Стану твоим дыханием

Андрей смотрит на закрывшуюся за демоном дверь, внутри ещё дрожит постепенно отступающая волна посткайфа, тело оглушено и обездвижено ощущениями такой силы, которых ещё не ведало, а каждый нерв этого многострадального тела трепещет воспоминаниями о горячем и вязком, затягивающем в оглушительное ничто, оргазме. Мысли о вчерашней трагедии, казавшиеся крахом, катастрофой, сбившей с наезженного пути его жизнь, затуманиваются, перекрываются наложившимися новыми ощущениями. Счёт уравнен, и Андрей уже не так остро ощущает своё недавнее унижение. Что должно произойти в твоей жизни, произойдёт обязательно, несмотря на все препятствия, какие могут возникнуть. Сама судьба подведёт тебя именно к тому этапу, после которого ты уже не останешься прежним. Андрей проводит языком по губам, вспоминая сокрушительный в своих эмоциях поцелуй, трогает небольшую ранку в уголке рта — краснеет — момент, при котором эта ранка была получена, так ярок, что пробивает по всем рецепторам. Сейчас, на трезвую голову, Андрей пытается разобраться в том, что же вчера произошло, и как он к этому относится. Вчера, да, он сорвался — сказался повышенный эмоциональный фон, дисбаланс, который терзал его на протяжении последних дней, конфликт тела и мозга, выпитый алкоголь. Всё это привело к тому, что невротик внутри Андрея самовольно занял трон, молниеносно свергнув с престола разум. «Что, в самом деле собрался топиться?» — ехидно интересуется сознание. Нет, не собирался он топиться, он настолько выпал из реальности, что мало соображал, что делает. То, что произошло, было таким нешаблонным, таким не из его мира, что он потерял себя — было всего лишь тело, а душа, чувства, эмоции исчезли — только тупое равнодушие с редкими всплесками ярости. Что случилось бы, если бы его преследователь не бросился следом за ним? «Да утонул бы к херам в такой шторм», — констатирует сознание и едко хихикает. Может, и не утонул бы, но воды нахлебался бы на всю жизнь. Зачем тот вообще полез его вытаскивать? Не всё ли равно? Получил, чего добивался, попользовался… «А ты, можно подумать, сопротивлялся?» — не успокаивается сознание. А, кстати, да. Почему, ну почему он не сопротивлялся? Можно списать всё на измотанность, на неадекватное состояние опьянения. Но он в таком состоянии не в первый раз, и вот никогда не возникало желания в таком эмоциональном раздрае взять у кого-то в рот. Почему сейчас-то вдруг так вышло? «Ну, никто раньше и не просил», — резонно отмечает внутренний голос. «Что ты хочешь сказать?» — вяло возмущается Андрей, но внутренний голос подводит итог: «Только то, что сказал», — и благополучно отчаливает. То есть, ему самому этого захотелось? Серьёзно? Нельзя не признать, что это было… возбуждающе? Он возбудился во время отсоса? А потом… потом такая быстрая разрядка и финалом — его истерика. А сегодня. Так хотелось, чтобы вчерашнее оказалось просто сном, кошмаром — так ведь бывает. Но он открыл глаза, а кошмар оказался реальностью и не собирался растворяться в утреннем свете. Его кошмар смотрел на него своими выбивающими почву из-под ног зелёными озерами, и Андрей тонул в них… тонул с удовольствием, хоть и отрицал это со всем пылом юношеского максимализма. И возбуждение, цунами снёсшее остатки разума, когда в его рот впились чужие жёсткие губы, которые имели необъяснимую власть над его телом. Так Андрея не целовал никто и никогда. Уверенно, властно, с таким желанием, что не возникало ни малейшего сомнения, что их хозяин испытывает от этих поцелуев не меньшее удовольствие, чем тот, кому они предназначены. То, что случилось потом… тут Андрей в полной растерянности. Его преследователь не чувствовал себя ни униженным, ни оскорблённым, ни обесчещенным, когда совершал те же самые действия, к которым подтолкнул вчера самого Андрея. Он делал это с удовольствием, сам при этом получая то самое удовольствие. Может, ничего страшного и не случилось? Может, принять тот факт, что он сам подсознательно хотел чего-то такого? И что он хочет, чтобы это повторилось? Это неправильно. Андрей трясёт головой, пытаясь отогнать назойливые мысли. У него есть девушка — стабильные отношения. А отношения ли это? Когда абсолютно ровно — с тобой этот человек или где-то с кем-то ещё? Когда ничего внутри не сжимается, когда видишь этого человека, когда думаешь… да и как часто ты думаешь о ком-то? Да, думает. О нём. Постоянно. Все время. Каждую минуту, секунду, мгновение. А, может, именно поэтому у него не возникало особо сильных чувств к девушкам? Ни к Жанке, ни к другим. Может, в этом причина? А не в том, что он не способен на сильные эмоции, как говорят некоторые? Ведь способен, ещё как способен, если дело касается этого… тут Андрей морщится, потому что не может подобрать нужное определение человеку, который совершил с ним невозможное. Да, Андрей неохотно, но всё-таки готов признать, что его тянет к этому