Хранитель особняка

Рука сжимает крошечную записку как последний мост в реальный мир. Серая пыль под ногами оседает на всем. На обуви, на одежде, на волосах, лезет в рот и запорашивает глаза. Куда ни глянь - все покрыто серой пылью. И та самая заправка тоже засыпана серым. Ральф уже жалеет, что согласился. И до сих пор не может поверить, что все это реально. Скорее уж можно поверить, что он спит или под наркотой, чем принять этот бред больного воображения (и он даже знает чьего) за реальность. Заправка исчезает за поворотом. Судя по записке пройти остается еще всего ничего. Дорога разветвляется, сворачивает, асфальт заканчивается, и Ральф упирается прямо в стену из деревьев. Тоже серую. Стволы так сильно прижались друг к другу, искривились, стремясь забрать себе все свободное пространство, что найти среди них неприметную тропинку почти невозможно. Ральф чертыхается, протискиваясь, старясь не напороться на острые ветки, покрытые шипами. Таких деревьев вообще не существует! Стервятник явно не жалует гостей. Нет, не Стервятник, а Рекс и Макс, одергивает себя Ральф. Он все-таки на Изнанке и не стоит забывать, что здесь близнецы уже вместе. Вместе. Ему до сих пор не верится в это. Стоит только представить образ того светловолосого мальчишки с чуть выпуклыми глазами и кривоватой, но доброй улыбкой, как он тут же начинает расплываться, словно плохая фотография. Цвета стираются и бегут чернила, скапливаясь цветными лужицами в уголках глаз. Ральф чуть морщится и подавляет желание протереть глаза из боязни занести туда какую-нибудь гадость. Изнанка пока не спешит радовать его чем-то особо хорошим. Ну только за исключением Макса. Все-таки с ним у него всегда получалось лучше ладить, чем с его братом. Сиамцы кардинально отличались, это было видно всякому, кто давал себе труд присмотреться. Рекс всегда отличался большей злобой и жестокостью, которую ему было очень трудно подавлять. Макс был добрее, снисходительнее, но одновременно тверже. В нем был некий внутренний стержень, который не позволил ему проронить не слезинки, пока он умирал. А вот Стервятник выл в голос. Ральфу и сейчас было тяжело вспоминать те события. Как легко ломались полки, гнулись железные спинки кроватей под напором Большой Птицы. И каким смертельно больным тот казался под утро. Словно он вот-вот должен был последовать за своим братом, на радость Крестной. Старая шлюха. Ральф плюнул себе под ноги. Уж он-то точно знал, что именно эта мразь отравила Макса. Жизнь внука оказалась для нее дешевле старого дома. Интересно, что с ней сделал Стервятник? Не верится, чтобы он, всю жизнь с трудом подавлявший свой бешеный темперамент и только ради брата последние годы ведший себя довольно тихо, оставил ее просто так существовать и дальше. Когда Ральфу уже стало казаться, что этот чертов лес никогда не кончится, просветы между деревьями стали постепенно увеличиваться, а ненавистные колючие стволы - редеть. Ноги перестали месить грязь из перегнивших листьев, покрытую стойким налетом пыли. Судя по всему, он вышел к какому-то ручью или реке, не разобрать, что именно, настолько она обмелела. Воды была даже не прозрачной, а какой-то грязно-бурой. На поверхности плавали мелкие насекомые, которым не посчастливилось упасть туда, листья, сыпавшиеся с нависших веток и все та же пыль. Ральфу казалось, что он весь уже просто пропитался этой пылью и посерел, она въелась в кожу плотным покровом, и ее нельзя было вычистить ничем. Хотелось быстрее домой, под теплый душ, чтобы оттереть с себя мочалкой эту грязь. Но домой было еще рано возвращаться. Единственное, что мог позволить себе Ральф, так это склониться над ручьем (рекой?) и, зачерпнув грязной воды, умыться. Раздавшийся над ухом хриплый голос стал абсолютной неожиданностью, так что Ральф не удержался и полетел прямо в ручей. - Искупаться решили, господин воспитатель?