Поэту вечно будет непонятно, что даже красота, отмеченная совершенством, подвластна, как и все, законам рока и также смертна! (Э.М.Ремарк)
В июне стоит жара, солнце теплом оседает в воздухе, и все вокруг разукрашено летом. Сехун, угловатый и уставший, бредет по дороге, стирая ноги в кровь в разношенных и покоцанных кедах. Полночь легкой прохладой проходится по тонкому телу, вызывая мурашки на прозрачной коже. Белая, как молоко, и испещрена витиеватыми паутинками голубоватых вен. Поднятые к небу глаза: лунный диск, серебряный, большой, яркий. Сехуну нравится до приятного покалывания на пальцах и скрученного в груди узла. Вот бы когда-нибудь стать той звездой, что будет ярко светить с небосвода, обводя все на земле равнодушным взглядом. В квартире встречают спертый воздух и уже ставшие привычными звуки тихих спутанных слов и удары бокала о столешницу. В маленькой комнате открытое настежь окно, ветер залетает через него, прохладой наполняя пространство, у стены лежит примятый футон, накрытый дырявым пледом. Сехун устал и хочет спать. Он ложится и накрывает себя тонкой тканью, когда-то пушистой и мягкой. — Не пей больше. Пощечина в пустоту, и Сехун сжимается сильней, кулачками зажимая края одеяла. Ведь она не виновата, что любит верно и слепо. И Сехуну бы плакать до надрывного крика, но мать просит быть сильным и выбраться. Он будет стараться и двигаться дальше. Ночь с жалостью смотрит на юное тело в плену пыльной комнаты, прячет слезы на небе яркой россыпью звезд, пока мальчишка высчитывает огоньки на черной ткани, засыпая. Утром тихие шаги по пыльной дороге и опаляющее кожу солнце. Сехун подставляет руку козырьком ко лбу и щурит глаза. В километре отсюда начинается густой лес, где тишина и покой. Он бежит со всех ног, падая и обдирая колени о сухую землю. Алые капельки на ногах и новая дыра на голубоватых джинсах. Упрямое бегство к джунглям в цивилизации, где на широкой ветке старого дуба молчаливое спокойствие и приятная, охлаждающая тень. Он забирается туда за секунды, ловко хватая ободранными пальчиками древесину. И сидит. Прикрывает глаза, размеренно дышит. В мечтах он не здесь. Сон быстро окутывает юное тело. Где-то около замка гуляет юный принц, в зарослях густого леса собственных владений. Дома его ждут гувернантки, а на балконе громадного дворца стоят король с королевой, на их губах мягкая улыбка. Сехун нехотя открывает глаза. Вечереет и сумерки ползут по шумному городу. А на окраине все тот же обшарпанный дом с крохотной квартиркой, где отец бьет по столу в хмельном угаре, а мать бережно терпит все, что приходится. Сехун сидит на качелях, укутавшись в ночную мечту, мерзнет, ведь мечты прохудились и больше не греют, слушает тихий скрип металла и смотрит в единственное горящее окно, за стеклами которого что-то, что, вроде как, забыто зовется домом. Глубже набрать воздуха в грудь и подняться — непосильная задача. Он хмурит брови, прикусывает уголок губы почти до крови, не прилагая особых усилий. Минута. Две. Три. А потом бессильная безысходность поднимает за руки мальчишку, толкая в его собственный кромешный ад. Стакан о стакан, стекло о стекло. Хриплый смех родного отца полосует по коже. У Сехуна синяки по всему телу, царапинки и сбитые в кровь ноги. Пластыри на пальцах и слишком повзрослевшее в пятнадцать лицо. Душа взрослого мужчины заключена в юном теле, и это раздражает до непосильной злости в груди. Он стаскивает кеды, наступая на задники, отбрасывает их к стене и в тишине бредет к прохладному футону у прохладной стены. От простуды умирают? Наверное, нет, но Сехун уперто игнорирует распахнутое настежь окно. С кухни новый удар ладони о лицо, и закричать бы вовсю мощь легких, да страх в глазах матери больно колет в груди.— Мама, обними. —Потерпи, малыш.
Мальчишка привык засыпать под утро только на пару часов. Во сне вновь растет замок, достающий до неба, король прижимает к себе маленького принца, аккуратно потрепав по смоляным вихрам, королева чмокает в лобик, и мягкая постель с россыпью подушек тянет в прекрасную ночь. Прикосновение нежной ладони ко лбу такое реальное, что улыбка невольно касается настоящих разбитых губ и одинокая капелька срывается с ресниц. Что-то в груди обрывается, но сон такой сладкий и короткий, что Сехун не позволяет себе просыпаться, кутаясь в дырявый плед сильнее. Король рассказывает историю о прошлых временах, когда герои скакали на лошадях, совершая подвиги. И у Сехуна лишь один вопрос: а кто такие герои?Спи крепко, дорогой. Новый рассвет будет новым началом.
Утром встречают тишина и пустота. Теплого тела родной матери нет рядом, и Сехуну кажется, что он все-таки где-то оплошал. Отец за столом на кухне, с хмурым лицом и опущенными вниз уголками губ, едко бросает, ухмыляясь: — Ты ничтожество, вот она и сбежала. В карманах звенят монеты, дорога до магазина короткая и знакомая, а мир в голове раскалывается на части. Немая просьба продать и полученная в ответ жалостливая улыбка продавщицы. Лицемерка. До совершеннолетия жалких три года, а в руках уже бутылка. Открыть бы да напиться, но Сехун обещал сам себе не трогать и никогда не прикасаться. До совершеннолетия три года, а до смерти сколько? Пять? Он ставит бутылку на стол, зло смотря в выцветшую радужку карих глаз отца, выгибает уголки губ в жалком подобии улыбки и хмыкает. В желудке пусто и хочется есть, но он выходит из квартирки и бредет по улицам. Там, во дворе, маленькие детки в красивых чепчиках и ярких сарафанчиках играют в песочнице. Сехун завидует. Он понуро бредет по городу и разминает уставшие мышцы. Присев на бордюр в одиночестве считает проезжающие белые машины. Десять. Семнадцать. Тридцать. Хочется кушать и пить, но ни в коем случае не идти домой. Только уставшее солнце ласково просит брести к окраине города. И мальчишка плачет внутри, улыбается снаружи и топает по пыльной дороге.Мама, ты не вернешься. Да я и не жду. Просто полюби без ошибки, пожалуйста.