парню, тянет безумно, тянет так, словно тот врос в него, влился в его кровь, проник в мозг, пропитал его мысли… так хочется быть с ним рядом, несмотря на то, что привитые с детства моральные нормы протестуют изо всех сил, требуют вспомнить о правилах приличия, напоминают об общепринятых правилах. Моральные нормы… Те самые моральные нормы, которые придумало общество, что само по себе является аморальным. Вот такой парадокс. Как ужиться с самим собой? Когда ты примерный сын, брат, друг… кто ещё ты, Андрей? Пионер — всем пример… так, кажется, любит говорить его отец. И тут выясняется, что Андрей, оказывается, не совсем пример. Что он может испытывать вот такие странные желания. И ему хорошо в этом. Запретное, волнующее, пленительно-манящее. Такого ни с кем, никогда не было… да и будет ли? Андрей вздыхает. Завтра дорога домой, и попутчик у него будет тот же самый, если билет на второе место в купе уже не выкуплен таким же одиноким путешественником. Ставки сделаны — ставок больше нет. На что ты поставил, Андрей? Чего ты хочешь? Номер первый… твоя кара, твой соблазн, твой самый тягучий кошмар… рядом, всю ночь до утра… и нет тебе покоя… Чего ты хочешь? Номер два… тёмная лошадка, случайный попутчик — и тебе на него плевать, и ему до лампочки… спокойный сон до упора. Чего ты хочешь? Андрей трёт руками виски — слишком много мыслей, слишком насыщенные дни… он не будет думать об этом… он не хочет думать об этом… ещё целый день впереди, ещё целая ночь раздумий. Он спускается в холл — надо перекусить, надо извиниться перед Юлей, что так внезапно пропал вчера — девчонка явно имела на него планы, а он растворился в волнах карнавала кусочком льда в бурлящем потоке. Он видит её издалека, приветственно машет рукой. Юля же, к удивлению Андрея, не улыбается ему, а, наоборот, с крайне занятым видом удаляется в сторону административного блока. В течение дня Андрей пытается пересечься с девушкой, но той мастерски удаётся избегать встречи с ним. Странное поведение Юли можно объяснить единственной причиной — она очень обижена на него. Андрей подкарауливает администратора только к ужину, куда она, по обыкновению, выходит к гостям. — Юля, ты меня избегаешь? — широко улыбаясь спрашивает Андрей. Девушка нервно оглядывается и быстро произносит вполголоса: — Вообще-то, мог бы и предупредить, чтобы я не испытывала ложных надежд. — О чём? — Андрей непонимающе хмурит брови. — Что у тебя очень ревнивый парень, а ты совсем не по девушкам, — отрезает Юля и демонстративно поворачивается в сторону вошедших в ресторан гостей. — Добрый вечер, мы рады приветствовать вас… — Но я… — Андрей спотыкается на полуслове… «Какой ещё парень…? — и тут же следом почти с восхищением. — Вот же сука». Так, значит? Раньше он нехотя мирился с тем фактом, что у него есть девушка. А теперь, здравствуйте… у него появился парень… цирк уехал, клоуны остались… или это в психушке день открытых дверей? Парень, значит… ладно… «Мы поговорим с тобой об этом», — решительно сжимает губы Андрей и поднимается в свой номер. Харон возвращается на такси. Выйдя из отеля и мыкнувшись в несколько магазинов, он понял, что кроме резиновых тапок нихрена здесь не купит. А где продаётся более-менее приличная обувь — понятия не имеет. Поэтому, прикинув, он отправился на стоянку такси, и уже таксист отвёз его сначала в магазин, а после и в посёлок. Рассчитавшись, Харон заходит во двор, где занимается чем-то по хозяйству Вахтанг. — Здравствуй, дорогой, — Вахтанг пожимает руку Харона. — Я уж волноваться начал — шторм-то серьёзный, мало ли. На карнавале был? Харон кивает и обессиленно опускается на лавочку в беседке. Только сейчас понимает насколько вымотался — усталость наваливается одномоментно. — Голодный? — Харон отрицательно мотает головой, но Вахтанг, проигнорировав отказ, уже расставляет на столе тарелки. Закончив, ставит в центре запотевшую початую бутыль с чачей. — Думаю, не помешает, — кивает он на спиртное, и Харон соглашается. Выпить сейчас ему крайне необходимо. Нервная система хочет расслабиться хотя бы через алкоголь. А поэтому выпить — и спать. Лучший метод преодоления любых непоняток. Вахтанг уже разливает чачу по рюмкам и поднимает свою. Первую пьют в молчании. Закусывают. Вахтанг разливает вторую. Затем третью. — Как Манана? — откусывая от лепёшки с сыром спрашивает Харон. — Поправляется, — Вахтанг солит крупно порезанный помидор, кладёт на него пучок зелени и пододвигает к Харону. — Уже выпишут скоро. Ты закусывай, дорогой, закусывай. Харон кивает и старательно пережёвывает кажущуюся ему сейчас безвкусной еду. — Что тебя беспокоит? — спрашивает Вахтанг, когда выпили уже пятую рюмку. — Если хочешь — поделись, Вахтанг умеет слушать и быстро забывает, что не нужно помнить. — Так заметно по мне, что меня что-то беспокоит? — усмехается Харон. — Кому, может, и не заметно, — Вахтанг прищуривается. — Но я-то вижу, что душа у тебя не