***
С недавних пор Стайлз ненавидит собственную ванную. С недавних пор он не любит сырые подворотни, кусты, любимый джип. Но больше всего он ненавидит ванную в лофте Дерека. Здесь его скручивает чаще всего. — Бро, все в порядке? В дверь ненастойчиво стучат. Стайлза выворачивает в унитаз. Ощущение, что ему в рот засунули кулак и пытаются вытянуть через него же кишки. Но вместо блевотины он смывает в унитаз лепестки цветов и кровь. Боже, как до хуя романтично. Наблевать бы такой букет Дереку под ноги. Он бы оценил. Ебнул бы головой о стену и раскрошил бы черепушку к чертям. О, Стайлз был бы счастлив. С недавних пор он только этого и добивается. Мыслимыми и немыслимыми способами пытается вывести Дерека из себя, но он — непробиваемая, каменная, бесчувственная скотина. — Я в порядке, — хрипит Стайлз. Его трясет, колотит так, будто внутри крутятся лопасти от вентилятора, наматывающие на себя его внутренности. Стайлз опирается дрожащими ладонями в раковину. Смотрит на бледное лицо и окровавленные губы. Какой же ты уебищно жалкий — думает он и усмехается. Ухмылка, как лезвия бритвы. Острая, холодная. Он открывает кран и плещет в лицо ледяной водой. Полощет рот и желает точно так же прополоскать себя изнутри, чтобы вымыть гребаные цветки. Но знает, что не поможет. От этого нет лекарства. Человечество уничтожит невзаимная любовь. Вот же тупость, да? — Точно в порядке? Мне войти? Тебе уйти, Скотти. Обнять свою Элиссон, поцеловать, потому что ты имеешь на это право. А Стайлз вот не имеет ни хера, кроме ебаных кровавых цветков. — Точно. Сейчас иду. Возвращайся к остальным. И, пожалуйста, нахуй, сделайте вид, что все нормально, и я не помчался в ванную сразу же, как увидел Дерека. Взъерошенного, влажного после душа, горячего, как огонь под адскими котлами. Стайлз не переживет подобного унижения. Хватит с него того, что все и так в курсе его дебильной, никому не нужной любви. Оборотни ведь чуют кровь, чуют боль, чуют страх, а если сильно постараются, то и отчаянье. Стайлз воняет смесью этих запахов уже несколько месяцев подряд. Ничего, недолго осталось. Он горько ухмыляется и упирается лбом во влажное, запотевшее от дыхания зеркало. В ванной пахнет Дереком и его гелем для душа. На крючке висит его полотенце, а на кафеле капли воды. Стайлз презирает себя, но осторожно снимает полотенце и зарывается в него носом. Какой-же-ты-уебищно-жалкий. Желудок сотрясает спазмами, и Стайлз едва успевает плюхнуться на колени рядом с унитазом. Его опять выворачивает, выворачивает, выворачивает. Господи, скорее бы это закончилось. Он не имеет права злиться на Дерека. Ведь серьезно, Дерек ему ничем не обязан, он не виноват, что Стайлз — такой вот тупой малолетний пацан — втюрился в него безвылазно и со всеми потрохами. Он не имеет права злиться. Но это не мешает ему вытереть кровь полотенцем Дерека и бросить его возле унитаза. Лепестки в этот раз Стайлз бессовестно не смывает.***
