Dead relationship

— Слушай, я не хочу жить больше. — Что? — Слава удивлённо заморгал, выпутываясь из объятий парня, — В смысле? От чего такой депрессивный настрой, а? Или рофлишь? — Нет, просто всё это бессмысленно, — Мирон провёл рукой по мокрым волосам, — Все мои попытки выйти в музыку, обучение, поездки в Англию — вся моя жизнь не имеет смысла. — Ты что, подался в философы, ботаник? Хорош, сейчас я тоже начну думать о таких вещах — и без твоих размышлений хуево. — Немного погодя, он добавил едва слышно, — Интересно, а я вообще занимаю какой-то смысл в твоей жизни?       Фёдоров встал с кровати, прошёлся по комнате, достал сигареты из своих джинс, валяющихся на полу и закурил. Затем потянулся к Славе, предложил покурить и получив удовлетворительное "да", грустно улыбнулся. После долгой паузы, Карелин, наконец, прервал нависшую тишину. — Ну и, что молчишь? Придумываешь, как бы так ответить, чтобы не обидеть? Открой окно, чтобы не задохнуться от дыма. — Да, ты прав, я думаю. — Правда? — Слава сел на край постели, поставил локоть на коленку, подперев ладонью голову. Улыбаясь, он затянулся. — Я думаю, — сосредоточенно начал Мирон, — Что ты тоже в каком-то роде бессмысленнен для меня. Всё в жизни конечно: мои родители умирают, я умираю, ты тоже исчезнешь. Смысл мне привязываться и надеяться на вечное "навсегда", если на свете нет ничего вечного? Упаду, как доминошка к смерти в лукошко... Забавно звучит, да? Зачем мне ждать конца, если я могу покончить со всем прямо сейчас и избавить себя от страданий? Я проживаю день за днём, и день за днём я становлюсь всё немного ближе к смерти. Каждый день умираю, понимаешь? Старею. Так зачем мне ждать мучительного конца и рвать на себе волосы от вечных вопросов "почему", "зачем", "для чего", если можно прекратить всю эту демагогию одним действием? Мне просто не за чем жить, раз моя жизнь бессмысленна. Я не хочу загонять себя в определенные рамки, хочу найти не простой смысл по типу семьи или детей, а что-то такое... Необычное. Что-то такое, от чего моё сердце билось бы так сильно и часто; от чего у меня появлялся стимул делать хоть что-то; что-то, что избавило бы меня от лени. Сам даже не знаю что. Но точно что-то потрясающее. Я не могу радоваться простому существованию, как другие. Мне нужно что-то большее, понимаешь? Человеческая жадность ужасна. Даже самому противно от этого.       Слава и сам думал о таком же, но чтобы так глубоко копать — нет, он не допускал себе эти депрессивные порывы, потому что знал, что сам загонит себя в петлю, да и Мирона с его тонкой натурой втягивать в свои загоны не хотелось. Как-то раз Слава додумался дожить до 27 и дальше покончить со всем, но отбрасывал сразу такие мысли подальше от себя. Тема смерти была парню страшна, как и в принципе любому смертному человеку. В таких вещах инстинкты пересиливали разум — очень хорошо были видны биологические черты человечества. Слабость, страх, отчаяние. Бояться — это слабость, кто бы что ни говорил, поэтому Машнов старался не вникать в страхи, заложенные в людей с рождения. Лучше уж быть похуистом, правда? — Ой, ты такие речи несёшь серьёзные. Только в петлю не лезь сейчас или в окно не прыгай, сначала к себе уйди, ладно, чтобы я не видел тут твои суициды. — Всё шутки шутишь, Славка? — Конечно, Мирошка-картошка, — Карелин подмигнул и приподнял уголок губ. — Я предельно серьёзен. Мне морально плохо, Слава. Не хочу существовать, понимаешь? Вообще не хочу жить, а ты шутишь. Может, это было откровение. Может, я хотел бы поддержки? — Ой, да прекрати свою херню городить, я сейчас из-за тебя тоже замкнусь в этой теме, а оно тебе больно надо?       Мирон изумлённо повернулся к Славе, прожигая его взглядом. Насколько же они разные, так какого хера вместе? Всё это ошибка, эти противоречивые чувства, секс без обязательств. Нахуй. Фёдоров быстро оделся и ушёл, ничего не сказав. Машнов продолжил молча сидеть на кровати, докуривая вторую сигарету, слыша, как защёлкивается замок на входной двери. А зачем ему было что-то спрашивать, останавливать — он и так знал, надо будет, то Мирон придёт обратно, снова внезапно появится в его жизни, найдёт, где угодно. Зачем было удерживать человека, которого тут в общем не ждут? Похуй. Но настроение всё же испортилось.       