Незабудки

      Торд ведет себя странно, а впрочем, он же всегда такой. Ларссон более агрессивен, стреляет в своих соседей при любой удачной возможности, надевает под толстовку черный свитер, хотя это не столь странно, как окровавленные бинты и кровь в ванной, а так же от него за километр несет сигаретами и незабудками. Эдд упрямо думает, что это его новый одеколон, Мэтту плевать, но, к великому удивлению сероглазого, нарцисс, кажется, догадывается в причине этого аромата. Так же Торд старается избегать перепалок с черноглазым и, пожалуй, самым ненавистном человеке во всём доме, нет… в его жизни. Но как бы коммунист не старался, выходит это херово: этот своеобразный ритуал «Подъеби своего врага» никак не может исчезнуть из их жизни. Даже сейчас сидя в гостиной на диване и смотря очередную часть пиратов из ада, он пререкается с Томом, пытается довести его. Благо алкоголик уже в стельку и не дееспособен, да и отвечает через раз, но разве же это сможет остановить рогатого идиота.       Верно — не сможет.       Вот только больно от этих перепалок только Торду. Он встает с дивана и под недопонимающие взгляды Эдда и Мэтта удаляется в ванну. Том лишь мутным взглядом провожает яркое красное пятно, кажется, он конкретно перепил и в ванную скоро понадобится не только хентайщику. Эдд пожимает плечами и, схватив недопитую банку колы, уходит в свою комнату, а следом идет и нарцисс. Алкоголик лишь поудобнее устраивается на освободившемся диване, удивительно как они с Ларссоном друг другу глотки не перегрызли.       Ларссон же заперся в ванной и наспех стягивает толстовку. Он не хочет пачкать её и еще больше заставлять Эдда волноваться. Хватило того что он видел бинты. Его рвет кровью. Органы будто разрывают изнутри, чертов Том.       Синие цветы вперемешку с кровью, какое прекрасное сочетание. Эти же цветы он выпускает из-под окровавленных бинтов, свитера. Чертова болезнь выжмет из него все соки, хотя скорее разорвёт его сердечко на кусочки, из которых прорастут эти отвратные синие цветы, как его теперешняя ориентация, правда, та на несколько тонов светлее. Пат сказал, что вариантов до жути мало, есть только два выхода, но у коммуниста про запас имеется и третий. Он не собирается умирать от любви к Тому, а признаваться в своих же чувствах, которые он не может и сам принять, не намерен. Вот же попал: одна ситуация хлеще другой. Уж лучше застрелиться, да вот только не может он себе пулю в голову пустить, не получается… страшно.       — Какого черта именно ты? — Он срезает ножницами развернувшийся на его руке сад. — Старый глупый Том!       Протез не дрожит как левая рука, возможно, стоило пытаться выстрелить именно им, вдруг он бы смог подарить себе счастье суицидника. А пока остаётся состригать синие незабудки, и шипеть от боли. Бинты заканчиваются, придется покупать еще пачки три, а может и больше, ведь скоро придется стричь с шеи. Коммунист тяжко вздыхает, жалко что те цветы не получается вырезать из органов, авось курить будет легче и харканье кровью прекратится.       Это не так больно как было в первый раз, тогда Торд паниковал. Он не видел раньше ничего подобного, Пат испугался не меньше.       Покрыв новые раны бинтами, он натянул толстовку и кинул провонявший сигаретами, кровью и незабудками свитер в стирку, хорошо, что он черный. Рогатый выходит и направляется в свою комнату, попутно набирая номер своей, так сказать, семейки. Пол и Патрик его убьют, но даже данная альтернатива придется ему больше по вкусу, чем признавать свою любовь к Риджуэллу.       — Пат, они растут в органах. — Он открывает в дверь свою комнату, где все провоняло незабудками. — Скорее всего, уже почти у сердца.       Он валится на постель, поднимая телефон повыше, что бы Патрик ни оглушил его нравоучениями. Он хочет как лучше, но в итоге Торд лишь сильнее упрямится, придерживаясь плана «Лучше сдохну в мучениях». Он слышит крики и то, как надо поступить, но коммунист лишь скалит улыбку и пытается не разбить телефон о стену, черт подери, он же их лидер, а не наоборот… они заботятся.       Но даже если так — он не слушает Патрика. Так намного лучше.       Все же Ларссон понимает, что это легче, но, правда, только ему. Никто не хотел бы увидеть, как умирает человек, с которым ты давно знаком, которого фактически воспитал. Патрик и Пол увидят, уже видели и успели натерпеться, а сейчас они медленно наблюдают как цветы разрывают его кожу, органы и стремительно пробираются к сердцу. Незабудки, вот же… Тома теперь определенно не забудешь.       — Я справлюсь. — Пол, кажется, перехватил телефон и посоветовал прекращать играть со своей жизнью, а иначе он сам возьмётся за решение данной проблемы. Торд же лишь фыркнул и сбросил звонок, на последующие он не отвечал, а лишь послал фотографию среднего пальца бровастому. — Гореть тебе в аду, Том.       Это единственное что он успел сказать, перед тем как его начал душить кашель. Легкие горят. Горло, словно исполосовали ножом, и снова кровь вперемешку с цветами. Она течет из носа, проходит по губам и, дойдя до подбородка, капает вниз на толстовку, его руки тоже покрыты ей и незабудками. Синенькие цветочки измазаны этой багряной жижей источают наиотвратнейший аромат. Рогатый еле поднимается с постели, в глазах плывет. Он хватает с тумбочки таблетки, но не успевает открыть баночку как она валиться из рук, а следом падает и сам.