— Блядь, ты с ума сошел? Стайлз подпрыгивает в кресле, когда Дерек мягко приземляется с подоконника на пол. Хейл хмурится, но ничего не говорит. Играет желваками, косится на экран ноутбука. — Это не порнушка, расслабься, парень, — фыркает Стайлз. Его одаривают раздраженным взглядом. Стайлз даже не моргает, привыкший. Хмыкает, мажет пальцами по влажному лбу. Поднимается, обтягивая футболку. Ему было чертовски жарко, потому и открыл окно. Знал бы, что один мудак-оборотень этим воспользуется — заварил бы прутьями. — Тебе плохо, — говорит Дерек, сканируя звериными зрачками с головы до ног. Стайлзу становится неуютно. Он скрещивает руки на груди и натягивает на лицо самое похуистичное выражение из огромной коллекции выражений, хотя ему реально херово. Это правда. Хочется забраться под одеяло, лежать и не шевелиться. Хочется оказаться в другой жизни и не собой: слабым подростком, умирающим от неразделенной любви. Шекспир бы написал о его жизни отличную трагедию. — Скотти прислал? Дерек мрачно смотрит на него исподлобья. А затем идет вглубь комнаты. Зашибись. — Я вообще-то не предлагал тебе остаться. — А я и не спрашивал разрешения. Ублюдок. Господи, почему он? На Земле живут миллиарды людей. Миллиарды. А ты подсунул мне этого черствого, хмурого уебка. Чем я провинился? Стайлз сдавливает руками грудную клетку, наблюдая за тем, как Хейл по-хозяйски чувствует себя в его комнате. Осматривается по сторонам, не прекращая хмурить эти свои гребаные-охуенные брови. Стайлз слагал бы им оды, если бы умел. А Дерек смотрит куда угодно, лишь бы не на Стайлза. Ха. Велика честь. Ублюдок. Стайлз чувствует, как кишки туго сворачиваются, а в груди становится больно и горячо одновременно от одного лишь взгляда на Дерека. На четко очерченную челюсть и ключицы под смуглой кожей, на резкий контур поджатых губ, на темные волосы, в которые хочется запустить пальцы и сжать в кулак: сильно и больно. А потом накинуться на его рот. Запустить в него язык, провести по небу и острым клыкам. Прикусить нижнюю губу, чтобы до крови. Отомстить за все, хотя ни в чем не виноват. Дилемма. Нет, это гребаная стайлзова жизнь. И, проклятье, от этих мыслей становится еще хуже физически и морально. Нет, господи. Только не сейчас. Не при нем. Не позволь мне расклеиться перед ним, как картонка под дождем. Дай мне сохранить хоть крупинки самоуважения. — Серьезно, Дерек, проваливай. Голос позорно дрожит на последнем слове. Уебищный. Да, это о нем. Стайлз хватается за живот и морщится, чтобы не зарычать сквозь зубы. Лепестки просятся наружу. Он почти чувствует их мягкую, гладкую плоть, щекочущую внутренности и горло. Но неожиданно все затихает. Щелк — тумблер боли отключается. Стайлза все еще потряхивает, когда он чувствует твердую ладонь, опустившуюся на его плечо. Он боится поднять глаза. Запах Дерека повсюду. Дерек повсюду. Он в воздухе, в каждой вещи, в каждой мелочи. Его слишком много. — Отойди, — хрипит Стайлз, смотря Дереку куда-то в шею, под линию челюсти. Шея пахнет сильнее всего. Стайлз испытывает сумасшедшее желание податься вперед и уткнуться в нее носом, сжать пальцами свитер на груди, почувствовать мягкую ткань и ровные удары сердца за грудной клеткой. Это несправедливо, слышишь? Да, ты, наверху. Несправедливо создать Дерека таким и не позволить, чтобы он принадлежал хоть кому-то. Для себя оставил, а? Стайлз его понимает. Он тоже так поступил бы. — Отойди, — рычит он, когда Дерек и не думает двигаться. Жесткие пальцы зацепляют его подбородок и заставляют посмотреть вверх. Посмотреть и пропасть, сигануть с головой в бездну. Стайлза нет. И нет уже несколько месяцев. Еще чуть-чуть и следа его не останется. Дерек внимательно смотрит на него. Он будто бы злится. Не понять, на Стайлза или на чертовы обстоятельства. Челюсти напряжены, а глаза кочуют по его лицу, что-то выискивая. И Стайлз разрешает. Да