Отец с порога кулаком проходится по скуле. Из маленькой царапинки тонкой струйкой течет кровь, Сехун дрожащей рукой касается саднящей ранки на лице. — За что? — холодно и отстраненно. — Отродье скотины, — выплевывает, не глядя. Отец сыплет угрозами и оскорблениями мальчишке, которому только пятнадцать, ломает уже ставший хрупким стержень внутри, отвратительно скалится. Больно. Противно. Тошно. Сехуну хочется рыдать навзрыд. За что? Он сжимает тонкие пальцы в кулак, берет бутылки из кучки, что выросла у порога. Резкий удар о стену, и в руках осколками застывает тонкая грань перед падением в бездну. Быстрый шаг и выплеск эмоций наружу. Руки больше не дрожат, слезы высохли, сердце унялось. Но лишь на секунду. По запястьям алая кровь, над ухом задавленный хрип, перед глазами — опоздавшая смерть. Отец безвольно оседает в руках Сехуна, хватаясь пальцами за острые плечи. А ведь его сын так красив, как он не замечал? На губах последняя улыбка, и объятие смерти. Сехун сидит в тишине, в открытое окно залетает жизнь, а по рукам течет кровь. Кровь родного отца. Испуганный взгляд бежит по обмякшему телу. Убийца. Убийца! Сехуну плохо. Сехуну страшно. Сехуну…впервые легко. Он срывается с места, боясь оглянуться, выбегает из богом забытой квартиры, спешит в богом забытый город и торопиться найти свою судьбу. Под колесами машин или в полиции. Ты только беги без разбора, Сехун, а дальше будет легче. Темные улицы и темные подворотни. В темноте ночного города, с колющим легкие воздухом. Сехун закрывает глаза полные слез и не видит дороги. Ночь поглощает, расщепляя на атомы. И мальчишка бы растворился в прохладе незнакомых еще улиц, но юное тело натыкается без разбора на что-то мягкое, падая вниз. Опять локти ободраны до крови, в висках снова что-то гудит. Мальчишка медленно открывает глаза, впереди все плывет, и только маленький огонек горит в мареве бессознательности. Кучерявые волосы, большие черные глаза, зажатая губами сигарета. — Ты кто такой? — хриплым от табака голосом. На белой футболке грязные пятна и кровавые разводы, руки покрыты алым. Сехун, скажи привет скорой расправе. Парнишка впереди лишь удивленно выгибает бровь, затягиваясь по новой. Он тушит окурок о стену, за ворот испачканной футболки поднимает на ноги и осматривает. — Не смотри. Кривая ухмылка на искусанных губах. Парнишка хватает Сехуна за руку, до боли сжимая пальцы на хрупком запястье, ведет в подворотню. — Бить будешь? Без ответа с тихим смешком. Высокий и тощий, Сехуну страшно.Не доверяй незнакомым дядям, Сехун, они причиняют вред.
Железная дверь скрежетом бьет по натянутым нервам, сердце бешено стучит в груди, легкие сжимаются до состояния атома. Внутри просторно и душно. Пахнет табачным дымом, водкой и чем-то еще. Худые девушки с длинными волосами выгибаются в спине, пока к их груди припадают мужчины. Неоново-синий и едко-сиреневый, больно режет в глазах, но больнее внутри. Неизвестный парень ведет за собой, не расцепляя пальцев. Захламленная комнатка, с таким же пустым и одиноким футоном у стены, но без открытых окон. Сехуну бросают в руки какие-то вещи. Толчок в грудь и отрешенное: — Выходи. Дверь за спиной хлопает. Кафельный пол, замызганная раковина, старая стиральная машина и ломающаяся душевая. Сердце больно сжимается в груди. Взгляд бегает по сторонам, тонкие окровавленные пальцы сжимают растянутую ткань. Сехуна разворачивают лицом. Глаза в глаза. Карие в черные. Страшно до одури и кома в груди. Парнишка тянет край футболки Сехуна вверх, грубо срывая ткань с тела. Перед глазами точенный фарфор и голубовато-изумрудные венки поверх. Оценивающим взглядом по худенькому мальчишке, с вызовом смотрящему в глаза. Сехун хмурит брови, внутри унимая предательски бушующее сердце. Неужели вот так все и кончится? В старой ванне борделя, теряя оставшиеся крупицы гордости. Тяжелая ладонь толкает в грудь и зажимает створки душевой. — Мойся. Парнишка отворачивается. Сехун замирает. И засмеяться бы в голос от комичности, да только сил нет. В животе еще пусто, а в мыслях последний застывший вздох. Убийца. Ты все еще убийца. Сехун бьет кулаком по стеклу, проглотив слезы. Трясет и колотит. А парнишка не смотрит, даже не поворачивается, наверное, понимает. Опускает взгляд в пол и покорно ждет. Внутри бушует истерика, кружится голова и тошнит. Сехуну глаза застилает противная жидкость. Он смотрит на руки, а там до сих пор кровавые пятна. Мальчишка включает воду, холодом обжигающую тело. Алые разводы растекаются по полу, а внутри колотится раненое сердце. Снять одежду и выбросить — на ней следы его ошибки и последнего шага в неизвестность. С волос стекает кровь, с рук стекает кровь, с груди стекает кровь. А из сердца она течет? Холодом воды по царапинам и синякам, кусая губы и пряча слезы. Мальчишка. Дурак. Убийца. — Выпусти. Тихо. Хрипло. Устало. Сехун стучит по стеклу, парнишка открывает дверь. Глазами по нагому телу, но не ниже груди. С волос каплями как роса, по телу каплями словно дождь, с ресниц каплями будто хрусталь. — Дай