***

      Утро наступило довольно быстро: кто-то встретил его нефиговым похмельем, а кто-то валялся всю ночь без сознания. Мэтт и Эдд ушли в магазин, как обычно оставив алкоголика отсыпаться, а до хентайщика они не смогли достучаться вот и ушли вдвоём с утра пораньше. Правда спокойствие недолго длилось: многострадальцев разбудил звонок, что никак не перестанет резать уши, в особенности Тому. В общем, в этом доме как обычно утро не задалось только у двоих.       В комнате коммуниста после вчерашнего развернулась довольно интересная картина. Он лежал на полу, преимущественно на части без ковра. Баночка обезболивающего валялась не так далеко, но вот ее содержимое рассыпалось по красному ковру, создавая незамысловатый узор из точек, некоторые таблетки угодили за пределы ковра. В нос еще ночью ударил запах железа, что смешался с морфином, не мудрено ведь коммунист лежал на полу в маленькой лужице из крови с полу растворившимися таблетками, но раздражение появилось только сейчас.       Торд еле разлепил глаза, боль была во всём теле, кажется, все стало в разы хуже. Интересно сколько ему осталось? Неделя? День? А может несколько часов?       Осмотрев комнату и буркнув под нос тихое ругательство, он кое-как поднялся с пола. Руки трясутся, а ноги нихрена не держат, поэтому не отпускать тумбочку, об которую он чудом вчера не разбил голову, было оптимальным решением. Если бы сейчас кто-то вошел в комнату, то было бы крайне сложно объяснить данный бардак и его состояние. Это больно, надо было дотянуться до морфина, было бы намного легче.       Оттолкнувшись от тумбочки, он еле устоял на ногах, а впереди еще лестница. Качающейся походкой он продефилировал остаток пути, перекинулся ругательствами с черноглазым, за что поплатился и заляпал пол в коридоре, открыл дверь. На пороге его встретили Пол и Патрик, что за везение… стоило догадаться. Обеспокоенное выражение Пата и хмурый, курящий свои любимые сигареты, бровастик. Криво улыбнувшись, лидер, стер капающую с подбородка кровь, кашлянул и пригласил гостей войти.       — Ты убиваешь себя. — Не церемонясь, начал Пол, он беспокоится. Все же Ларссон можно сказать был воспитан по большей части именно им. — Говори сам или я пойду к этому алкоголику и сделаю это за тебя.       — Я пристрелю тебя. — Торд лезет в карман толстовки, но не найдя в ней пистолета лишь зло смотрит в глаза Пола. — Ты этого не сделаешь.       Пат лишь вздыхает. Он самый старший из них, разница всего-то года в три, а решить данную проблему не может. Это больно видеть людей, с которыми ты провел фактически всю жизнь, пытающихся убить друг друга. Ларссон еле на ногах стоит, а курильщик с завидным стажем лишь подливает масла в огонь. А он бездействует, что же надо такое сделать, что бы это убитое состояние их лидера стало лучше? Сойдет ли липовое признание от Тома? Срочно нужно что-то делать, а не стоять в дверях и смотреть на попытку коммуниста удержать равновесие.       — Хватит, — Патрик хватает пошатнувшегося парня. — Торд, ты очень упрям, он хочет как лучше.       — Как лучше?! — парень не согласен, это явно не лучше. — Сказать этому придурку, что я умираю от неразделенной любви к такому идиоту как он? — Возможно, они не учли, что Том не переваривает хентайщика. Пол лишь достаёт новую раковую палочку, внимательно смотрит на злое выражение лица их, так сказать, сыночка и качает головой, мол — идиот и только. — Лучше? Не смеши меня. — Ларссон разводит руками, давясь смехом. — Он ненавидит меня, о какой взаимности может идти речь? Я ненавижу его.       В этот же день он уехал, оставив лишь маленькую записку на холодильнике для Эдда. Как позже выяснилось: он не вернётся и только Том прекрасно знает почему.       Рогатый идиот и правда ненавидит его, только вот цветы абсолютно другого мнения, наверное, стоит уже признать, что он его любит. По-своему, глупой и детской любовью, которую выразить страшно, а признать самому невообразимо сложно. Незабудки так и кричат чтобы он вовек не забывал имя того, кого смог полюбить. Только вот он не узнает, Торд слишком упрям в своих убеждениях.