пожалуйста. Держи, вот я весь. Смотри, сколько влезет. Надоело прятаться и притворяться. — Скотт не просил меня приходить, — вдруг говорит Дерек. Пальцы на подбородке сжимаются сильнее. Сердце Стайлза пропускает удар. Он не может отвести глаза. Взгляд Дерека гипнотизирует и уводит в транс. Стайлз и не подозревал, что волки владеют гипнозом. Стайлз и не подозревал, что Дерек умеет смотреть вот так: до трясущихся поджилок и сладкого, судорожного тремора внизу живота. — Мне твоя жалость нахуй не сдалась. Филантропия не твоя стезя. — Ты придурок, Стайлз, — говорит Дерек. Он смотрит на его рот. Стайлз думает, что окончательно поехал крышей. Наверное, он сейчас валяется в ванной с разбитой головой и видит такие вот до фига реалистичные сны. Потому что Дерек кажется реальным. У него горячие, шершавые подушечки пальцев и пахнет он еловыми колючками и сигаретным дымом. А еще у него жадные губы и твердый язык, проникающий сразу в рот. Дерек врезается в него, налетает ураганом, оттесняя к столу. Стайлз больно стукается об него поясницей, но эта боль меркнет по сравнению с тем, какой ядерный бум происходит сейчас в груди. Дерек целует уверенно и умело, его язык точно знает, как правильно прикоснуться к языку Стайлза, чтобы вызвать короткий стон. Ладони Дерека так же уверенно ложатся на бока и притягивают к себе. Они сталкиваются бедрами. Стайлзу стыдно, потому что у него позорно стоит и страшно-волнующе, потому что у Дерека, оказывается, тоже. Ему кажется, что он одно сплошное, неловкое недоразумение. Пальцы впиваются в плечи Дерека неуклюже, и отвечает он точно так же, шевелит губами, пытаясь подстроиться под бешеный ритм Дерека, но у него ни хрена не получается. Стайлз думает, скольких Дерек целовал так до него. Опытно, жарко, беспрепятственно угадывая, где надавить, где погладить, где лизнуть и где прикусить, чтобы было хорошо. Нет, не просто хорошо. Охуенно, сладко-невообразимо-хорошо. Он понимает, что это жест доброй воли. Дереку жаль Стайлза, потому что он страдает пусть и не по его вине, но участь Хейла тут все же есть, пусть он на подобное и не подписывался. Стайлз тоже. И он честно пытается оттолкнуть Дерека, потому что ведь сам сказал, что в подачках не нуждается. Плевать, что в таких вот — нуждается. Невероятно сильно. Стайлз слабак, да, рядом с Дереком он безвольная тряпка, как бы ни храбрился и ни делал вид несколько месяцев, что все заебись. Не заебись. А Дерек рычит: — Нет. Перехватывая руки в запястьях, заводя за голову. Он усаживает Стайлза на стол, вынуждая обхватить ногами, прижаться крепко и плотно. Стайлз давит тупой скулеж, сохраняя остатки какой-никакой гордости, когда Дерек трется об него, надавливает на затылок, размыкает языком сжатые губы. Стайлз хочет сказать, как же сильно он его сейчас ненавидит, но, будем честными, когда то, чего желаешь, само идет в руки, кто откажется? Когда тот, от кого зависит жизнь, на полном серьезе зависит, целует, нетерпеливо вытряхивает из футболки, покусывая шею и ключицы — кому хватит сил остановить все это? У Стайлза давно нет сил. Но впервые за несколько месяцев ему не хочется пойти и засунуть себе отцовский Игл в глотку, чтобы прекратить мучение. Carpe Diem, да? Окей. Стайлз ловит. Путается пальцами в жестких волосах Дерека и сжимает их в кулак, толкая на себя, обхватывая ногами и потираясь членом о член Хейла до звона в ушах. Блядь, так хорошо, что хоть сейчас помирай. Но Стайлз больше не собирается, неа. Стайлз отчаянно хочет жить.***