полотенце. На голову, ухмыльнувшись. Синяки под глазами в зеркале, впалые щеки и острые скулы. И сам он весь острый, угловатый и хрупкий. Дотронься — порежешься. Сехун раниться о хрупкость и колкость собственного тела, но упорно хранит все раны в глубине растерзанной в пятнадцать души. Растянутая футболка, закатанные рукава, черные джинсы. Черное пятно, волосы как смоль и глаза зрачком до краев. Ты словно тень, что идет на лезвие жизни. Вновь грубыми пальцами за запястье, бросая на футон и хлопая дверью. Парнишка на корточках, смотрит в лицо и улыбается. Вроде бы добрый, но Сехун боится. В уголках его губ запекшаяся кровь, на руках разбитые костяшки, в волосах спутанные кудри. И, как в сказке, эльфийские уши и улыбка чешира. Закрой глаза и мечтай, но убийцам не дозволено. В груди раненой птицей снова бьется сердце, разбивая цепи и ломая крылья. В глазах застывают слезы. Не смотри! Отвернись! — Расскажешь? — ехидно, издевательски, нежно. — С незнакомыми дядями не говорю, — дерзко и не страшась. — Неизвестные дяди видели мальчишку голышом. Удар тонкой руки по лицу как повторное дежавю. Как отец, его точная копия. Парнишка смеется, запрокидывая голову назад и тяжело дышит. Сехун больше не боится и устал терпеть боль. Лучше ее причинять, чем ждать. Еще слово, и вся злость юного тела не сможет копиться в маленьком хранилище, да только в ответ мягкость улыбки и лучики взгляда. Тепло и приторно сладко, такого не бывает. — Я не неизвестный, я Чанёль. Приятно перекатывать имя языком, до одури приторно, перебор сахара на голодный желудок. Сехун ухмыляется, улыбается, плачет. Ребенок, мальчишка, подросток. Больно до белых пятен пред глазами, голова кружиться, тошнит. Он теряет сознание, падая спиной на продавленный футон. Как в той квартире, где сейчас охладевший труп истекает кровью, а воздух все еще помнит нежный шепот матери по ночам, учащий мечтать и видеть во снах сказки. Так же, как сейчас. С белой лошадью юношу в красивых одеждах, со смоляными волосами и мраморной кожей. В его красивой ладошке, аристократичной и без нелепых пластырей, тонкая кисть милой леди. Ее улыбка сдержанная и милая. Прямая осанка. В дверях король и королева, на небе теплое солнце, улыбающееся счастью мальчишки. В замке любимая няня-гувернантка, она так похожа на девчушку из соседней квартиры: белесые волосы и челка, круглые кукольные глазки и широкая улыбка. Принц счастлив. Сехун тоже. Перед глазами парнишка — Чанёль. В голове пустота. А где король? Куда он пропал? Растворился в сознании, обрушив холодную реальность. За плечи поднять и привалить к стене. У Сехуна нет сил и белая тонкая рябь в голове. Вновь хриплый голос зовет из ниоткуда, а мальчишка улыбается. — Живой? — неужели напугано? — Более чем. Сехун кашляет. Сгибается пополам и вновь падает на футон. Он ведь тоже пропитан одиночеством, мальчишка ощущает его всем нутром. Льнет к родному аромату. Чешир и эльф. Кто ты такой? Наверное, дьявол. Заберешь никчемную душонку, чтобы сварить в котле, да? Отец всегда говорил, что так поступают с грешниками.— Папа! Почему ты ругаешь меня? — Чтобы ты знал, что таким, как ты, никогда не будет просто.
Среди ночи тепло окутывает со всех сторон. Одиночество вокруг, холодная стена упирается в спину, а кто-то дышит над ухом. Мама вернулась. Во снах принц обедает за большим столом, держа спину ровно и статно, принцесса под боком и у нее пухлые губы, черные ресницы и волосы как смола. Принц счастлив, а король с королевой, держась за руки, оставляют молодых наедине. Утро будит толчком в грудь тяжелой ладонью. Не забирайте сон и верните царство. Холодно и голодно. В животе умирают киты, и щеки от этого становятся пунцовыми. Прячь впалые щеки за ободранными ладонями, пока Чанёль смотрит из-под опущенной челки. — Голодный? Легкий кивок. Протянутый стакан воды и миска рамена. Живот сводит спазмами от первой еды за долгие дни. Вчера деньги за бутылки, день вне четырех стен на ветке старого дуба. А теперь полная миска, осилить которую не получается. Желудок не переваривает, и еда не остается надолго. Сехуна тошнит все утро. Он лежит на футоне, прижимая плед без дырок к хрупкой груди. Чанёль упирается затылком в дверь и бродит взглядом по телу. — Не смотри. — Я спасаю твою жизнь, идиот. — Не нужна мне эта жизнь. Тишина. Чанёль взрослый. Он все объясняет остальным. Сехун остается. Но до первых морозов.Я сбегу к этому времени, поверьте.
Август наполнен ливнями. Сехуну бы бежать и сдаваться, но ноги не бегут и Чанёль селит в груди надежду на спасение. Он большой. Почти гигант. Хрипло смеется и смотрит по-доброму. Знает об отце, но не осуждает. Вечерами учит обращаться с оружием, зажимая изодранные пальцы рукой, проверяя твердость захвата. Прижимает курок к корпусу, отпускает. Холостой. Ночью жмется к первому теплу на холодном футоне, а Сехун краснеет, чувствуя прикосновение сильного семнадцатилетнего тела к своей острой худобе. Только бы не поранить колкостью тела дьявола с чеширской улыбкой.— Я убийца, Чанёль. — Я тоже, Сехун.