на месте. Невеста твоя тебя расстроила? Неожиданно для себя, Харон кивает. Закуривает и смотрит на облака, клубящиеся над горизонтом. — Дуры девки, — вздыхает Вахтанг, — что тут поделать? Поругались? — И это тоже, — Харон вспоминает события на берегу. — Да и вообще. Я сам виноват — много глупостей сделал, обидел… — Э, дорогой, ты себя одного-то не грызи, — Вахтанг снова разливает чачу. — В конфликте всегда двое участвуют. Да и, между нами, бабы иногда так вывести могут… Хотя, если виноват — извинись. Человек ты не подлый, поймёт она, что не со зла ты. Не думаю, что ты прям совсем что-то такое ужасное совершил, так же? — Он пытливо смотрит на Харона, а тот отводит взгляд. — Извинишься, и всё наладится. Цветы там, конфеты. Чего ей надо-то ещё? Не понимаю. — Сложно всё, отец, — вздыхает Харон. — Чертовски сложно. Не подхожу я, у человека своя жизнь, свой мир… Не вписываюсь. — Семья против? — сочувственно спрашивает Вахтанг. — Её семья? — уточняет. — Семье и говорить об этом не стоит, — горько усмехается Харон. — Уж их вряд ли обрадует подобное. — Как знать, как знать, — старик крутит рюмку со спиртным в руках. — А то знаешь, если уж так любишь её, то можно и… — Украсть? — смеётся Харон. — Не вариант. Да и… — он машет рукой и залпом выпивает свою порцию алкоголя, не зная как лучше объяснить, а как на самом деле — говорить не хочет. — Знаешь, что я тебе скажу? — Вахтанг наклоняется над столом и смотрит в глаза Харона. — Ты послушай старого Вахтанга. Если это твоя судьба, то всё равно вы вместе будете, как бы там не ерепенилась сейчас твоя гогона*. А ещё мне сердце подсказывает, что всё сложится у тебя, дорогой, наилучшим образом. Вот попомнишь мои слова. Вахтанг никогда не ошибается. Будешь счастлив со своей невестой, а я ждать вас буду — отдыхать приезжайте. Всегда рад тебе и всем, кто с тобой. Харон улыбается, но понимает, что в этот раз Вахтанг, скорее всего, ошибётся. Может быть, даже впервые в жизни. Хотя, если бы знал, что за «невеста» у Харона, то говорил бы совсем иначе и тогда наверняка бы не ошибся. — Полежу, вымотался, — Харон поднимается, благодарит старика за обед и компанию и уходит к себе. Неожиданно быстро засыпает, будто отключается. Сон глубокий, как в колодец провалился. Пустынный берег. Темно, свистит ветер и ревёт прибой. Молнии разрывают небо белыми вспышками. Волны захлёстывают, обдавая солёными брызгами. Харон обнимает мокрое дрожащее тело своего мальчика. Прижимает к себе изо всех сил. Шепчет что-то, что ему совсем не свойственно. Что-то ласковое, успокаивающее. Руки дрожат, сердце отчаянно колотится, норовя проломить рёбра.  — Я твой, — опускает голову на плечо Харона его наваждение. — Твой. Не отпускай меня. — Мой, — шепчет Харон, покрывая поцелуями податливое тело. — Мой, — прижимается к обветренным горячим губам. — Весь мой, полностью, — он опускается на колени, подхватывая парня под бёдра и, разведя ему ноги, притирается стояком к ягодицам. — Мой мальчик, мо-о-ой. — Тво-о-о-о-й, — прогибаясь чуть ли ни на мостик, стонет парень и бесстыдно трётся о головку члена Харона. Проникновение. Плотный обхват. Сжатие. Пульсация. Харон рычит, дёргаясь рывками, вколачиваясь в покорное тело. Хрипло воет, и его стоны смешиваются с криками парня: — Да-а-а, да-а-а-а-а-а-а, ещё-ё-ё-ё… Взрыв сверхновой. Судорожные сокращения. Выплеск. Ещё. Ещё. Безумной каруселью мчащиеся звёзды и с тихим шорохом падающие с неба лепестки роз… «Откуда розы?» — удивляется Харон и… … И просыпается. Член ноет. Эрекция дикая. Яйца каменные. Харон издаёт мучительный стон и переворачивается на живот. Прижатый с двух сторон стояк отчаянно требует разрядки. Это просто какой-то пиздец. Нужно отвлечься, не думать. И главное — ничего не предпринимать. Никакого насилия, никаких, блядь, побуждений к действию. Ничего абсолютно. А так тянет. Прямо сейчас. Немедленно. Увидеть, сгрести в охапку… Харон поднимается и тащится в ванную. Засовывает под кран голову, затем становится под душ. Контрастный душ и не такое снимал… Хотя, такого и не было никогда. Пойти, что ли, в море поплавать? Всё-таки, ради моря он сюда и ехал. Ага, конечно, ради моря. Но и ради моря тоже. Поэтому… Харон собирается и спускается уже знакомым склоном к морю. Ветер пока несильный, к вечеру поднимется, по предсказанию Вахтанга. А пока Харон успеет вволю наплаваться. Вымотать себя на максимум. Чтоб даже думать ни о чём не мог. Но мысли, как он их не избегает — всё равно преследуют его. Солнце клонится к закату, и Харон возвращается. Завтра ещё один день, и вечером отъезд. Во время ужина Харон рассеян и вполуха слушает истории Вахтанга. Его мысли сейчас очень далеко отсюда. Его мысли рядом с ним. Где он? С кем он? Чем сейчас занимается? О чём думает? Вахтанг продолжает что-то рассказывать, а Харон смотрит, как шевелятся губы старика, но слов его уловить не в состоянии. Вахтанг явно старается поднять Харону