***
Два года назад. Ссора с Лехой накануне выбила из колеи и никак не давала успокоиться. Весь день Стас провел, как на иголках, не мог сосредоточиться ни на чем конкретно, и оттого все валилось из рук. Сначала крышку с объектива снять забыл и первые пятнадцать кадров пришлось снимать повторно. После штатив укрепил плохо, и он упал, утянув с собой дорогую камеру. Теперь придется самому уговаривать клиентов на повторную фотосессию. То солнце вдруг спряталось, стало пасмурно и продолжать съемку стало невозможно, из-за недостаточного освещения. Стас спешил домой, чтобы приготовить ужин, и купил бутылку виски, чтобы распить в качестве примирения по бокалу по такому случаю. От радостного предвкушения предстоящего примирения, в голове крутился простенький мотивчик популярной попсовой песенки. И Стас вновь и вновь напевал начинающие порядком надоедать слова. Даже дневные казусы не смогли свести на нет обуревавшего сейчас радостного настроения. Последние лучи заходящего солнца словно подмигивали, улыбаясь его горящим в предвкушении сладкого вечера глазам. Поднявшись на свой пятый этаж, не дожидаясь лифта и перепрыгивая через две ступени легкой ланью, Стас нервно вздохнул, чтобы перевести дыхание, и дрожащими пальцами вставил ключ в замок и, повернув, не успел толкнуть входную дверь, как она легко поддалась внутрь, открываясь с тихим скрипом. Стас замер, тело прошила нервная дрожь. Дверь оказалась открытой, хотя утром он сам, лично, после триумфального ухода Лехи и громкого хлопка дверью, едва не сорвавшего оную с петель, запер ее на оба замка. Неприятный холодок закрался во внутрь, сковывая тисками плоть. Он перешагнул через порог, осторожно осматриваясь. От самого коридора до двери в спальню по полу была разбросана одежда: куртка Лехи, его шапка, короткий норковый полушубок и валяющийся на нем высокий женский ботфорт на трехдюймовой платформе. Где-то глубоко в груди зарождался ком, поселившись свернутой в узел змеей в районе желудка и словно кислотой разъедающий внутренности. Сквозь шум, буйствовавший в мозге, в голову проник громкий девичий стон, выворачивающий внутренности от неверия и боли. Остановившись на пороге спальни со злосчастной бутылкой в руках, Стас уставился на слившуюся в экстазе пару. Леха, громко порыкивая и постанывая, грубо вбивался в податливое женское тело. От боли где-то глубоко внутри, резанувшей по сердцу, словно тупым ржавым ножом, накатила тошнота. Кислота обжигающая глотку, поднялась к горлу разъедающим внутренности пузырем, оставляя привкус разочарования и предательства. Стас, по инерции выпустив бутылку из рук и прикрыв рот ладонью, метнулся в ванную. Склонился над раковиной, глядя на свое отражение взглядом, полным тоски, а в душе, словно выжженная пустыня, разворачивала призрачные «крылья» пустота. Услышав грохот за спиной, Алексей повернулся, только затем, чтобы увидеть скрывшуюся в коридоре спину Стаса. Девица взвизгнула, дергая на себя простынь, прикрывая грудь. Чувство вины давило не хуже бетонной плиты. До конца рабочего дня оставалось еще пару часов, он не рассчитывал на столь раннее возвращение друга, когда напился в баре и подцепил первую попавшуюся девку. Но обида требовала мести и сексуальной разгрузки. Сползя с кровати и пьяно покачиваясь на нетвердых от выпитого ногах, Алексей поплелся на кухню, слишком быстро приходя в себя и понимая, что любые попытки оправдаться будут смешны и отвергнуты. Но все же попробовать стоило. — Стас, послушай… — язык заплетался, с трудом выводя слова. Стас поднял руку, останавливая его: — Заткнись! Просто, заткнись! — зло рыкнул на любовника. — Дай сказать… — едва ворочая языком. — Заткнись, я сказал! — проорал, поднимая злой взгляд на Алексея. — Я хочу, чтобы ты оделся и убрался отсюда, немедленно, — добавил уже значительно тише.***