Долгих два месяца от оксимирона не было ничего слышно, да Слава и не волновался особо — жил, как и обычно: работа, дом, сон; сон, дом, работа, сочинительство стихов, репа, треков; треки, треки, треки... Ничего необычного. Но в один день Карелин увидел входящий вызов на телефоне, и Мирон снова возник в жизни парня. — Соня Мармеладова на связи. Ну что, аксемерон, соскучился, малыш? — Слава похуистически смотрел в окно на проходящих мимо людей. Он любил наблюдать издалека. — Возможно. Встретимся может? — Можно, конечно. Что там с твоим суицидальным весенним призывом? Я то думал, ты уже давно с крыши сиганул. — Шутишь, да? — Отвечаю, Оксанка-биполянка.       Не то, чтобы Славе было ну прям откровенно похуй, нет, он был даже рад вновь заговорить с Мироном. В этом была какая-то приятная особенность их общения. Не друзья, не пара, не любовники. Скорее просто знакомые, переодически вспоминающие друг о друге и трахаясь. "Пиздатые" такие знакомые. ***       После звонка целый месяц от Мирона не было ни весточки. Не удивительно даже, ну, блять, правда.       Докурив сигарету, Слава отключил музыку и нечитаемым взглядом уставился в стенку напротив. По кафелю медленно ползли капли воды. Где-то на фоне раздался звук открывающейся двери, а затем приятный знакомый голос, заставляющий вздрогнуть от неожиданности и невольно кротко улыбнуться через силу. — Какого чёрта ты снова оставляешь грязные вещи в коридоре?       Карелин тяжело вздохнул и откинул голову назад. Просто всё равно хочется заснуть прямо здесь в уже холодной воде. Он не видел Фёдорова уже так давно и, если честно — не особо и хотелось, конечно, периодически сердце болезненно сжималось, но не более. Они прикованы друг к другу железной цепью, которая ржавеет от каждого дня всё больше и больше; и вроде бы не вырвешься и не убежишь, но дело в том, что на ней никогда не было замка: никто никому не навязывал свои правила, не запрещал и не заставлял делать какие-либо вещи, не обвинял, узнав об измене.       Они так сильно отличались друг от друга, что пытались разбежаться по разным сторонам, но в конце концов оказывались в одной «комнате». Мирон мог спокойно уехать на неделю, две, три и не отвечать ни на звонки, ни на сообщения. Просто оборвать все связи и вообще не реагировать на внешние раздражители, а через херову тучу времени появится вот так просто на пороге с двумя пакетами еды или ещё с какой-нибудь хуйнёй. Фёдоров не оправдывался и не пытался объяснить, где был, да и Карелин особо не спрашивал. Понятное дело, его замашки расстройства, да и просто нежелание много видеться, но всё это иногда немного раздражало. Это было в порядке вещей.       Конечно, когда вот такая хуйня случилась в первый раз, Слава, мало сказать, что охуел, в душе у него такое творилось, что описать словами просто нереально. Сначала пытался дозвониться, ходил на квартиру, караулил его около двери, засирал его почту, почту друзей ну и так далее по списку. Потом он успокоился, но только снаружи, внутри же потихоньку разгоралось пламя злобы и ненависти. Встретились они где-то через неделю, возможно чуть больше, и Карелин сразу прописал леща по еврейской морде.       Но то же самое можно сказать и про Славу. Нет, он не убегал, отвечал на сообщения, приходил, когда его звали и так же спокойно уходил, не обвинял, но и не хвалил, целовал в ответ, но практически никогда не тянулся первым. Он существовал в собственном мире и в нем для Мира не было места. Слава – это как фильм, который хочется пересматривать ещё и ещё, раз за разом открывая новые стороны, пытаясь понять, что хотел донести режиссер, но вот только показывают его только в кино и билеты давно распроданы. Для Вячеслава Машнова, Славы Карелина, Славы КПСС, Сони Мармеладовой, Валентина Дядьки, Гнойного и ещё для сотни других людей места есть, но только не для Мирона Фёдорова. Билеты проверены. Двери закрыты. Свет погас. Сеанс начался.       