— Мне жаль. Помолчи, пожалуйста, ну не сейчас же. Стайлза выворачивает сраными лепестками и кровью. Слезящимися глазами он высматривает там куски печени и сердца, но опять и опять лепестки — багровые, мелкие и большие, как густые капли застывшей крови. Дерек придерживает горячей ладонью его лоб, не давая разбить голову, хотя хочется, черт, очень сильно. Он прислоняется к Стайлзу со спины, обнимая поперек скользкого от пота живота. Голая кожа к голой коже. Но ничего не щелкает. Стайлзу не становится легче ни на грамм. — Мы что-нибудь придумаем. Дерек ведет ладонью по его груди, запускает пальцы в волосы, легко поглаживая. Стайлз успокаивается и переводит дыхание. — А ты не такой черствый сухарь, каким хочешь казаться, — через боль хмыкает он. Чувствует, как Дерек вытягивается, напрягается всем телом. Но объятий все равно не разрывает. Посмотрите, какой понимающий. Стайлзу плохо и тошно. Он хочет, чтобы Дерек снова стал равнодушной сволочью, но Хейл не такой. И никогда таким ни был. Дерек всегда пытается помочь, пусть и притворяется, что ему на всех насрать. У Дерека большое и доброе, мать его, сердце. И оно будет мучить его вместе с ебаной совестью, если со Стайлзом что-то случится. — Заткнись. Дерек не приказывает, не рычит. Из его уст это звучит как усталая просьба. Он тоже устал. По-своему, но устал. — Ты пытался, чувак. Не вини себя, окей? Стайлз неуверенно переплетает их пальцы и легко сжимает. В глотке сухо и сипло. — Ты охуенный. Замечательный, Дерек, правда, — он облизывает воспаленные губы, откидываясь головой на надежное, крепкое плечо. — И я рад, что именно ты… — Нет, не рад, — рычит Дерек. Он сдавливает пальцы Стайлза почти до хруста. — Из-за меня ты умираешь. Прижатая к спине Стайлза грудная клетка Дерека движется часто и рвано. Дерек дрожит. Волки ведь не чувствуют холода, ты чего, детка. Но Стайлз проглатывает дурацкую фразу. Зачем тыкать пальцем в кровоточащую рану. — У нас еще есть время. Ты полюбишь меня, отвечаю. Меня нельзя не любить. Собственные слова горечью обжигают язык. Стайлз сожалеет, что ему не настолько херово, чтобы он и говорить не мог. Так было бы легче обоим. — Надо было раньше. Мы потеряли столько времени. Блядь, — Дерек тихо матерится, стискивая в объятиях, тычась кончиком носа ему в затылок. От этого прикосновения телом Стайлза рассыпаются мурашки. Как же вовремя, конечно, более подходящего времени подыскать не могли. Стайлз не выпутывается из объятий, успокаивающе поглаживая гладкую кожу с внутренней стороны предплечий, отслеживая пальцами проступающие вены Дерека. Он не говорит, что влюбиться можно за один день. Черт, за несколько секунд, с первого, блядь, взгляда. Стайлз не наивный романтик. Он бы не рассуждал так, если бы подобного не произошло с ним. Чтобы влюбиться в Дерека ему хватило именно нескольких секунд. Пожалеть бы себя и сказать: ты пацан или кто, ты же не сопливая девчонка, которая тащится по мелодрамам. Но Стайлзу надоело себя жалеть. Хватит. — У нас получится. Вот увидишь. Дерек ничего не отвечает. Замирает на несколько секунд, вдыхает в себя его запах и кивает. Задевает губами мочку уха. Стайлз прикрывает глаза, касаясь щекой колючей щетины Дерека, и игнорирует то, как в груди и животе все сковывает и обвивает скользкими, тугими стеблями. Внутри него прорастает новый цветок.