Во снах у принца горит грудь от первых сильных чувств. Он сильный, крепкий и теплый. Его тонкая принцесса всегда рядом, но за спиной. Прячется? Страхует. Закатное солнце и запах осени. У принца меняется жизнь, а принцесса запястьем убирает печали и тревоги, когда на королевство надвигается война. Она будет за спиной принца спасать его жизнь. По утрам чашка кофе. Сехуна учат убивать и холодным рассудком прощаться с людьми. — Если кто-то умрет, смирись и беги. У пистолета удобная хватка, Сехуну нравится больше он. В ножах неловкость и неуклюжесть, хотя, на самом деле, страх колотых ран. В комнате без окон не душно и больше не одиноко, там разговоры до утра и обсуждение чего-то интересного. Парнишка рассказывает легенды про викингов и улыбается. Водит руками по воздуху, касаясь плеча замершего Сехуна. В тишине, пустоте и одиночестве два горьких несчастья и никотиновый дым от сигареты старшего. — А может ли жизнь надоесть в пятнадцать? — по-детски серьезно со взрослостью во взгляде. — Мне надоела в тринадцать, — предельно честно и без сарказма. Сехун верит и считает, что парнишка — герой. Он смело принимает из его рук первую сигарету, делая глубокую затяжку. В легких не остается места — там открываются красные бутоны, шипами разрезая грудь. У Чанёля шершавые пальцы и грубый, мужской бас. А Сехуну всего-то хочется забыться. Потеряться в пространстве и вновь сойти с ума. Он — романтик и мечтатель, и если ему не суждено дожить до двадцати, то это не приговор. Мальчишка влюбляется. В мягкость линий и заботу ласковых глаз. Но ощущение грязи валится на плечи, когда любовь разрастается сильней. Любовь к парнишке с улыбкой чешира. Сехун хранит холодность и колкость, пряча румянец в копне кучерявых волос, когда ночью взрослое тело требует тепла, прижимая к себе. В октябре первое дело и первое задание. Убейте тихо и без свидетелей. Он не сможет. (Он со мной). В стене из дождя, под тяжелым небом с немой просьбой не пострадать. Чанёль на крышу, с оружием и наушником. Он хмыкает и треплет по смоляным волосам. А Сехун — отвлекать, а потом затеряться в толпе. Мальчишка теряется легко, у него нет имени, нет жизни, нет чести. Он прогнил изнутри еще тогда, когда первая пощечина отца разукрасила хрупкую щеку глупого ребенка, посмевшего возразить. Из-за угла Сехун чувствует, куда смотреть, где искать и сколько ждать. Выстрел в толпе, мертвое тело падает на улице. Шум и паника. Испуганное сердце раненой птицей. Вновь.Только убеги, дурак.
На футоне, наплевав на все и всех, прижимаясь к груди, тихо плача и трясясь от страха. Живой. Рядом. Теплый. Сехун без разбора сыплет оскорблениями и угрозами, бьет кулаками в грудь. Внутри розой зацветает страх, пропуская корни в глубь треснувшей души. Чанёль раскидывает руки в стороны и хрипло смеется, прикрывая глаза. Слезы и смех. Страх и свобода. Два разных полюса одной планеты, отталкивающие друг друга по иррациональным законам физики и прижимающие друг друга по законам глупости. Парнишка обхватывает щеки Сехуна, большие ладони обжигают тоненькую кожу. В глазах немая просьба не допускать ошибку, а в груди желание все почувствовать, каково это, пока не стукнуло двадцать. Чанёль целует осторожно и трепетно. В теле гиганта хрупкая душа и не выплеснутая забота, затопившая юное тело мальчишки. Он мажет губами по виску и улыбается, тяжело дыша. Сехун пугается и его сердце больно бьется в груди у двоих. Остановиться и бежать, но внутри все кричит об обратном. Парнишка касается губ и осторожно выскальзывает из комнаты — он не пойдет дальше и не будет пугать и требовать, а проблему решит сам и в ванной. Сехун пугается и смущается. В сердце нет больше птицы — она вырвалась наружу румянцем растворившись на лице. Чанёль возвращается спокойным и как никогда взрослым и трепетным. Он зачесывает волосы мальчишки назад. Мягко смотрит в омуты карих глаз. Они прижимаются друг к другу этой ночью иначе. Парнишка крепко-крепко обнимает со спины и улыбается в ворох смоляных вихров. До двадцатилетия Сехуна осталось мало. Всего лишь целая жизнь. Его принимают в команду, позволяя остаться до конца. Только не позволяя, а принуждая, но об этом никто не говорит — так не принято. Сюмин заговорщически треплет мальчишку по волосам и подмигивает Чанёлю.Мама, прости, я не стану героем.
В ночь, когда парнишка празднует совершеннолетие и алкоголь струится по венам, а все старшие желают отрываться в жизни по полной, Сехун в задрипанной комнатке без окон на все том же одиноком футоне позволяет впервые прикоснуться к себе. По изменившемуся и возмужавшему телу шершавыми пальцами и обжигающим дыханием. Вызывая порочный стыд на щеках и тихий стон на губах. У мальчишки в глазах слезы и мириады ярких белоснежных звезд. Округлые полумесяцы ногтей царапают спину Чанёлю, а тот убирает взмокшую челку, легко целуя в висок. Только бы не сорваться и не оплошать. Мальчишка сам раненая птица, со сломанными крыльями и страхом быть зажатым клеткой. Но ему дарят чувство свободы, убеждая, что все как нельзя правильно. Он слепо верит, слепо доверяет и слепо любит, точно собственная мать.Ты похож на них, хотя всегда хотел быть другим.