Дверь в ванну резко открылась. На пороге стоял Мирон в бордовой рубашке с ебалом по типу «бля, тут снова ничего не изменилось». Фёдоров недовольно покосился на банку с окурками, которые складывались в какую-то непонятную башню, а затем перевел взгляд на Карелина, который улыбался уголками губ — на большее его просто не хватало. Выглядел он уж очень уставшим: тёмно-серые, почти чёрные синяки под глазами, осунувшееся лицо и тяжёлый взгляд. — Выглядишь неважно, — сказал Мирон, подходя ближе к ванне и положив ладонь на мокрые волосы Карелина. Последний слегка приподнял голову вверх, не разрывая зрительного контакта. — Как гниющий трупак? — спросил Слава, прикрывая глаза. — Возможно чуть лучше, — неопределенно ответил Мирон, рефлекторно пожав плечами. — Где шлялся всё это время? — невольно вырвалось у парня.       Мирон молчал. Слава неожиданно схватил его за руку и потянул на себя, от чего Фёдоров полетел в ванну, намочив свою идеально выглаженную рубашку и в общем-то остальную одежду, больно ударившись лбом о стену и ногой об белую керамику. — Блять! Ты охуел, Слава?! Какого хуя творишь? — Я, блять, русским языком спрашиваю: где ты, блять, шлялся эти три чёртовых месяца, сука. Мирон, блять, нахуя было звонить, раз ты знал, что болт на меня положишь, а, блять?! — его ладонь перебралась на горло, сильно сжимаясь на нежной коже.       Окси пытался выбраться из воды, пару раз ударив Карелина куда-то в бок. Скользко и сыро — не понятно куда вообще. Слава только укрепил хватку, максимально ограничивая поступление кислорода, прижав тело Мирона второй рукой, и, обвив туловище ногами, он не допускал движения телу. По крайней мере пытался. Вскоре Фёдоров начал задыхаться, его глаза закатываться — организм сдавал позиции от удушья. Оксимирон проигрывал в этой подлой схватке. — Знаешь, Окси, — тихо начал Машнов, — Я ведь могу тебя убить прямо сейчас. Ты же смерти хотел, да? — Ты — долбаный маньяк, — через силу прошипел парень в ответ. — Правда? Как интересно, наверное, убить человека, которого любишь. Смотреть на страданья, мученья. Мучаться самому. Знаешь, смотря на твоё беспомощное ебало, у меня встал. — Я, блять, чувствую, извращенец чёртов. Лучше отпусти, а то ведь и правда сдохну. Я передумал помирать. — Слушай, ещё раз повторяю, не ты ли хотел этого пару месяцев назад? Ох, неужели наша Оксанка отказывается от своих громких слов? Ну ты, конечно, та ещё тёлка.       Слава, наконец ослабил руку и притянулся к лицу парня, безумно страстно целуя Мирона в губы. Руки его прошли по одежде вниз к талии, затем к заднице, язык ворвался внутрь рта. Придя в себя Окси укусил Машнова за губу до крови, от чего второй недовольно заскулил, сильнее сжав Фёдорова с своих тисках, больно щипая, а затем, продолжая душить одной рукой. — А ты чё думал, Мирошка. Съебешь на пару месяцев, а потом придёшь как ни в чём ни бывало, после чего: "Привет Слав, давай поебёмся, а потом я снова исчезну на неопределенный срок"? Знаешь, честно — заебало, — парень поцеловал Окси в лоб. — Я правда, скучал, блять. Какого хуя, ёбанный Мирон. Если ты, блять, всё-таки построишь империю, то я её обязательно сломаю — ибо нехуй. То, как ты ломаешь похуистического меня — это пиздец и карается смертью. — Слава расстегнул молнию на джинсах парня. Кусая Мирона за ухо и лаская его член, он продолжил. — Ты даже не представляешь насколько дико я тебя хочу.       Окси тихо вздохнул, пытаясь вобрать как можно больше килорода. Он не мог смотреть на то, как Слава ему дрочит, потому что был совсем не возбуждён. Но вскоре, когда Машнов ослабил хватку, начав ласкать языком шею парня, всё изменилось. Боль сменилась на удовольствие, что было немного страшно. Одежда мешала сильно, хотелось раздеться. Удивительно, что один из них был голый, а другой одетый полностью. Вода стала слегка мутной от грязи на штанах. Из-за этого Славе придётся снова мыться.       Целуя Мирона в шею, ухо, кусая и зализывая укусы, парень ускорил свои движения, доводя Фёдорова до едва слышного постанывания. Слава слушал эти вздохи и готов был кончить уже только от них, от того, чей рот так сексуально вздыхает. — Как же... Я... Тебя... Сука, Мирон... Хочу, — Машнов запыхался.       Издав короткий громкий стон, Фёдоров излился на руку парня. — Ты чёртов ублюдок. Я не хотел этого сейчас.