настроение, и тому даже немного неловко, что все старания насмарку. — Когда поезд? — меняет тему Вахтанг. — Ты же завтра домой? — В шесть вечера, — Харон переключается на старика. — Спасибо за гостеприимство, Вахтанг. Обязательно, при первой же возможности, приеду ещё. — Приезжай, дорогой, — кивает тот. — Всегда рад. И ты же помнишь, ничего с тебя не возьму. Хочешь, на вокзал отвезу завтра, заодно Манану проведаю. — Так поздно же, — замечает Харон. — Посещения там до скольки? — А, — отмахивается Вахтанг, — там анархия, до восьми вечера запросто, после уж закрывают отделение — ни войти, ни выйти, только через приёмный покой, если скорая. — Хорошо, — соглашается Харон. — Спасибо, Вахтанг. Ты прости, но умотался я. Спать пойду. Старик согласно кивает, Харон поднимается и внезапно, обернувшись, спрашивает: — Вахтанг, не знаешь, к чему розы снятся? — К свадьбе, — усмехается старик. — Что? — Харон обескуражен. — К свадьбе, дорогой. А если тебя лепестками осыпают, то к очень скорой свадьбе. А что, снилось? — Снилось, — кивает Харон и его губы невольно расползаются в улыбке. — Ну вот, я же говорил, — улыбается в ответ Вахтанг. — Всё хорошо будет. Харон улыбается всю дорогу к номеру, но, оказавшись внутри, понимает, что выдавать желаемое за действительное — не лучший вариант. Улыбка исчезает сама собой. Харон злится на себя и почему-то на парня, который никак не идёт у него из головы. Вахтанг ещё — скажет тоже, — свадьба. Какая, к чёрту, свадьба? Это не для таких как Харон. Он тяжело вздыхает и идёт в душ — освежиться перед сном. Странно, но его совсем не тянет ни на какие тусовки. И в постель никого затаскивать не хочется. И вообще, с ним творится что-то такое, названия чему он не может подобрать. А Змей, который, может, и мог бы что-то объяснить, с момента, как отчитывал его на балконе отеля, больше не появляется. Ночь проходит беспокойно. Харон не помнит снов, но что снилось ему именно его наваждение — не сомневается. Транквилизатор он проигнорировал. Ну мало ли, вдруг бы снова лепестками… Ага, как же, аж десять раз. Харон идёт в ванную — душ, бритьё, ещё влажные волосы — туго в хвост, одеколон, одежда. Посвежевший, выходит во двор. Вахтанг уже суетится с завтраком, после Харон решает поплавать напоследок. День пролетает очень быстро, и уже около четырёх Харон собирается. Вещей минимум, но складывает сумку он очень долго. Непонятно откуда взявшаяся дрожь в руках — из них просто всё валится. Харон понимает причину этого волнения. Если ему повезёт, то через три с половиной часа он снова увидит его — своего мальчика, своё наваждение. «Только попробуй что-нибудь выкинуть», — рычит сам на себя Харон и заканчивает сборы. На вокзал Харон попадает заранее. Вахтанг, тепло с ним попрощавшись, отправляется в больницу к дочери. А Харон, сжимая до побелевших пальцев ремень сумки, идёт по коридору вагона к своему купе. К их купе. Немного помедлив около двери, открывает её и входит. Попутчиков нет, и в душе Харона расцветает надежда, что на той самой станции, где и выходил, сядет в поезд тот самый человек, которого он так хочет видеть. Полтора часа до его станции тянутся бесконечно долго. Наконец-то объявляют десятиминутную стоянку. Харон выходит покурить на перрон. Курит подряд три штуки, вертя по сторонам головой. Но никого, даже похожего на его парня, не наблюдает. Вышвырнув в урну выкуренную до половины четвёртую сигарету и, сглатывая вязкую горькую слюну, Харон поднимается в вагон. «Что и следовало ожидать, — стучит в висках, — а что ты хотел? Надо было валить и трахать, пока возможность была… Пизде-е-е-ец, ну ты и сука. Вот послал он тебя, ебанутого, и правильно сделал. Озабоченный, блядь». Харон с тоской смотрит на перрон, упираясь лбом в оконное стекло. Объявляют отправление. Поезд постепенно начинает движение, вагоны содрогаются, грохочут. Перрон медленно плывёт за окном. Харон чувствует, как под его пальцами ломается пластик зажигалки, и вместе с этим звуком открывается дверь купе. Улыбка сама собой расплывается на лице Харона. Где-то внутри него взрываются фейерверки и пузырится шампанское. Шампанское Харон терпеть не может, как и фейерверки, и прочую подобную лабуду, но сейчас именно такие ощущения. И он им рад. Он, можно сказать, счастлив. Давно забытые ощущения подобного состояния слегка шокируют, но Харон ни за что бы от этого не отказался. Всё-таки не сдал билет. Не послал, не кинул. Значит, всё-таки, есть какие-то… что-то… то есть, получается, что Харон не безразличен ему? Шампанское ударяет в голову. — Привет, — Харон смотрит на парня с глуповатой улыбкой. Тот хмурится. Молчит, игнорируя приветствие. Ставит свою сумку на полку. Садится рядом с ней, избегая смотреть на Харона. Внезапное опьянение проходит так же быстро, как и появилось. Улыбка постепенно гаснет, и лицо Харона принимает своё обычное — привычно-ироничное выражение со слегка кривоватой усмешкой. С