. *** — Питер Паркер! Честное слово, подумал Питер, худшее, что можно услышать через секунду после того, как ты вернулся из не пойми откуда — это голос твоей тети. Тот самый голос. Как будто ты на ее глазах падаешь с дерева, задеваешь высоковольтный провод, напарываешься на зубчатый забор задницей, а в конце тебя сбивает в полете гигантский голубь, и вот ты рухнул на асфальт, ты уже трижды мертв, и тогда звучит оно самое: «Питер Паркер, только попробуй умереть! Я тебя убью!». Питер даже толком не успел выдохнуть или проморгаться, увидев вместо Белого Нигде оранжево-красные пески. Вляпался ногой в темную мутную лужу, всхлипнул потрясенно, а затем голос тети Мэй мигом стер все — и накатывающую панику, и отчаяние, и все разновидности экзистенциальной мути. Все эти штуки из серии «вау, я не сдох» и «погодите-ка, а это точно реально?» Стрэндж предупреждал, что возвращение может стать для них шоком не меньшим, чем исчезновение, что с ними может случиться страх небытия, паническая атака, истерика и с десяток иных радостей — но тетя милостиво спасла Питера от всего сразу. Потому что теперь в его голове билась единственная мысль — «ТВОЮ ЖЕ МАТЬ». — А вот и драка, — со спокойной обреченностью произнес за его спиной Барнс. Питер вздрогнул, ошалело обернулся. Барнс почесал щетину, как ни в чем не бывало — вот уж кому экзистенциальный шок не светил, — и приподнял бровь: — Хм, или нет? Питер попытался оглядеться — и ощутил себя хомячком, которого вытряхнули из клетки в центре Нью-Йорка. Где все гудит, громыхает и двигается, и как ни верти головой, ни черта не понятно. Сначала Питер увидел корабль, пузом увязший в песках. Здоровенный, с включенными зачем-то сигнальными огнями. Потом — ревущего, как Годзилла, Халка, но через секунду он приземлился, подняв облако песка, и скрылся из виду. Потом, почти сразу же — бодро крутящегося в воздухе Железного Человека. И чуть с ума не сошел здесь же. Нелепое восторженное «мистер Старк!» не сорвалось с губ только потому, что поднятая Халком пыль забилась в нос и заставила откашляться. Быстро протерев глаза, Питер снова уставился в воздух. Безумно захотелось, чтобы мистер Старк приземлился рядом и поднял шлем, и сказал что-нибудь типа «о, пацан», ну просто так, чтоб точно знать, что все дерьмо точно позади и мистер Старк сейчас, как и всегда, всем надерет задницу и все будет путем... Мысль промелькнула, и у Питера тут же скрутило живот. Что, если там, в броне, никого нет? Броня Железного человека ведь может двигаться и сама по себе, Пятница умеет справляться с целым легионом… Ведь тогда, здесь же, на этой уродской планете, чертов титан всадил в Железного человека чертов металлический штырь, прямо в живот… Что, если мистер Старк… — Питер Паркер, — вновь громыхнуло, и Питер встряхнулся. Так, ладно, кажется, он начинает паниковать, а паниковать — плохо. Директор Фьюри бы точно сказал, что плохо, да и Стрэндж тоже, а Барнс вообще ненавидит паникеров, так что надо, кажется, просто перестать предаваться, как ее там, панике, да. Питер с усилием вдохнул, вышло подозрительно похоже на нервный всхлип, и тут до него дошло еще кое-что. Почему голос тети Мэй, вообще-то, такой громкий? И почему он повсюду, как на футбольном матче? И даже так — откуда вообще тут, на Вормире, тетя Мэй?! — Да черт возьми, Питер Паркер, подойди к кораблю, или я тебя придушу! Что? К кораблю? — Сию минуту! Секунда — и он сложил два и два, или полтора и полтора, короче, точно понял, что его заманивают в ловушку, то есть, в безопасность, ну конечно, что еще может делать тетя Мэй, и он не идиот, чтобы на это поддаться! — Ну нет! — возмутился он. И тут же все вокруг стало понятным. Всплеск упрямства неплохо прочистил мозги, и Питер четко разложил по полочкам: раз — они на Вормире, два — голос Мэй — громкая связь с корабля, три — вокруг — самый серьезный бой в его жизни. В их жизнях. Да, и четыре — его хотят упрятать, и вот уж нет! Питер снова закрутил головой, и мгновением позже увидел Таноса. И чисто машинально выстрелил паутиной. Кассета сработала вхолостую. Нахмурившись, Питер попытался снова — и снова никакого результата. Волосы на загривке встали дыбом. Только не это! — Карен, — позвал он, не скрывая панику. — Запас паутины на нуле, Питер, — взволнованно оповестила Карен. — Не может быть! В Белом Нигде