Прогулка с Гофманом

Со внутренним трепетом проведя рукой по серой шершавой бумаге, Сказочница всё же попрощалась с последней страницей романа и со смешанными чувствами и величайшим трудом аккуратно закрыла книгу. Под пальцами ощущалась приятная прохлада гладкой обложки темного малахитового оттенка и уже привычная тяжесть сонма острых страниц. Девушка шла по всё еще заснеженной, но уже пробудившейся к весне улице, порывисто прижав к сердцу столь любимую книгу, и поистине невозможно было усомниться в том, что сердце это на протяжении многих лет остается по-прежнему верно́ ей и в особенности автору, гению, чье сердце, оставленное в бессмертных строчках живым и пылким, бьется с ним в унисон. Солнце в тот день было просто ослепительно. Зарождавшаяся весна разбудила звоны капели и то заливала блестящим потоком дорожки, то теплом своим осушала их вновь. Но между тем что-то явственно влекло внимание Сказочницы к небу: ветер, еще не согретый и оттого мятно-холодный, стремительно возносился от земли, заигрывая с растрепавшимився волосами и задевая лицо, а шкодливые лучи солнца старались заглянуть в глаза, перепрыгивая с места на место и изредка всё же подлавливая полуопущенный взор. Заметив эту игру природы, Сказочница приветливо улыбнулась лучам и ветру и, внимая так отчетливо высказанной ими просьбе, подняла глаза ввысь. На миг всё залил сплошной поток дневного света, всецело завладев зрением девушки, а нетерпеливый жар весны обвил своими прозрачными искристыми лучами обращенное к нему лицо. Но не останавливающая ни на миг своего быстрого шага Сказочница тут же оказалась под сетчатой тенью высившегося над нею дерева, чьи гибкие ветви тонко извивались в неприхотливом узоре. Свет тут же вновь выскользнул из них, но одного мгновения тени было уже достаточно, чтобы глаза привыкли к солнцу и дали возможность разглядеть, что за диво раскрылось перед поднятым взором. Сначала в небе отчетливо проступила пара живых, внимательных глаз. Из уст девушки вырвалось не вполне отчетливое, полуразмытое "Ах!", - взор, порывистый и открытый, был устремлен прямо на нее и одновременно вдаль. В следующее же мгновение, не успев отчетливо нарисоваться на перистой облачной глади, таинственные глаза эти исчезли, уступив место живому человеку, - без сомнения, их достойному обладателю, - который, выпрямившись во весь рост, словно натянутая до предела струна, предстал перед Сказочницей в полном великолепии и величии. Однако, эта видимость величия тут же и пропала, оставив место лишь скромной и изящной простоте. - Здравствуй, Амадей Гофман, - голос девушки был тих, но невыразимо радостен. Никого она так не мечтала встретить, и никого так не ждала именно сейчас. Явившийся человек не замедлил с ответом, и, прежде, чем Сказочница отвесила ему глубокий поклон, протянул к ней обе руки, затянутые в тяжелый расшитый узорами шлафрок, и приветливо коснулся бархата на ее плечах, заглядывая в глаза с кроткой, вдохновенной улыбкой на устах. - Здравствуй, дорогой друг! - весело сказал Гофман, порывисто сжимая девушку в объятиях и тут же вновь отпуская. Пусть эта встреча была и первой, но на самом деле оба уже знали друг о друге достаточно, чтобы приветствия их были искренними и долгожданными. Заметив, что девушка как будто спешит, Гофман жестом предложил проводить ее; не веря своему счастью, Сказочница взяла маэстро под руку, и теперь они пошли уже вдвоем, вдвое медленнее прежнего. Продолжая нести книгу в другой руке, девушка невольно вспомнила о волнениях, охвативших ее при прочтении последних страниц романа. - Буквально минуту назад я перечитывала Ваш бессмертный роман "Житейские воззрения кота Мурра..." - Ты говоришь об изданном мною произведении славного Мурра, дитя? Какое совпадение! Я тоже пережил все события, описанные в нем, буквально вчера. С удивлением взглянув на маэстро, девушка увидела, что Гофман серьезен и как будто припоминает что-то ушедшее. - Надеюсь, твоему чтению не очень мешало то обстоятельство, что