Сехун пробует алкоголь впервые, когда декабрьский мороз щекочет кожу под тканью тоненькой куртки. Он обжигает горло и скрежетом проходит по взволнованной груди. Его принуждают, ведь мальчишка, смирись, такова жизнь и без этого никуда. А ночью душат слезы и руки впервые трясутся так сильно, что дрожь не унять. Король снова треплет принца по темным вихрам шелковистых волос. Принцесса, точно расцветший бутон белоснежной розы, стоит в дверях большой спальни, окутанная прозрачной тонкой тканью из шелка. Принц путается ногами в больших одеялах и хрипло смеется, прижимая к себе хрупкое и слегка угловатое для леди тело. Они живут этой ночью и слышат где-то вдалеке тихие всхлипы мальчишеской души. Новое дело приходит накануне рождества, Сехуну впервые поручают пойти на дело в качестве главного участника. Он настроен и решителен и плюет на страх в глазах Чанёля, который не отпустит ни на шаг и не позволит. Мальчишке все равно, он хочет использовать собственный пистолет, который подарил Сюмин, тепло принявший под свое крыло. Рука не трясется и ничего внутри не обрывается, когда спускается курок и пистолет с глушителем выпускает стальную пулю в лоб заказанного человека. Плакать бы горько и навзрыд, да только внутри теплится что-то до одури приятное. Глаза Сехуна мутнеют и взгляд меняется. Взрослая душа в юном теле получила спуск, которого ждала. Прикосновение мальчишки теряют былую заботу и нежность, становятся резче и грубее, и сам он меняется. На острых коленках больше нет синяков, руки становятся сильнее, плечи растут в ширину. Хрупкость юности увядает на глазах. Чанёль больше не любит мальчишку, он любит юношу, который все еще требует ласки и заботы. Перед сном помечтать — непозволительная роскошь, а потом уснуть в объятьях, обжигающих и терзающих. Во снах у принца начало новой войны, завоевание территорий и нескончаемые битвы. И только король с королевой в замке дают силы. Принцесса за спиной шепчет что-то о светлом будущем и придает сил. Принц скачет по белому заснеженному полю на белом скакуне и смело идет в бой. Принцесса у кровати молится о его спасении. Ночью, под звук приглушенной музыки из борделя этажом ниже, Сехун прижимается телом к ставшему родным теплу и рассказывает о себе. Отстраненно и отрешенно, нашептывает свою грустную историю чеширу, прижимая нос к изгибу шеи, рассказывает о первых неудачах и так и не случившихся победах. О матери, что просила быть сильным и мечтала о хорошем будущем для мальчишки. Об отце, что всегда терзал россказнями о тяжести жизни. О пустых и пыльных дорогах, высоких деревьях. Он прижимал к губам сигарету и травил розы внутри едким табачным дымом, наслаждаясь тихой смертью внутри. Сехун больше не мальчишка, но и не мужчина. А Чанёль сильный и крепкий. И в этом нет логики, но им нравится.Утонуть бы вон в той реке и не сметь больше дышать, но ты не позволяешь.
Во сне вместо королевства пришел отец и тихо смеялся над сыном-неудачником, вновь называя отродьем той скотины. И все бы стало хуже, да только пелену забвения разрушает тихий шепот над ухом и обжигающее прикосновение губ к виску. Страх пропадает навсегда, и принцесса в ночи опять наполняет все своим смехом, увидев принца. В шестнадцать он пробует что-то интереснее табака, дурманя голову какими-то легкими наркотиками. На одиноком футоне, прижимаясь к спине парнишки, выкуривает из его рук самокрутку и хрипло смеется.Мама, прости, но у меня никогда не было будущего.
Новое убийство и вновь не дрогнувшее сердце. Руки в крови, черная водолазка с запахом смерти и хлюпающие в луже тканевые кеды. Ногам холодно, и по стеклу закрытой машины дождь смывает окровавленный отпечаток тонкой ладошки. Чанёль сжимает челюсти и руль до белых костяшек, а Сехун педантично вытирает остатки заказа с рук, выбросив салфетку в окно. Верный друг — пистолет — приятно прижимается в кобуре к окрепшему телу, вселяя чувство сохранности. Как звали того, что сейчас лежит на полу собственной дорого обставленной квартиры и истекает кровью на белоснежном ковре? Кажется, кто-то назвал его Ву Ифанем. Но Сехун не уверен. Не имеет значения, кого и как ты убьешь. Главное — выполни дело и получи положенные двадцать процентов. Но отсутствие страха у последнего заказанного что-то ломают внутри и заставляют хрупкое запястье потянуться к грубым ладоням, чтобы согреться. — Неужели все обречено? — надломлено, с застывшими в глазах слезами. — Мы выберемся, я обещаю. Губы Чанёля обжигают ладонь. Сехун опять слепо верит, вверяя судьбе свою жизнь. Не смей обманывать, чертовка. Они спят крепко. Чанёль накрывает двумя одеялами слишком хрупкое тело, оставляя себя в плену холода, убирает взмокшую челку со лба, смотрит в темнеющие глаза и целует обветренные губы. Он в бреду и весь горит. — От простуды умирают? Кажется, нет. А ведь жаль. Чанёль не спит несколько дней, покорно прижимает уставшее тело к стене, не отводя глаз от Сехуна, чтобы помогать. Взрослость в глазах сменяется страхом и детским желанием прижаться к чему-нибудь живому и нежному. К груди парнишки, что все еще спасает чью-то жизнь. В летнюю ночь в закрытой комнате, вдалеке от посторонних глаз мальчишеские сердца надрывно просят любви друг у друга, и от этого все кружится в страшном водовороте.Меня не спасти, но только ты живи, я прошу тебя.