какого хера он вообще решил, что парень не поменял билет из-за него? Просто лето, просто нет других вариантов, да и бронь заказывалась заранее… Андрей изо всех сил старается не встретиться взглядом со своим персональным кошмаром. Но замечает и его улыбку, и приветствие. С чего это он лыбится? Снова предвкушает какое-то шоу? Очередные эксперименты свои идиотские, небось, планирует. Но как же тянет к нему. И сердце заходится, и ноги подгибаются. Не улыбаемся уже? А что такое? Решил перейти в наступление? Чувствует себя хозяином положения? Да хер ты угадал. Вот что за скотская привычка решать за кого-то? Я ему сейчас всё выскажу. — С каких это пор ты мой парень? — не выдерживает Андрей, хотя до момента, как вошёл в купе, дал себе сотню зароков, что и слова не скажет этому психу. — С книжного ещё, — бурчит под нос Харон и внутренне радуется, что «курица» таки озвучила его слова. Оно, конечно, не очень хорошо было так поступать. Теперь он ещё и «дискредитировал» господина Зорина перед персоналом отеля. Ну, что поделать, нехер было этому персоналу лапы свои когтистые протягивать к тому, что им не принадлежит. Зато теперь Харон точно уверен, что в том отеле никакая блядь на его мальчика больше не повесится. Ага, а отелей таких — миллионы по всей стране. И за рубежом не меньше. Везде следовать тенью и отбивать его от особо бойких красоток? Пиздец, дожили. А с другой стороны, он бы и не отказался от миссии телохранителя. Такое тело, м-м-м-м… Куда тебя снова, блядь, несёт? — Не понял, — слышит Харон, почти упустив из виду ответ, так увлёкся своими мыслями. — Что непонятного? — Харон старается держать себя в руках. Очень старается. Но слова сами вылетают из его рта, не считаясь с размышлениями и запретами мозга. — А у тебя есть кто-то другой, претендующий на роль твоего парня? — Ты совсем берега попутал? — резкий ответ, и Харон «втыкает заднюю». Харон! Заднюю! Небывалый случай. И никто даже не оценит, потому что этот невозможный пацан представления не имеет, каким на самом деле может быть Харон. Какой он со всеми. Но с ним почему-то он совсем другой — и мысли, и поступки, и ощущения — всё иначе. — Ладно, не заводись, — миролюбиво соглашается Харон. И добавляет чуть тише. — А если и есть, то не проблема, подумаешь. Был и не стало, несчастный случай, какая жалость. Скорее всего, парень не услышал последней фразы. «И к счастью», — мысленно выдыхает Харон. Да, вряд ли он услышал, потому что его на всех парах несёт дальше: — Какого ты Юле наплел про меня? — А какого она на тебя вешалась? — не остаётся в долгу Харон. — Какая тебе разница, кто на меня вешается? — злобно зыркает исподлобья норовистое наваждение. Харон чувствует несколько эмоций одновременно. И раздражение, и злость на себя за несдержанность, но главное — желание. Дикое, первобытное, заворачивающее все инстинкты и сносящее напрочь разум. А следом — сразу же — усталость и отчаяние. — Большая мне разница, — Харон смотрит в упор. И под его взглядом парень как-то теряется, отводя глаза в сторону. — Объяснять? — Объясни, — не сдаётся. Харон не готов сейчас к объяснениям. Совсем не готов. Да и слишком на взводе. Им бы спокойно поговорить, но… не получается. Никак не получается. Или сказать? А почему и нет? Это будет честно по отношению к нему. Но вот нужно ли… — Хм, смелый какой. А ты уверен, что готов это услышать? — Харон намерено тянет время, не в силах окончательно решиться. — Не надоели эти игры? Боль? Обида в его голосе? Что? А резануло этим вот «игры». Больно так… как умело заточенной катаной. Да пошло оно всё… — Если б я играл, — вздыхает Харон. — Если бы я играл, было бы проще… — парень молчит. Харон продолжает после паузы. — Как есть тебе сказать? Прямо? Ты сядь, а то мало ли… — он просто пожирает взглядом поднявшегося на ноги парня, который потянулся повесить на вешалку лёгкую куртку, в которой пришёл. Джинсы плотно обтягивают ягодицы и ноги. Слегка задравшаяся футболка обнажает часть пресса. Харон теряет мысль и чувствует почти буквальное закипание крови. — Так вот… — Ты ненормальный, — Андрей садится и будто отшатывается от горящего вожделением взгляда Харона. А того уже не остановить: — Так вот, слушай, сам же захотел объяснений. Запаяло меня на тебе. Спать не могу, жрать не могу, дышать не могу, жить не могу. Постоянно о тебе думаю. Постоянно тебя… В общем, мне не все равно на тебя. Такие дела. И да, я ненормальный, — он отворачивается, чувствуя как виски взрывает пульсом. Андрей молчит и смотрит в окно. — Можешь не переживать, я держу себя в руках. Тебе ничего не угрожает, — добавляет Харон. Андрей молчит. Кусает губы и молчит. И продолжает смотреть в окно. — Мы можем просто общаться… По-человечески, без всякого, — Харон на это даже не надеется, но сказать считает себя обязанным. Андрей крепко сжимает пальцами край полки. Губы всё так же закушены. Слегка порозовевшее лицо. Он продолжает