Стас тряхнул головой, отгоняя воспоминания, отголоски которых уже не причиняли боли. Но память не позволяла избавиться от них, порождая настороженность и недоверие. Алексей ушел пару часов назад, сославшись на некую занятость, и Стас был этому рад. Сейчас веселое и позитивное настроение товарища действовало угнетающе. Хотелось побыть одному, подумать. Поднявшись, поставил чайник на плиту и подошел к окну, глядя на ночной заснеженный город, на пеструю подсветку улиц, на красочные витрины, играющие радужными бликами разноцветных неоновых ламп. Думал о том, как в одночасье изменилась жизнь, перестав быть радостной и приносящей удовлетворение. О том, что начальник, урод конченный, чтоб стояка ему не видать до самой смерти, довел доставшееся по наследству агентство до банкротства, живя лишь сиюминутными удовольствиями и низменными инстинктами. Думал о том, что ему, Стасу, за прошедшие два года вынужденному пережить, перемочь боль предательства, пришлось приходить в согласие с собой, принимая себя и свое одиночество, потому, что не мог больше довериться никому. Потому, что сосед снизу, встречая на лестнице или в лифте, смотрел вслед с нескрываемым отвращением и провожал, зачастую, словами: «Гореть вам в аду, пидоры поганые», глотать обиду и наступать на собственное горло, прекрасно осознавая, что у тебя нет в этой стране ни прав, ни свобод. Свист чайника вернул к действительности. Налив в чашку кипятка, опустил в него ароматный пакетик цветочно-ягодного чая и вновь присел у раскрытой газеты. Перелистнул разложенную перед ним страницу, которую тщательно просматривал в разделе объявлений «О найме». Объявлений было много, подходящих — единицы. То далеко от места жительства, то зарплата очень низкая… Удаленность еще можно было принять, но низкий заработок никак не вписывался в его планы. Арендная плата и личные потребности накладывали определенный отпечаток. Сделав глоток и поморщившись — «несладкий», насыпал пару ложек сахара и, осторожно помешивая, углубился в изучение предлагаемых вакансий. Из пяти вакансий, отобранных из областного вестника «Карьера», три оказались уже занятыми. Штат укомплектован полностью. А по двум оставшимся телефон оказался заблокирован. Стас с шумом и какой-то вселенской обреченностью выдохнул воздух. «Остается интернет-сайт», — откусывая печенье и делая очередной глоток чая, включил ноутбук. На сайте, из огромного числа предложений, Стаса заинтересовало всего одно: «Внимание, срочно разыск… требуется фотограф! Контактная особа: Владлен Рейсгофф Лисица Телефон: 854-54-45 Город: Энск Вид занятости: неполная занятость. Требования к кандидатам: Опыт работы от пяти месяцев! Заработная плата высокая, график стабильный!» Хотя ничего определенного в ней сказано не было: ни озвучена предложенная зарплата, ни адреса, но предложенные условия все же казались заманчивыми. Высокая зарплата и работа с неполным рабочим днем манили как конфетка в кармане незнакомца, вызывая подозрение и одновременно притягивая, интригуя. Не дав себе времени на сомнения и возможность передумать, Стас набрал данный в объявлении номер и лишь после кинул взгляд на большие дизайнерские настенные часы. Почти девять. Трубку сняли на четвертом гудке, и он вздохнул с облегчением. — Здравствуйте! — замер в ожидании ответа. На том конце явно кто-то жевал: в трубку были отчетливо слышны чавкающие звуки и прихлебывания. — Привет! — ответили невнятно, и Стас улыбнулся своей догадке. — Простите, что отвлекаю от ужина, но я по объявлению… Вам требуется фотограф? — и замер, держа трубку дрожащими пальцами, боясь спугнуть. Ему почему-то казалось, что он не должен упустить именно эту вакансию. И Стас не мог понять, что его так держало в напряжении. Словно именно этого шанса он ждал всю жизнь. Всю жизнь шел к нему, и только от него зависит его дальнейшая судьба. Если же рассматривать его положение с финансовой точки зрения, то от этой вакансии действительно зависело всё. На том конце провода послышались шум выдвигаемой мебели, тихий стук и клацанье клавиатуры. Спустя минуту, голос в трубке возвестил: — Да, фотограф нужен и срочно. Я всего лишь посредник. А Вам необходимо явиться завтра к одиннадцати по полудни по этому адресу… — парень снова клацнул клавиатурой. — Запишите адрес. Вы в Энске находитесь? — Да… — Стас приготовил блокнот и ручку. — Диктуйте… — Ленина 125, корпус 1, кабинет 12… Спросите Владимира Егоровича. Записали? — Да, спасибо! — на том конце пошли короткие гудки. Стас удивился такому прощанию — уходу по-английски, не прощаясь. Положив трубку, еще долго смотрел на адрес на листе, а сердце от волнения как ошалелое билось в груди в предвкушении неизвестного.