В королевстве новый пир и праздник — они завоевали новые территории и теперь государство ждет процветание. Принц — признанный герой, а Принцесса — хрупкая миледи, что предназначена только ему. У короля проседь в волосах и морщинки на сильных ладонях. Взгляд королевы по-матерински нежный и добрый, ее аристократичные пальчики бережно теребят волосы принца, когда они сидят у большого камина. Королева пророчит принцу светлую жизнь и достаток, а принцесса стоит чуть поодаль и тихо просит Бога помочь, когда придет время. Чанёль становится по-настоящему сильным мужчиной. У него крепкие руки и возмужавшие черты лица. Парнишка все еще герой, который смело идет в бой. Сехун льнет к нему, когда никто не видит и ждет любви в мягком поцелуе. Они каждую ночь обещают друг другу идти до конца. Чанёль готов биться, а Сехун утешающе улыбается, зная, что до двадцати осталось чуть-чуть. — Мы — верхушка этого никчемного мира, —заявляет Сюмин, сидя во главе стола и держа в руках бокал вина. — Мы решаем, кто будет жив, а кто мертв. В наших руках чужие жизни и несметные богатства. Мы знаем вкус жизни, знаем ее печали и счастье. У нас в руках оружие, которого нет больше ни у кого. И этим мы сильны. Сехун должен опрокинуть в себя несколько бокалов вина, чтобы никто не смотрел с укоризной, пошутить и посмеяться, проигнорировать все взгляды парнишки, что сидит во главе стола рядом с Сюмином. Вокруг них кружат девушки с осиными талиями, шелковыми волосами и атласной кожей. И хочется до надрывного крика уйти прочь, да только нельзя. У юного тела нет желания все терпеть и в полночь оно лежит на футоне, считая звезды в выдуманном ночном небе. От Чанёля пахнет табаком, и Сехун просит дать ему пару сигарет. Тесное пространство наполняют табачный дым и жар прикосновений двух тел. Никто больше не знает. Это секрет. У принца скоро состоится свадьба, и все королевство занято подготовкой. Проседь короля стала белей, а морщинки королевы заметней, но для принца они все еще самые лучшие. У принцессы красивое платье, ажурные ленточки, чернильные ресницы и длинные локоны. На острых скулах легкий румянец, а в тонких пальчиках срезанная роза. Вечером будет большое празднество, и у принца в груди бьются бабочки. Сехун обладает трезвой логикой и холодной рассудительностью. Пистолет направлен точно в грудь, пара секунд до заветного зажима курка. Пара секунд до алых капель, лепестками оставшихся на коже юнца.Вы должны благодарить меня, потому что я лишаю вас мук этого мира.
Чанёля и Сехуна встречают громкими аплодисментами, Сюмин улыбается по-отечески мягко, а за маской дружелюбия у него лицо юного черта. Не спросив, толкают в машину. У парнишки в глазах вопрос, а у всех загадочные улыбки. Сехун спокойно поправляет манжеты черной рубашки, черными глазами петляя по дороге, треплет черные вихры волос и не меняет выражение лица. В шумном баре на опостылевшей окраине города громко шумит музыка, а воздух пропитан похотью и пошлостью. Чанёля толкают в вип-комнату. Мы сняли тебе девицу. Сехуна садят у барной стойки и заказывают ему текилу, от которой того тошнит. Ты еще слишком мал. Пропасть в три года, а на деле он ведь старше. В юном теле душа поседевшего старика в то время, как во взрослом теле Чанёля душа юного ребенка. Жди десять минут и заходи. Сехун смотрит на часы и ухмыляется. Дураки. Он встает с места и по винтовой лестнице поднимается наверх. Открыть дверь и зайти — такова задача. На Чанёле, изогнувшись, сидит красивая девушка. Светлые волосы и худое тело. Парнишка зажимает рукой ее волосы и целует. А потом дуло пистолета у виска и брызги алой розы на его лице. Сехун садится на колени парнишки, обвив руками шею глупого Чанёля, вытирает с его щек алые следы и улыбается. Глупый. Глупый мальчишка. — Это место мое. И никто больше не замечает Сехуна внизу. Сюмин лишь снисходительно улыбается, выгибая бровь, и тихо курит, выпивая водку из маленьких рюмок. Сехуну снится буря и гром, сотрясающие королевство. Юная принцесса льнет к сильной груди, боясь страшных раскатов черного неба. А принц храбро укрывает ее от ненастий природы. В их глазах теплые чувства и слепая вера. А у короля с королевой застывшая в янтаре привязанность и страх потерять. У королевы слабеет здоровье, и на губах печальная улыбка. Она говорит прощай, а король кричит до встречи. В эту ночь у принца умирает из множества одна, самая сильная, любовь и сердце черствеет. Зимой хочется дышать колючим воздухом глубоко, покрываясь мурашками. Слушать новые легенды парнишки и на секунду верить его словам о скором побеге. Чанёль курит красиво, обхватывает фильтр сигареты пухлыми искусанными губами, втягивая щеки при затяжке. Он легко выдыхает дым в губы Сехуна, лениво ведет носом по острым скулам и ранится, ранится, ранится. Каждый раз новые порезы в груди, когда острые линии полосуют по хрупкой душе. Чанёль давится сизым дымом, отдавая сигарету тонким замерзшим пальцам. Губит.Мне скоро семнадцать. Время утекает так быстро.