молчать и смотреть в окно. Пиздецки интересный пейзаж там, видимо, — глаз не оторвать. — Ладно, ладно, я не человек, — Харон машет рукой и замолкает. Иногда лучше помолчать, пока не наговорил совсем уж чего-то непоправимого. Блядь, что с ним? Где его уверенность? Ведёт себя, как малолетка какой-то… Обоюдное молчание давит на уши. Андрей, одурев от этих признаний, не может понять, что же он чувствует. Скорее всего, этот ненормальный ему врёт. Врёт ради своей цели, которая, понятно какая у него… Но почему-то так хочется верить. И почему-то Андрей сейчас совсем не против этой цели. И вообще, это дурацкое, неуместное, неправильное желание так мешает… А он ведь тоже думает, думает постоянно… Андрей украдкой бросает взгляд на Харона — сидит молчит, надулся. «Да я тоже ни о чем больше думать не могу, только о тебе… но хер ты об этом узнаешь». И вообще, с кем он разговаривает? И о чём? Какие могут быть разговоры… — Общаться? Серьёзно? — цедит Андрей. — За дурака меня держишь? — Ну, а что? Тупо молчать всю дорогу? — Харон, кажется, уже выдохся и произносит это с каким-то безразличием. — А я не знаю… — отвечает Андрей и вдруг, неожиданно для самого себя, добавляет: — С тобой даже безобидные вещи превращаются в шоу по выживанию. Харон дёргается от этих слов. Ладно, пора брать себя в руки. Хватит уже вестись на эти провокации. — Почему за дурака? За умного держу… держал бы за дурака, не распинался бы перед тобой тут… Ладно, не важно. Я за кофе пошёл к проводнице. Тебе взять? — Кофе… Это не кофе, а говно какое-то, — кривится Андрей. — Согласен. Полное гавно. Тогда пойду за чаем. Хотя и чай такое же гавно. За минералкой пойду, — Харону просто необходимо сейчас покинуть купе, чтоб хотя бы немного прийти в себя. — Жарко, сушит. Водички похлебать — самое то. Он поднимается и, покачнувшись от движения поезда, намеренно-нечаянно вцепляется рукой в плечо Андрея, ненадолго навалившись на него бедром. Физически чувствует пробежавшую дрожь по телу парня и жаркую волну, захлёстывающую изнутри его самого. «Су-у-у-ука-а-а-а, — мысленно стонет Харон от своей реакции, — просто касание, и всё, и кроет… что за пиздец?» — Извини, случайно, — хриплым, чужим каким-то голосом. Выйти. Немедленно. Иначе ещё секунда, и всё. Ничего не остановит. Плотину прорвёт, и… Харон почти бегом вылетает из купе. Изо всех сил ебашит кулаком по панели стены коридора. Казанки в кровь. Боль слегка отрезвляет. Возвращается абсолютно спокойным, с двумя бутылками минералки, одноразовыми стаканами и перебинтованной рукой. Ставит минералку на стол, садится напротив и, открыв одну из бутылок, наливает воду в пластиковый стаканчик. Андрей косится на его руку и отказывается от предложенного напитка. Мало ли, вдруг он ему туда подсыпал чего-нибудь… Злится сам на себя за подобное предположение, а ещё больше злится, что его почему-то волнует, что у этого придурка с рукой. — Не удержался и кому-то зарядил в коридоре? — Андрей старается показать своё равнодушие. — Тащишься по насилию? — Я так похож на неуравновешенного маньяка? — хмыкает Харон. — Да, — такой убийственный своей простотой ответ. Харон не знает, что на это сказать. Точнее, вариантов ответов у него уже десятки — один язвительнее другого, но не для этого случая. И тут парень выдаёт: — Мне страшно находиться рядом с тобой. И я не знаю, кого я боюсь тут больше — тебя… или… себя… Харон чуть ли не захлёбывается — словами, минералкой, впечатлениями… Откровенность на его откровенность? «Мне страшно с тобой» «Я боюсь тебя» «Или себя…» Себя… Это значит?.. Это значит, но Харон не имеет права ломать его. Хватит. Но объяснить-то может? — Себя? Парень молчит. Харон делает ещё один пробный шаг: — Потому что тоже тащишься по насилию? — Закрыли тему… — Андрей обрывает разговор. — Я спать. Надеюсь, проснуться в том же состоянии, в котором засну… если засну вообще. — По всему, спать сегодня здесь никто не будет, — вздыхает Харон. — Ну да, трудно спать в клетке с тигром, — летит с ответным вздохом. — Этот тигр внутри тебя, родной, — Харон пытается объяснить, хотя, как ему кажется, выходит не очень. Но если уже начал, то нужно договаривать. — И если ты себя не отпустишь и не позволишь жить себе так, как хочешь ты — этот тигр тебя рано или поздно сожрет. — Я тебе не родной, — отвечает парень, и Харон понимает, что да, не получилось. Он выцепил только раздражающее его слово, а суть сказанного осталась вне сознания. Однако, здесь есть момент, который можно раскрутить и, наконец-то выяснить, как его зовут. Пробить имя и без него можно, не вопрос. Но почему-то очень хочется, чтобы он назвал его сам. — Ну я ж не знаю, как тебя зовут, — затравка. — А обращаться как-то нужно, — а вот теперь переходим к конкретике. — Скажешь? — молчание. — Имя? — снова молчание. До чего ж упёртый, засранец, — или угадать? — О как… — иронично. — Мы дошли до этой стадии? Когда тебе стало интересно моё