в автобиографию Мурра прокрались и были изданы макулатурные листки с биографией одного из достойнейших людей, имя которому... - Знаю, Вы говорите об Иоганнесе, - перебила его Сказочница, - Ни одного человека не полюбила бы я так, как Вашего славного, милого Крейслера. Право, мне так повезло, что малая часть его биографии попала в записки Мурра и по судьбоносной случайности была Вами издана!.. На лице Гофмана мгновенно отразилась охватившая его внезапная радость; глаза, прежде взиравшие с небесной шири, теперь светились едва ли не ярче. - Раньше я не понимала... - продолжила Сказочница, - того, каким на удивление законченным и цельным произведением является это творение; посмею предположить, что сегодня мне открылась одна из Ваших тайн, маэстро. - Тебе хватило проницательности раскрыть лишь одну из тайн? - как будто даже огорчившись, поинтересовался Гофман. Девушка замялась. - Быть может... в одном я уверена, а именно - в продолжении биографии капельмейстера, которое умело заложили Вы внутрь повествования, даже более - в самое его начало, и лишь намеком обозначили это в нескольких последних строках. Здесь нет и не может быть сомнений, дорогой маэстро!.. Гофман усмехнулся. В лице его скользнуло добродушие и довольствие происходящим разговором. - Это самое простое, что я мог дать понять. Читающий со вниманием непременно наткнулся бы на совпадение, окольцовывающее целое, соединившее конец с началом и начало с концом. Но, милое дитя... это всё, на что пало твое неотступное внимание? Сказочница спешно раскрыла книгу на той странице, которая, возможно, даже более поразила ее, чем обнаруженное ею кольцевое строение биографии Крейслера. «Мурр, мне обидно, что ты так часто рядишься в чужие перья. Не исходят ли все размышления, которыми ты так чванишься, прямо из уст капельмейстера Иоганнеса Крейслера, и возможно ль вообще, чтобы ты накопил столько жизненной мудрости и даже так глубоко проник в самую удивительную тайну на свете - в душу сочиняющего человеческого существа?» (прим. издателя - Э.Т.А.Гофмана) - Могу ли я спросить Вас... Могу ли предположить... - неуверенно обратилась к Гофману девушка, мысленно еще и еще раз перечитывая одни и те же несколько строк. - Говори же. - Может ли быть, что всё в этой книге посвящено Крейслеру, и, более того, каждое слово Мурра выведено не чьей иной рукой, как его собственной, рукой гениального нашего капельмейстера? Улыбка, воссиявшая в уголках губ маэстро только убедила Сказочницу в ее странной догадке. Глаза его живыми искристыми бусинами метались в весельи то туда, то сюда, оглядывая окружавшие красоты пробуждавшейся природы и ненадолго задержавшись на доме Сказочницы, к которому они подошли. - Слова твои только подтверждают, что ты знаешь нашего Иоганнеса ничуть не хуже меня. Я буду прав, если скажу, что ты жаждешь увидеть его? - Маэстро! - в радости смогла вымолвить девушка, уже видя, что издали, по изгибистой дорожке к ним навстречу идет искренно любимый ею герой. "Узнает ли он меня, как узнал Гофман?" - мелькнуло в голове у Сказочницы, как вдруг Крейслер поднял издали на нее глаза свои, поистине, мечущие молнии и готовые испепелить всё недоброе целительным огнем своим. Высоко взлетели густые черные брови, лицо приняло выражение крайнего удивления, а после, чего уж никак нельзя было ожидать (а Иоганнес Крейслер всегда с успехом исполнял то, чего от него не ждали), подхватив чуть было не улетевшую с головы шляпу, капельмейстер бросился ей и маэстро навстречу. Так родственные души за милю чувствуют присутствие друг друга, и девушка не стала сопротивляться проснувшемуся в ней желанию ответно побежать стремглав к капельмейстеру, размахивая рукой, по-прежнему удерживающей книгу, страницы которой с шелестом разметались на ветру. Перед глазами мельтешили тонкие стволы молодых деревьев, встречавшихся на пути, то и дело отпрыгивая в сторону, а меж ними промелькало всё приближавшееся радостное и наполненное неземным вдохновением лицо Крейслера.