- Так неприятно выговаривать его кличку, прилипшую к нему в доме, мог только один человек. - А можно было обойтись без всего этого? - вопросом на вопрос ответил Ральф и обернулся. Лучше бы он этого не делал. Существо, которое на него смотрело, можно было с большой натяжкой назвать человеком. Изнанка искорежила внешний облик Сиамцев до неузнаваемости. Два тела, сраставшихся в одно у пояса, странно изогнутые, покрытые целым ворохом желтоватых перьев и гораздо, гораздо больше человеческого роста, три ноги, переходившие в птичьи, с изогнутыми когтями величиной с нож для разделки мяса. Точно такие же когти венчали и руки (лапы?) существа, которым стали Сиамцы. Головы были немного вытянутыми, напоминающими птичьи, а рядов бритвенно острых, акульих, зубов во рту было гораздо больше чем один. За спинами раскрывались четыре огромных крыла, одно из которых, видимо у Рекса, было сломано. Ральф сглотнул. Кажется, сегодня он узнал, что такое настоящий ужас. Молчание было уж очень затянувшимся. Первым прервал его Стервятник. Или Тень. Нет, все-таки - Стервятник, убедился бывший воспитатель по железной бирке, болтающейся на черезчур длинной для человека шее. - Приносим свои извинения, за наше поведение, поверьте, мы нисколько не хотели вас напугать. - Хотели, очень хотели, хмыкнул про себя Ральф. Первый испуг от внешнего вида Сиамцев немного прошел и теперь он рассматривал их, удивляясь абсурдности происходящего. С первого взгляда их можно было принять за какую-то диковинную птицу, пока взгляд не переходил на лица. Они были человеческими, пусть и видоизмененными. Ральф наконец отряхнулся и выбрался из ручья, пусть и изрядно промочив ноги. Он выпрямился, постаравшись принять более серьезную позу, и скрестил руки на груди. Все-таки не стоит забывать, что именно он здесь старший. Стервятник и Тень, который не решался или не хотел на него даже взглянуть, молча наблюдали за этими действиями. Выжидали неизвестно чего. - Извиняю. - Существо кивнуло Ральфу и продолжило разговор. - Мы позвали вас, чтобы попросить об одном одолжении. Когда-то я уже сообщал вам о нем. - Тут Макс что-то шепнул на ухо брату, и тот отвлекся, повернувшись, а спустя секунду добавил: - Нам бы хотелось, чтобы вы приняли от нас эту вещь, а вместе с ней и обязательство, которое она несет. - Ключ ложится в ладонь, обжигая и так сведенные от холода пальцы. И Ральф ни за что не признается, что в тот момент, когда это Существо нависает над ним, ему становится по-настоящему страшно. - Это от особняка. - скрежещет Стервятник. Ральф судорожно кивает, отводя взгляд. Он помнит об этой просьбе. И не откажет, даже сейчас. К его теперешнему сожалению, когда-то еще в реальном мире он пообещал, что будет присматривать за особняком Сиамцев. По неизвестной причине они упорно не желали даже находиться с ним рядом. Но отказать в просьбе Ральф не может. К тому же ему все равно некуда больше идти. В реальную, но ставшую чужой жизнь, он не может больше вернуться. А бродить по Изнанке и дальше он не хочет. Так что жить в трехэтажном особняке ему кажется не такой уж и плохой идеей. - Спасибо. - В первый раз за встречу раскрывает рот Макс. Его голос совсем не такой как у брата. Стервятник скрежещет хриплым баритоном, словно окутывая жертву плотной паутиной, погружая в глубокую темноту. У Тени голос легкий, как шелест листьев, еле слышный и совсем, совсем еще мальчишеский. Совсем как тогда... Ральф сжимает зубы, заставляя себя перестать вспоминать те сутки и выдавливает тихое "пожалуйста". Ему не хочется находится здесь, не хочется говорить с близнецами, не хочется видеть то, чем они здесь стали, но он заставляет себя, напоминая, что как бы то ни было, Стервятник все еще является человеком. Тоже мальчишкой. Пусть и по нему этого не скажешь. - И еще. - Ральф вопросительно вскидывает голову. - Крестная. - Стервятник презрительно кривится, а Тень отворачивается. - Мне нужно, чтобы вы о ней позаботились. Не спрашивайте почему, - предваряет он вопрос еще не успевшего раскрыть рта Ральфа, - это не моя просьба. Просто когда она будет у вас присмотрите пожалуйста за ней. - Вот сейчас бывший воспитатель действительно удивлен. Он-то думал, что бабушка Сиамцев исчезла, не без его, Ральфа, конечно помощи. Но он соглашается и на это. "Дорога возникает под ногами идущего", так, кажется, сказал какой-то древний мудрец. А может и не очень древний, Ральф не помнит. Ему бы стоило жалеть о том, на что он сегодня согласился, но он не жалеет. Ему бы стоило радоваться, но он не весел. Он просто идет вперед, не раздумывая над сделанным, все дальше и дальше уходя к горизонту, пока не становится просто черной точкой на листе бумаги, покрытом серой пылью.