имя? — А мне всегда интересно было, — Харон улыбается. Старательно так улыбается. Расслабиться, нужно расслабиться. — Просто случая не представлялось узнать. Так как? Скажешь? — Случая не представлялось? — а вот сейчас в голосе парня самый настоящий сарказм. — Ну, конечно, у тебя ведь цель другая была. Зачем же для этой цели какое-то там имя… Андрей. — Я не снайпер, — быстро отвечает Харон, — чтоб цели у меня… — и тут попёрхивается своими же словами, когда осознаёт, что имя прозвучало. Да ещё какое имя. — Что? Что, блядь? Мне послышалось? Андрей? Ты сказал, Андрей? — Проблемы со слухом? — ехидно интересуется попутчик. — Проблемы с кармой, похоже… — в растерянности выдыхает Харон. — Хоть пять раз повтори, а я сказал именно это, — добивает его Андрей — ну надо же, именно Андрей, просто охренеть, какие совпадения — и, наверняка, не понимает, почему такая реакция на его имя. Харон крутит в голове это имя, будто пробуя на вкус. Андрей. Андрей… вот же. Не верится просто, как, ну как? — Не, серьезно? Тебя Андреем зовут? — уточняет Харон скорее для самоуспокоения, хотя в том, что парень сказал ему правду — не сомневается. — Да, — пожимает плечами тот. — Что удивительного? Обычное имя… Что ты так заёрзал? Харон даже если бы и мог, наверное, не объяснил бы, почему он так отреагировал. Сам-то он знает, но вот как это сказать. Да и зачем говорить? Не нужно оно ему. Он вообще не при делах, имя как имя, действительно. Ну совпало, ну не стоило так реагировать и пугать его ещё больше. — Да не, ничё, не обращай внимания. Имя хорошее, красивое, отличное просто имя. Спасибо, что сказал… Андрей, — улыбается Харон. Да уж, удивил — не то слово. А, может, это судьба?.. Ага, как же, судьба. И скорая свадьба, ага. Дебил ты, Харон. Влюблённый дебил. Что? Какой? Да ну нафиг… — А ты?.. — тем временем спрашивает парень, и Харон снова хренеет. Отчаянно подавляет в себе любые попытки ответить парню в его же духе, мол, мы перешли к той стадии, когда тебя интересует моё имя? Неуместный сарказм. Не нужно этого. И просто представляется, протянув руку: — Харон. — Чего? — Андрей руку игнорирует. Ему страшно даже прикоснуться к этим пальцам, которые его гладили, которые его… под которыми было так хорошо. И если коснуться, то можно сорваться, а этого ни в коем случае нельзя допустить. Пошёл он со своей рукой. И имя у него ещё… под стать, блин. — Имя как имя, чего ты заёрзал? — Харон всё же не удержался от небольшой подколки. — Нет такого имени, — хмурится Андрей. — Ну как же нет, если у меня есть, — усмехается Харон. — И даже в мифологии есть… — блядь, что я несу? — М-м-м, — Андрей уже взял себя в руки. — Есть, значит? Так в паспорте и написано? — Написано иначе, — Харон выкладывает на стол паспорт в развёрнутом на странице с именем виде. Слышит вполне ожидаемое фырканье. — Но зовут меня Харон. — Ха-ар-р-ито-о-он, — тянет Андрей и снова фыркает. — Считай это недоразумением, — стойко держится Харон. «Блядь, надо было поменять паспорт, сука, хотел же». — Отличное имя, Харитон, — Андрей не сдерживает улыбки, делая акцент на произношении имени. — Спасибо, Андрей, — Харон внутренне рычит, но на лице не прорывается ни единой эмоции, что бушуют внутри. — Но я предпочитаю, чтобы меня называли именно так, как я представился. — А сокращённо это как? Харитоша? — выдаёт парень, и Харона замыкает. — Это в любом случае, Харон, — тихо и даже немного угрожающе произносит он. А затем с небольшой ехидцей уточняет: — А ещё раз услышу это уебанское звучание, будешь у меня Дюшей до скончания века. Андестенд? Андрей оскорбляется и замолкает. Снова висит гнетущая тишина, разбавляемая только перестуком колёс. И Харон уже даже немного жалеет о своей несдержанности. Пусть бы издевался, с него не убудет. Зато обстановка хоть немного разрядилась. А теперь что? Всё по-новой? — До какого ещё скончания века? — бурчит Андрей. — Не собираюсь я с тобой… — Кончать? — Харон мысленно материт себя за высказанную вслух двусмысленность, глядя на вспыхнувшее лицо Андрея, и тут же пытается исправить ситуацию. — Ну конечно, не вопрос, никто ж и не заставляет. — И не собираюсь, — зло чеканит каждое слово Андрей. — А придётся, — Харон произносит это очень тихо и себе под нос, а ментально сыпет себе на голову горы мата. — Что? — переспрашивает Андрей. И Харон не знает, то ли он не расслышал, то ли, наоборот, расслышал и теперь пытается уточнить все моменты, которые касаются его оргазма — когда ему это можно будет делать, можно ли вообще и как часто… «Бля-я-я-ядь, ну куда меня несёт?» — в который раз мысленно стонет Харон, а вслух произносит: — В общем, Андрей и Харон. На этом и остановимся, да? — и снова натыкается на стену молчания. Да что ж такое-то, а? — Приятно познакомиться, Андрей, — Харон не сдаётся и снова протягивает руку. — Да мне без разницы, в принципе, как тебя звать. Хоть Харон, хоть Евпатий… Завтра приедем, и каждый