Сколько убийств у него на руках? Сехун силится вспомнить, но не может. Он смотрит на свои покореженные руки, отвернувшись к стене. Из глаз как хрусталь льются хрупкие слезы, а на талию ложится большая теплая ладонь. Она прижимает к себе, стараясь защитить. Слезы высыхают. Сон окутывает тело. — Никогда не роняй слез на ветер, Сехун, — шепчет Сюмин, и сердце успокаивается. Чанёль обижается, прося все прекратить, но они потонули и опустились на дно. — Оттуда не выбираются, хён. Руки снова в крови, и он снова педантично вытирает алые разводы с запястий. Чанёль берет всю работу на себя, выхватывает пистолет, и это первая осечка. Пуля попадает чуть правее сердца — мужчина умирает в агонии, и вечером на одиноком футоне Сехун истерит, обливаясь жгучими слезами. Плачет душа, покореженная в пятнадцать. Чанёль виноват, он сыпет извинениями, словами сломанной любви и обещаниями, которым никогда не сбыться, юнец уверен. И помереть бы вот так, в этот вечер, в руках любимого мужчины, не боясь ничего больше, да только Чанёль перед сном обещает, что они выберутся. Сехун снова доверяет и, кажется, наконец-то понимает собственную мать, которая не смогла уйти и покинуть. Во дворце траур, и принц печально склоняет голову к могиле горячо любимой королевы. Проседь короля стала белей и больше, а у принцессы на выступающих скулах пропал персиковый румянец. Она аккуратно держит своего принца за крепкую руку и утыкается носом ему в плечо. Она любила королеву и скорбит сейчас не меньше принца и короля. Чанёль дарит Сехуну красную розу, с большими лепестками и верной надеждой, когда юнцу исполняется семнадцать. Его тело такое юное и притягательное, красивые острые линии, широкие плечи, сильные руки, узкие бедра, надменный взгляд. Но внутри седой старик, с мундштуком в костлявых пальцах, мерно курит в открытое окно, за которым кроется громадный космос. Парнишка задается вопросом — если бы в ту роковую ночь он не вышел покурить на свежем воздухе, что бы стало с Сехуном? Быть может, его бы заметили великие люди, которые смогли бы подарить ему светлое будущие? Чанёль проводит рукой по спутанным волосам юнца, мажет губами по его рукам, пока тот спит. Он уверен — Сехун стал бы моделью и уехал в Париж. Лето в этом возрасте наполняется ярким солнцем и путешествием в машине, потому что Чанёлю позволено так поступать. Сюмин отпускает с одним условием, и Сехун покорно его выполняет, теряя остатки гордости и самолюбия. Парнишка не простит себя никогда, но сейчас он везет хрупкое тело к морю и обещает, что скоро их не будут тяготить оковы тяжелого бизнеса. Юнец плавает в соленой воде и впервые за всю свою жизнь искрится смехом и счастьем. Его красивое тело блестит в свете солнца, молочная кожа привлекает взгляды остальных, но Чанёль прилюдно тянет на себя, целует в мягкие губы и ухмыляется в поцелуй. — Ты только мой, Сехун.Я принадлежу не только тебе, глупый ты хён.
В темном номере старого мотеля Сехун просит себе первого счастья в мире. Настоящего такого, людского что ли. На затертых простынях он в который раз отдает всего себя Чанёлю и знает, что дальше будет хуже. Он плачет, зажимая сильные плечи слабыми пальцами, надрывно кричит. Шипы розы внутри разрывают все органы, кровь струится из хрупкого тела и горьким хрусталем сыплет Чанёлю на грудь. Роза цветет последний раз. Принцесса приносит самую светлую новость в жизнь принца, который носит ее на руках, ярко смеется и улыбается. Нос к носу, и счастье струится по венам с кровью высшего общества. Государство празднует, все смеются и ликуют. У принца будет ребенок. Проседь короля белеет с каждым днем все сильнее и сильнее. Он напутствует маленькой семье, рассказывает о жизни и крепко прижимает к себе. Принц хватается пальцами за его рубашку, шепотом обжигает его впалые щеки. В эту ночь король уходит к своей королеве. И в тот миг процветающее государство меняется. Могилы теперь две, а гувернантки готовят одежды будущему правителю. Принц становится королем. Принцесса королевой. Люди скорбят. Темные тучи заволакивают все небо. Зимой Сехун сидит на крыше старого здания, смотрит в звездное небо и выдыхает белесый пар в воздух. Холодно до болезненных мурашек, но он не уходит с места. Луна приветливо улыбается с небосвода — свидетель всей его жизни. Первых шагов и первых слов, первых улыбок и первых слез. Грустной истории старой души. Он улыбается и тихо смеется, когда в макушку упирается чей-то нос. — Замерз? — Теперь нет. Сехун прижимается, обнимая руками, тычется носом в грудь — непозволительная роскошь. Чанёль рад, что его не отталкивают, а у юнца потребность прикоснуться из-за внутренних голосов. Судьба просит это делать. Глупый Чанёль. Сехун смотрит в черные глаза. Чешир. Только его чешир с ушками эльфа. Сехун льнет к теплу, целует без разбора и смеется.Дайте еще времени, я прошу.
Король суров, у его глаз появляются морщинки. Он управляет страной умело и правильно. Народ рад, он прославляет своего правителя и поддерживает во всем. Королева аккуратно держит руку на округлившемся животе и мягко целует некогда принца в губы. Маленький мир внутри дворцовых стен. Первый неумелый толчок будущего бунтаря в животе королевы. Король засыпает с улыбкой на губах. — Нам поручили новое дело. Сюмин просит Сехуна зайти к себе, замечая полный злости взгляд Чанёля, смеется тихо и незаметно, аккуратно касаясь спины возмужавшего юнца. — У нас с тобой особая роль, — говорит Сехун, заходя в комнату без окон и ложась на одинокий футон. Он отворачивается к стене и чувствует, как со спины обнимает мужчина. Пропасть в три года, и двадцатилетнее тело сильнее и крепче, защищает умело и правильно. Юнец молчит. Мужчина тоже. Комната пропиталась молчанием, воздух стал колким и чужим. Шипы внутри груди меньше, оставляют кровоточащие раны. Алые лепестки чернеют по краям. Дрожащей рукой Сехун просит сигарету и вдыхает едкий сизый дым в легкие. По крови течет легкий наркотик, но он молчит. В глазах Чанёля