***

      Том ходил какой-то унылый, много пил, но не напивался до беспамятства, а хотелось жуть как. Хотелось забыть истеричный смех Ларсонна на грани слез, пятнище крови и морфин в комнате, запах и цветы. Вот только всё это въелось в сознание алкоголика и не выходит второй день, его друзья беспокоятся. Томас не знает что делать, он убивает Торда? Это из-за него и, по сути, он бы обрадовался этому три месяца назад, но сейчас что-то изменилось и хочется помочь. Эти цветы паразитируют на слабом и не восстановившемся полностью теле коммуниста из-за любви, фантастика и только. Но каким же было удивление, когда эта фантастика оказалась правдой и он даже название болезни нашел.       Это убого.       Потребовалось еще три дня, что бы понять, как он относится к Торду. Любит ли он его? Однозначно — нет, но определённо испытывает привязанность. К несчастью это не поможет, нужно полюбить.       На четвертый день он окончательно вынес себе мозг размышлением. Придя к выводу, что возможно он и любит его Том напился, опять. В этот раз он позвонил ему, но никто не ответил. Пьяный Риджуэлл не сдавался и трезвонил, пока кому-то на том конце провода не надоела мелодия. Ответил ему явно не тот, кого он ожидал, это был Патрик? Томас не помнит кто из этих парней Пат, а кто Пол и поэтому он их путает.       — Томас? — уставший и хриплый голос. Это кажись не Патрик.       — О… — единственное, что он смог произнести.       Он дозвонился, но что делать дальше как-то в голову не пришло.       — Пат убьет меня… — тяжко вздохнул курильщик, что он, черт возьми, творит, — Слушай, я вышлю тебе сообщение с адресом, сам решай что делать.       Послышались гудки, Том еще долго вникал, что он только что сделал и зачем. Алкоголь ударил в мозг и произошло то, что он никак не планировал. Бровастый мужчина был подавлен и сам не понимал что делает, видимо с Тордом все очень плохо. А во всем виноват Том, как обычно, в общем-то. Он делает очередной глоток из бутылки. Водка убивает клетки мозга, позволяет ему забыть весь пережитый ужас, а утром оставляет лишь похмелье.       Что же это за наказание такое им перепало? Вот угораздило этого коммуниста полюбить именно его, они же мать его враги и готовы перегрызть глотки друг другу. А тут на тебе, влюбились, причем один посмертно. Комедия с трагическим концом просто какая-то.       СМС от Пола пришла довольно быстро, он сверлил взглядом адрес, пытался вникнуть, где это. буквы плясали, слова получалось составлять отвратительно, он бросил это занятие.       Так и не придя к умозаключению, Томас забил, он разберется с этим завтра, когда он будет немного трезвее.