при своём имени пойдёт в свою сторону, — произносит Андрей, и Харон чувствует в его фразе какую-то горечь. Или ему это просто кажется? — Кстати, насчёт каждый пойдёт в свою сторону… тебя кто-то встречает? — а сердце как колотится, пиздец. Харон с сожалением опускает свою в очередной раз проигнорированную руку. — Естественно, — сейчас он скажет, что его какая-нибудь очередная кобыла встречает, а как же, «естественно». — Девушка. Харон хмыкает. Ну конечно, ещё бы, кто бы сомневался. — А что, не доверяет? — ну вот не удержится, блядь, заткнись — сам себе. — Улики прямо с вокзала? — блядь, заткнись, хуже ж будет. — Соскучилась она, понятно? — резкий, злой ответ. — И давно ты с ней? — Сколько надо. Как такой диалог, так лучше вообще никакого. Ну да, соскучилась она, понятное дело, как тут не соскучишься? Я вот за сутки считай… мозгами тронулся почти, да. — А ты по ней, — с ухмылкой, — соскучился? — Не твоё дело, — бурчит Андрей. — Ну да, не мое, канеш, не моё, — Харон снова материт себя на все лады за произносимое, но ничего не может с собой сделать. — А то, если что, ты обращайся. Юлю — курицу эту пернатую в стразах — я быстро отвадил, и с этой, думаю, тоже вопросов не возникнет. — Ты не имеешь права лезть в мою жизнь, — почти отчаянно. — Согласен, — вздыхает Харон. — Ладно, давай, и правда, спать, что ли. Не дожидаясь ответа, он растягивается на своей полке, как есть, в одежде, даже не расстелив толком постель. Андрей недоверчиво смотрит на лежащего, хмыкает: — И что, даже стриптиза не будет? «Вот же язва, — думает Харон. — Хрен тебе, а не стриптиз. Не заслужил. А хочет же… Хочет, стервец… И могу поставить сто против одного, что не только стриптиза хочет. Но… Да.» — Не будет, — Харон отворачивается к стене. — Спи давай. Естественно, ночь проходит без сна у обоих. Оба крутятся на своих полках. Вздыхают. Покашливают. Но хранят тотальное молчание. Утро наступает, как облегчение. Каждый прячет от другого уставшие и воспалённые от бессонницы глаза. Создаёт ненужную суету и бесполезную активность. Харон почти серьёзно думает выйти в тамбур и доехать эти несчастные пятнадцать минут там. Находиться в одном купе с источником вожделения — мучительно и невозможно. Андрей тоже переминается с ноги на ногу, не решаясь ни выйти, ни остаться. Видимо, думает о том же. Харон держит себя из последних сил, бесконечно повторяя себе же одну и ту же фразу: «Ты не имеешь никакого права ломать ни его самого, ни его жизнь. Отойди. Не лезь. Дай возможность выбора. Не смей. Не смей, сука. Ты не имеешь никакого права…» — Ручка есть? — не выдерживает Харон. — Или карандаш? Маркер, похрен, что угодно. — Зачем? — Андрей искренне удивлён. — Надо, — Харон смотрит исподлобья. — Что-то пишущее и листок. — Зачем? — снова тупо переспрашивает Андрей. — Стихи тебе, блядь, напишу! На память, — взрывается Харон. — Можешь ответить по-человечески? Есть или нет? Если нет, у проводницы возьму. — Да на, чего орать-то так? — Андрей бросает на стол ручку и блокнот. Харон молча берёт письменные принадлежности и, написав что-то в блокноте, закрывает его и протягивает Андрею. Тот забирает блокнот и случайно-намеренно касается своими пальцами пальцев Харона. Снова разряд. По обоим. Харон стискивает зубы и медленно выдыхает. Андрей закусывает губу, краснеет и отворачивается. — Там мой номер телефона, — Харон забрасывает сумку на плечо. — Если захочешь… Захочешь изменить свою жизнь, просто набери. Я буду ждать. С этими словами он выходит из купе и идёт в тамбур. По прибытии поезда первым спускается на перрон и сразу же закуривает. Немного постояв, резко разворачивается и шагает к выходу с вокзала. Сталкивается у перехода с «извозчиком», не заметив и не услышав его громогласное «осторожно, дорогу». Останавливается и выбрасывает окурок в урну. Поднимает голову и упирается в тоскливый взгляд Андрея. Стоит. Смотрит. И отвести глаза не в состоянии. Андрей так же столбом стоит, абсолютно не обращая внимания на идеально ухоженную девушку с длинными волосами, которая подходит к нему и касается своей щекой его щеки. Харону даже немного обидно за Андрея — это, называется, она соскучилась? Да она должна была запрыгнуть на него прямо посреди толпы, в губы засосать, хоть какие-то эмоции… А это… пиздец. Андрей приобнимает подошедшую девушку за талию, другой рукой проводя по её волосам. Та что-то говорит и отводит его руку. Харон в полном ахуе — он же ей ровно, абсолютно ровно. Он нужен ей для статуса, для самовыражения, на похвастаться перед подружками, на что угодно, но только не как человек. Ей плевать на него. Абсолютно плевать. И он выглядит таким потерянным… А в его взгляде Харон читает: «Не отпускай меня». Харона снова кто-то толкает — он стоит на самой оживлённой и многолюдной точке. Харон включается, заставляет себя отвести взгляд — «ты не имеешь никакого права…» — разворачивается и покидает вокзал, не оглядываясь.