паутина не кончалась — он стрелял направо и налево, и значение не падало ниже отметки «безопасный минимум». Безопасный минимум — это ого-го как много, паутина не могла просто кончиться! — Рекомендую избегать столкновения с врагом, — бодро предложила Карен, и Питер застонал. Неужели на этот случай у костюма нет никакого протокола?! Хоть что-то, какое-нибудь «Запас на черный день», или… — Тони Старк, будь добр, притащи ко мне моего племянника, пока его не убили к чертям! — громыхнуло в воздухе, и две секунды спустя Питер почувствовал, как его вздернули в воздух, ухватив под мышки. — Слушайся тетю, паучок, — рыкнуло где-то над ухом. — Мистер Старк! — только и смог выдохнуть Питер. — Мистер Старк, паутина кончилась! В ответ его аккуратно уронили ровно под ноги вышедшей на трап тети Мэй. Взревели вшитые в броню реакторы, и Железный человек взмыл в небо, оставив Питера на растерзание. На медленное, мучительное растерзание, потому что это же тетя Мэй, она сейчас поймет, что наконец-то Питер больше не мертвый и не не пойми где, а тут, рядом, и все, она психанет и начнет накручивать и себя, и его, и тогда… — Слава богу, Питер! Ты что, черт возьми, растерял последние мозги?! — воскликнула тетя Мэй и вместо того, чтобы заключить его в удушающие объятия, шлепнула его ладонью по плечу. Вообще-то, очень даже неслабо. — Тетя Мэй?! — опешил Питер. Мэй выглядела так, словно он не пропадал в Белом Непонятно Где, а шатался по улицам в компании головорезов-старшеклассников, назло ей отключив телефон и выдув три банки пива. — Скажи на милость, у нас тут что, уйма времени, чтобы я тебя звала черт знает сколько раз? — она всплеснула руками, очки у нее на носу грозно покачнулись, и Питер ошарашенно мотнул головой. Честное слово, в таком состоянии он видел Мэй всего несколько раз, но главное правило усвоил — надо держать язык за зубами и не ни в коем случае не прикидываться стенкой. Самое лучшее — кивать. Мэй ткнула его пальцем в грудь. — Вот именно, молодой человек. У нас охренеть как мало времени, и я убью тебя, если ты не будешь слушать меня с первого раза, возьми уже свою гребанную паутину и только попробуй еще раз исчезнуть черт знает куда! Ткнувшуюся в ладонь кассету с паутиной он взял на автомате и, подняв руку, тупо уставился на металлический кругляшок. — Мэй, ты что, серьезно? — Хватит тормозить, Питер Паркер, — мрачно прошипела Мэй, вручив ему еще парочку заполненных под завязку кассет. Питер почуял неладное. Вообще-то дома у него оставалась, конечно, парочка кассет, но не совсем таких и не таких уж полных, он же их сто лет уже не использует, с тех пор, как у него есть костюм мистера Старка. — А откуда… В смысле, там же было, хм… — Я в первую очередь дипломированный химик, а уже во вторую — твоя тетя, — веско произнесла Мэй. И наконец-то заключила его в объятия. Короткие и крепкие. — Я с ума сойду, если что-то пойдет не так, поэтому не вздумай терять голову, Питер. Иди уже. — Ты что, даже не запрешь меня на корабле? Мэй отстранилась — влажные глаза и невеселая улыбка. — Пока этот засранец жив, в мире нет ни одного безопасного места. Иди, пока я не запаниковала и не передумала. — Ты лучшая, — выдавил Питер и, сжав кассеты, отвернулся и в один прыжок оказался на земле. *** Нельзя сказать, что Стивену Гранту Роджерсу не приходилось оказываться в странных ситуациях в его четырнадцать. Вполне себе приходилось. Ну хорошо, может, не в по-настоящему странных, но уж в дурацких — сотню раз. И в унизительных. И в каких-то, ну, знаете, повторяющихся — почему-то всё время выходило так, что если он дрался, то один против троих, или двоих, а если против одного — то этот один как правило оказывался в два раза его, Стива, выше. Или крепче. Или толще. Или и то, и другое, и третье вместе. Из драк потрёпанного Стива вытаскивал Баки — шипел, чтоб «больше никогда», «а вот возьму и расскажу всё миссис Роджерс» и «куда тут столько борзости вмещается». И ведь не то что бы Стив был таким уж храбрым, вот Баки — это да, а Стив — ну, просто некоторые люди не должны говорить то, что говорят. Даже если их много, а ты один. Даже если ты весь пронизан всякими хрипами, свистами и ещё непонятно чем. Про таких говорят: «в чём душа держится». Так вот. Стив не раз и не два приходил в сознание в чужих дворах, в собственной квартире и у