***

      Прошла неделя, он окончательно убедил себя, что любит его. Это стоило ему лекцией Эдда и предупредительным выстрелом решительно настроенного Патрика.       Именно поэтому он, не отойдя от своей любимой водки, несся вперед на всех парах. Том никогда бы не пошел спасать Торда, но сейчас все с точностью наоборот. Он бежит к дому, где по данным Пола находится коммунист. Дыхалки не хватает, в ушах звенит, так как таблетки еще не успели подействовать, его немного шатает, похмелье еще не прошло. Томас часто дышит, вбирает воздух ртом и продолжает бежать, к этой треклятой улице. Кто же знал, что отсчет теперь идет по минутам, Ларссон конечно не принцесса, но выбирать не приходится.       Ключ, что передал ему Пол, был крепко зажат в кулак. Когда он увидел этот дом, сердце защемило, он не готов увидеть его. Том дрожащий рукой повернул ключик и открыл дверь, никаких звуков, опасаясь худшего, он пошел на второй этаж. Мебель в доме была в синих лепестках, местами с каплями крови, чем ближе второй этаж, тем хуже картина. Запах незабудок усиливался, кровью несло так же сильно, удивительно как лидер Красной армии не помер, вот же живучий… это на самом деле великолепно.       Когда он дошел до нужной комнаты, Томас стоял и переминался с ноги на ногу, опустив взгляд на дверную ручку. Эта дверь была единственным препятствием, отделявшим их друг от друга. Это был единственный шанс Торда на выздоровление, такой призрачный и маловероятный, что хочется плакать. Как можно спасти его от разрыва сердца признанием в любви? Том не верит в это, но если есть хотя бы вероятность правдивости — он это сделает, в первую очередь ради Ларссона. Этот баран примет что угодно, но не свои чувства. И он поворачивает ручку, дергая на себя дверь. Торд жмуриться от света, и с глазами навыкат уставляется на вошедшего.       Том не был готов к такому.       — Какого черта? — Его голос слабый, еле слышный, а слова даются с трудом.       — Торд… — он не знает с чего начать, взгляд прыгает от засохшей крови на руках и лице к незабудкам, облепившим шею и немного руку.       Вообще если оценят масштаб трагедии, то Ларссон похож на живой цветущий труп.       Незабудки, бледное лицо перепачканная серая футболка. Его ожоги засеяны цветами, должно быть это адски больно. Не видок, а сказка просто, этакая мечта некрофила, правда, еще вполне себе живая, но если не предпринять действий, то он действительно сдохнет. Алкоголик со стажем прогоняет эти мысли из своей бедной головушки и обращает внимание на удивленного Торда, просто прелесть, сейчас они угостят друг друга ядом.       — Тома-ас, что ты забыл тут? — Он скалится, через боль. Вообще сейчас все болит, стало еще хуже, чем несколько мгновений назад, чуют, что хозяин пришел. — Я же умираю, ты должен быть счастлив! — Если бы у Риджуэлла была не пропитая палитра эмоций он бы, наверное, давно разрыдался, как это бывает в фильмах. Том лишь хмуриться, качает головой, это больно. — Что, нет?       Коммунист зашелся в кашле. Возможно так ему и надо, но червячок, поедающий его разум так внезапно развившейся любовью, которую он в упор не замечал годами, нашептывал, что так думать нельзя.       — Я не хочу быть виноват в смерти такого уёбка, как ты. — Ну, это не самая жестокая вещь, что он хотел бы сказать. Том подходит к кровати и хватает больного за футболку, тот лишь шипит и матерится как сапожник. Поберег бы горло. — Я тебя люблю, коммунистское ты отродье.       На мгновение в глазенках хентайщика читалось облегчение, но оно пропало так же внезапно, как и появилось. Не верит он в это хоть и стало значительно легче.       — Томми, любишь мучить или медленно убивать, — он чувствует, как его дыхание постепенно нормализуется, тяжесть с сердца уходит, — Что?       — Заткнись. — Притягивает его еще ближе и наконец — целует. — Просто люблю.       Он все же медленно выздоравливает.       — Я тоже. — Соглашается Торд и затягивает Томаса в еще один поцелуй.