столько не выплеснутой любви, что говорить невозможно. У юнца кружится голова, и он падает в сильные руки, теряя сознание. Этой ночью Чанёль впервые осязает приближающуюся катастрофу, когда вновь ранится об угловатость Сехуна. Острые скулы, острые ключицы, острые колени. Колкость тела вновь ранит остальных, юнец не выдерживает, обвиняя себя. У короля красивый мальчишка. Черные мягкие волосы, черные длинные ресницы и черные глаза. Молочная кожа, пухлые губки, яркий блеск юности в глазах. Он пошел в свою мать — королеву. Родители целуют пяточки малыша, целуют друг друга, и мир вокруг радуется их счастью. Юный принц появился на свет. Празднуй, народ, появление будущего правителя! На восемнадцатилетнем Сехуне красивый костюм, дорогая ткань, атласные вставки, уложенные волосы. На Чанёле такой же, его волосы кудрями растрепаны на голове, озорная улыбка и чертики в глазах. — Ты красивый, — уткнувшись носом за ушком. — Ты тоже, — обняв руки у талии. Дело движется легко и просто. В красивом зале все смотрят на юных мужчин и перешептываются, кто они, откуда они, зачем они здесь. Сехун вежливо кланяется, улыбается уголками губ, держит спину ровно. Если бы он не встретил тогда Чанёля, жизнь сложилась бы иначе. Его взгляд скользит по телу Сехуна, и едкое самолюбие напоминает, что он только его. Но мысли крошатся, когда заказанный человек покидает зал. За ним тенью следуют двое, а в тупике к ухмыляющемуся мужчину подносят два дула пистолета. В самое сердце и в голову. Сехун чувствует — что-то не так, где-то подвох. Он делает вторую в жизни осечку, но Чанёль помогает, вторым выстрелом завершив начатое. На обратном пути в машине Сюмин распинается о том, что скоро они разбогатеют. Чанёль сжимает кулаки, смотря на мокрый асфальт, Сехун как всегда вытирает руки салфеткой. Все смеются и радуются, а в машину врезается грузовик. Алые капли падают на идеально очищенные руки, глаза закрывает темнота, рука Чанёля с силой сжимает руку юнца в своей. Роза в груди становится меньше и шипы сильнее вжимаются в стебель. Принц прекрасен. Он растет на ярком солнце, ест фрукты и слушает сказки матери. Жизнь наполняют пение птиц и подарки людей. Сехун медленно открывает глаза, чувствуя ноющую боль где-то под ребрами. Впереди бледное лицо Сюмина — стеклянный взгляд кошачьих глаз. А рядом чешир, с бьющимся сердцем. Они убегают. Держатся за руки. Сердца громко бьются. В ушах стоит гул. — Мы убежим, Сехун. Навсегда. Это было нашим спасением. — Глупый, глупый Чанёль. Сехун останавливается на дороге и с силой, которой не было раньше, прижимает к себе крепкое тело. От него всегда пахло табаком и сумасшествием. Юнец вдыхает полной грудью, это дурманит голову. Пожалуйста, живи, родной, ты только живи. Старый номер в мотеле. Придвинутые друг к другу кровати и тихий выдох. Сехун не спит всю ночь, обнимая уставшего Чанёля. Он выкуривает несколько сигарет друг за другом, сидя на большом подоконнике. В лунном свете Чанёль прекрасен. У него красивые глаза, милый носик и дурманящие пухлые губы. В этом человеке Сехун растворился полностью и до конца. Подарил свое тело и остатки сожженной души, обливаясь хрупкими слезами. В этих руках ночами он находил покой. В юном теле юная душа. И Сехуну бы завидовать, но он радуется, глупо считая себя тем, кто тянет на дно. Парнишка полюбил старика — красивая ирония, от которой хочется выть и кричать. Роза внутри становится нераскрытым опаленным бутоном.Ты слишком рано повзрослел, мой мальчик.
Вместо обещанного побега их встречает погоня. Сехун умело ворует, а Чанёль учится дурить людей в покере. Сворованная машина, дешевые мотели, полиция на хвосте. Роза иссыхает на пятой неделе. Сехун просит остаться. Чанёль остается. Перед глазами пробегает вся жизнь. На смятых простынях душа парнишки слушает исповедь старика. Последний, искренний, чистый рассказ, полный боли и сожаления. Сехун курит без остановки, наполняя воздух сизым дымом. — Сколько помню себя, отец всегда пил. Ты знаешь, что меня выгнали со школы в одиннадцать? Я никогда не имел образования. Мать терпела побои и где-то находила нам деньги. Я даже думать не хочу, что она могла делать. И все равно их отец тратил на новые бутылки. Ненавижу запах алкоголя. Терпеть его не могу. Отвратительное пойло, губящее чужие жизни. Чанёль закрывал глаза и глотал тихие слезы. Целовал, куда придется. Водил руками по молочной коже Сехуна, считал мириады родинок, касался губами каждой. На телах двоих расцветали бордовые цветы, пылко, нежно, красиво. Сехун — скрытый от мира мечтатель и покореженный романтик. В эту ночь ощутил, что ему все еще пятнадцать. Он застыл в янтаре жизни, покрылся тонкой корочкой, стал тем, о ком никто больше не вспомнит. Принц просит у мамы клубники, чтобы коснуться ею губ и окрасить их в ярко алый. Это ведь так красиво — на пухлых губках алый цвет, а кожа белая-белая, словно фарфор. В этом ребенке бушует бунтарство, сердце жаждет любви. Мальчишеской. Принц погубит некогда процветающее государство, все осыплется прахом. Мир погубит любовь мальчишки. На белоснежных простынях, лицом друг к другу, нагие тела прикасаются душами. Роза сорвалась, потухла, загнила. Чанёль проводит грубыми шершавыми пальцами по угловатому телу, любуется и запоминает. Сехун льнет к нему в ответ. В открытое окно залетает шум приближающихся полицейских машин. — Это конец? — Да. — Ты сожалеешь? — Ни капли. — Я люблю тебя. — Знаешь…после всего мы станем звездами на черном небе. Открытая ногой дверь и просьба бросить оружие. Ваши слова могут быть использованы против вас. Вы имеет право на адвоката. Две ухмылки. Дуло пистолета точно у сердца. Холодной рассудительностью учитесь прощаться с любимыми. Выстрел. Алые лепестки рассыпались пеплом на полу. До двадцати оставалось так мало. Покореженная в пятнадцать душа уснула крепким сном. Полюбившее в семнадцать сердце перестало страдать. Принц стоит на руинах некогда живой страны.Мама, прости, но мне не суждено стать героем.