Баки на кухне. Чего он точно не делал — так это не открывал глаза в какой-то золотистой пыли, и незнакомые рыжеволосые красотки не заглядывали обеспокоенно ему в лицо. Должно быть, он ещё спит. — Капитан, — сказала красотка сквозь зубы и Стив повертел головой — кому это она? — Капитан, вздумаешь задыхаться ещё раз — честное слово, я убью тебя сама. Или Клинт вырубит, чтобы не расстраиваться. Стив не понял, кто такой Клинт, и ответил на самое очевидное: — Слушайте, леди, дело в том, что я не капитан, вы, наверное, что-то путаете. — О господи. — Ну, хоть не обозвал тебя американским шпионом, — раздался голос у Стива в ушах, но кто говорил, Стив тоже не понял. — Кэп, кончай дурить, ты нам здесь нужен во всей полноте. Могу зачесть твои же слова, вот, слушай: «сыворотка излечила меня…» Игнорировать загадочный голос было трудно, но получалось. От общего предчувствия опасности только что воздух не вибрировал, и Стив встал и огляделся по сторонам — рядом с ним застыла рыжеволосая красотка, в любой момент словно готовая сорваться — и, например, перекувырнуться через голову. А потом сбить кого-то с ног. И поцеловать. А над ними летали — ну, доспехи? Красные с золотом, как из музея какого-нибудь, и это, Стив не мог не признать, было красиво, ровно до тех пор, пока кто-то внутри доспехов не произнёс: — Не говорите мне, что наш капитан опять во власти грёз. Стив не помнил этого человека, но очень хорошо представил, как тот закатывает глаза. Почему-то стало стыдно. — Я не… — начал он было, и человек в небе его тоже услышал. — Ты да, — отозвался он ядовито, и Стиву захотелось ему врезать, — ты тысячу раз да, кэп, просто тормозишь невовремя. Слева от Стива парил в воздухе енот — заметил, что Стив на него смотрит, и ощерился. Рядом с енотом стояла женщина с голубой кожей, тоже поймала взгляд, улыбнулась как-то неловко и рвано — то ли не умела, то ли забыла, как это делается. Всё было слишком странное для сна, и пыль так и вилась в воздухе. Стив закашлялся было, но отвлёкся — на стальную махину позади себя, господи боже, что это? Почему-то вспомнилась странная книжка о войне миров, кажется, так она и называлась — там мерзкие создания из космоса взялись угрожать жителям земли. Хм. Почему сюжет кажется таким знакомым? У входа в махину сидел на корточках парень в красно-синем костюме — и почему-то помахал Стиву рукой. Да это прямо как в мечтах — все тебя помнят, всем от тебя что-нибудь нужно, а то, что сам ничуточки не понял — так это надо было тщательней загадывать… — Мэм, — спросил Стив у рыжей, — если это не сон, где мы находимся? Она прищурилась, словно бы что-то рассчитывая. — Даже если и сон, — сказала наконец, — противник — вон там. Прямо перед нами. Не тот, что в плаще, а тот, который фиолетовый. Врежешь ему как следует — и будешь молодцом. Сколько тебе лет? В голове шумело. Стив попытался вспомнить: четырнадцать? Двадцать? — Я, эм, не помню точно, — объявил, глядя себе под ноги. Боже, какой позор. Леди просит помочь — и Стив поможет, вот только что он против этой глыбы? А рыжая продолжала объяснять, как будто Стив был здесь желанным гостем и все вокруг знали, что он должен делать, кроме него самого: — Вот этот, с топором, в плаще — наш друг. Он пострадать не должен. Мы — мы можем. Стив сжал кулаки и спросил о самом главном: — Что сделал фиолетовый? — Угрожал людям, в том числе невинным. Старикам, детям. Гражданскому населению. Скажи, а ты у нас кэп до войны или всё-таки кэп после? — Леди, сказал же — я не капитан. Дрался в чужих дворах — почему бы не подраться в чужой истории? Вряд ли рыжая леди станет врать и наговаривать. Помощь от Стива, конечно, смехотворная, но уж лучше, чем никакой. Тем более раз рыжая считает, что он способен принести какую-то пользу… — Просто попробуй ему двинуть, — искушала она почти что шёпотом, — хоть разочек, давай. Сам удивишься. Ты вступишь, когда он нападёт на нашего друга с топором, — а он нападёт, если Тор и дальше продолжит так безбожно… Ах ты чёрт. Фиолетовый медленно развернул к себе перчатку с пятью камнями вместо шести, всмотрелся, будто бы от солнца заслонялся — и этой же рукой залепил Тору в плаще, кто бы он ни был, пощёчину. — Остынь, — донеслось до Стива, и рыжей, и человека в облаках, и загадочный голос-Клинт выругался так замысловато, что Стив даже запомнил, хотя и не собирался. У фиолетового голос был глубокий, рокочущий — и отвратительный. — Остынь, вспыльчивый бог. Не твоя жизнь мне нужна, а лишь те жизни, чьи обладатели вновь прошмыгнули в мир, который был для них уже закрыт! Вы думали, всё так легко? Бремя вселенной… — Бла-бла-бла, — сказал Клинт, — бремя вселенной — это ты и есть. Чего стоим, ребята? Почему-то Стиву стало понятно, что вот сейчас решается что-то страшно важное. Это как стоять на пороге комнаты и не знать, что ждёт внутри — дадут ли тебе работу, знает ли мать о ваших с Баки приключениях, и даже больше — как шагнуть за порог родного дома и не вернуться. — Я бы нарисовал вас, — сказал Стив рыжей, потому что терять им было нечего, кем бы они друг другу ни приходились, — вы очень красивая. Женщина покачала головой, поцеловала ладонь и положила ему на грудь: — Какой хороший мальчик. Почему на грудь, а не на голову? Она же ведь должна быть его выше?.. Человек в плаще пошатнулся, но устоял и даже не выпустил оружия. Замахнулся было, но фиолетовый гигант перехватил топор за длинную рукоятку. — Ни одной жизни, — прохрипел человек, тоже вцепившись в топор и изо всех сил упираясь ногами в землю, — ни одной жизни больше ты не заберёшь, ты, жалкое отродье бездны! — Ни одной жизни сверх необходимого, — проговорил гигант, — но вы мешаете мне. Время уходит, и спокойствие моё рассеивается как туман на восходе солнца. — Подумаешь, какой поэт, — фыркнуло в ушах, — не давайте ему умучить Тора, Тор наш приоритет номер один. А фиолетовый отбросил со своего пути — сперва жалобно звякнувший топор, а потом и человека. — Так, — сказал Клинт, — задача резво меняется: продержаться, пока Тор сбегает за секирой, туда и обратно. Нет, нет, Тор, не бросайся Таносу вслед, ты хочешь отомстить или погибнуть? О, господи ты боже, Тор, просто найди свою секиру, хорошо? Да, да, конечно, Гром-секиру, просто отыщи. Ох чёрт… — Начну с самого надоедливого, — объявил фиолетовый, взвешенно хохотнул, будто это была бог весть какая шутка, и зашагал к махине, у входа в которую всё ещё сидел мальчишка. — Хочешь сделать хорошо — сделай собственными руками. — Ну же, ребятки, — занервничал голос в ушах, — ваш выход, или я в вас разочаруюсь. Стив не любил, чтоб в нём разочаровывались, но в каком-то оцепенении наблюдал, как гигант шествует к махине — и как мальчишка, тоже замерев, вжимается в металл, тщетно стреляет белыми нитями. А потом Стив увидел кое-что ещё. Точней, кое-кого. Баки — но лет на десять старше, чем Стив помнил. Баки — но с металлической рукой. Баки, который медленно подкрадывался к фиолетовому со спины — чтобы что, господи помилуй? Тот Баки, которого Стив помнил, определённо нравился ему намного больше. Он никогда не ввязывался ни во что один, вот так вот, не предупредив. Ну и что, что только что его тут не было, а сейчас — есть. Всё равно нужно было рассказать. И Стив побежал вперёд. Он и вправду как будто где-то научился драться, будто было достаточно одного удара, чтоб тело начало действовать само — и вот уже они с Баки бросались на фиолетового с двух сторон, как волки на лося, и пока один переводил дыхание, второй бил, уворачивался и опять бил, и мальчишка скользнул куда-то вбок, и нырнул за спину гиганту, и всё стремился своей паутиной попасть ему в глаза или рот. — Здорово, Стиви, — фыркнул Баки во время одной из своих передышек и покосился как-то странно, будто проверяя, и Стив ответил, задыхаясь: — Ага, здорово, Бак. А где ты научился вот так драться? А я где?.. — Всё-то тебе расскажи, — стоп, Баки что, боксирует с фиолетовым? К ним вроде бы спешили и рыжеволосая, и женщина с голубой кожей, и даже енот, но то ли время потекло иначе, то ли они всё-таки были во сне, потому что приближались они отчаянно медленно, а Стиву с Баки не хватало времени, а Стиву — ещё и дыхания, будет смешно свалиться с приступом и так закончить… Стив едва не начал хватать воздух ртом, и это было бы началом конца, когда с неба вдруг раздалось раздражённое: — Кончай парные танцы, Белоснежка! Просто сдёргивайте перчатку и отваливайте! Перчатка — это хорошо, это понятно; Стив и так пару раз пытался её сдёрнуть, но если есть приказ... Но почему же Баки — Белоснежка? Неведомый Клинт отчаянно что-то объяснял, потом велел и снова объяснял, но Стив почти не слышал — в ушах шумело.