5/6

юнги тянется за сигаретой, но вдруг спрашивает у чимина разрешение. потому что квартира выглядит слишком ухоженной, пахнет внутри вкусным уютом, и юнги не хочет портить все. они сидят на балконе с распахнутыми окнами, но юнги все равно спрашивает. чимин разрешает, но отмахивается от дыма, когда тот становится слишком насыщенным. — как давно ты не куришь? — спрашивает юнги. — около семи лет. наш журнал всего на три года младше смерти моей привычки. — вашего журнала? — тот, с которым ты уснул. это наш журнал. — о. вау. — мне двадцать четыре. ему четыре, потому что разработкой его концепции мы занялись на паре последних лет обучения. он мог бы быть более взрослым, но оформление главной идеи заняло, кажется, слишком много времени. чимин будто из тех самых старомодных людей, которым нужна одна кружка на двоих, и это не будет проявлением печальной сентиментальности, это будет подлинным романтизмом. чимину нужен дождь и танцы под ним — даже если солнца не видно. чимину нужны поцелуи под неоновыми вывесками, раскуренная сигарета после стольких лет избавления от привычки и сэмпл звуком проносящегося самолета. чимин из старомодных, пока опускает голову с нехитрой, совсем простой улыбкой на губах. он разглядывает чаинки на дне монохромной кружки и вздыхает, дергая плечом. он не выглядит нервным или обиженным. чимин выглядит так, будто устал бесконечно пить вино. чимин говорит, что добавлять мед в сваренный кофе — это здорово, а юнги говорит, что как-то спьяну жрал зерна растворимого. они по отдельности похожи на осенние листья — сброшенные, озябшие и иссохшие. они словно не пробовали толком жизнь, но, делясь скудным опытом и маломальским прошлым, им удается прожить то, чего так, вероятно, не хватало. юнги говорит, что до чимина практически не занимался сексом с парнем в кровати; чимин говорит, что у него никогда не было секса в туалете, и такое с юнги — впервые. — но я всегда пью, когда что-то такое намечается, знаешь, — говорит чимин. — то есть ты всегда сначала прибухиваешь, потом прикладываешь? — спрашивает юнги, и чимин, улыбнувшись, кивает. фактически чимин ни разу не спал с парнями трезвым. фактически у чимина никогда не было крепких и стабильных отношений. как себя вести в парной ситуации — все эти знания от тэхена, который не стесняется быть геем рядом с чонгуком. но в чонгуке, черт, в нем для чимина вся проблема. — когда мы были студентами, он сказал, что если его друг окажется геем, он откажется от него. сказал, даже дышать рядом не будет, потому что это противно, — чимин разглядывает небо, держит драматическую паузу, пока юнги не начинает недовольно пыхтеть, — если я трезв, я начинаю думать о том, что как-нибудь чонгук узнает обо мне, и тогда нам придет конец. — но про тэхена этого он знает? — он знает. но от тэхена он не сможет отказаться, как бы сильно того не возжелал. в денежном плане «сатир» начался с тэхена. он нашел средства, он помог с организацией, с побочным персоналом. все это сделал тэхен. он же и главный художник. чонгук марает бумагу, я привожу это в порядок, но визуализация, тиражи — это тэхеново. — боишься, что чонгук тебя заменит, — кивает юнги. — тэхен всегда был смелым, знаешь. он выглядел так, как хотел выглядеть. он говорил то, что считал нужным сказать. я действительно хотел быть его другом, но у меня не очень выходило: от гипертактильных тэхен держался подальше. а у меня в основном просто не существовало понятия «личное пространство». но когда тэхен зажался в туалете, я помог ему. он плакал и царапал сам себя. зрелище не жуткое, но сердце у меня защемило. — а чонгук, значит, мудак? — нет. обычный парень. когда-то очень много смеялся, пока не возомнил себя самым лучшим. во всем. ему нужна лучшая девушка, нужен лучший костюм. лучшее место, лучшие друзья. он требует, но он же своим требованиям и соответствует. но, черт, — чимин сверкает глазами, и юнги почти слепнет, — клянусь, каждое утро я представляю, как мы сидим в ресторане, и кто-то дарит мне цветы. белые розы как его сраная выстиранная рубашка. и я представляю его лицо: сконфуженное, мрачное и непонимающее. черт знает, сколько бы я отдал за такое зрелище. когда юнги спрашивает, почему чимин занимается только редактурой, чимин говорит, все дело в чонгуке. чонгук психопатически хочет быть лучшим, хочет быть исключительным, и чимин ему эту возможность дарит так же, как подарил косвенную принадлежность к личной жизни. юнги думает, белые розы для чимина — это слишком патетично. чимин в домашних условиях мягкий, подстраивающийся, плавный, деликатный и почти нежный. чимин дома похож на белый пион: бархатистый, ласковый, растрепанный, но аккуратный. юнги даже не подлавливает себя, как начинает представлять чиминово легкое смущение и злорадство, когда ему все же подарят цветы при друге, который его полностью не принимает. юнги вспоминает про намджуна и про себя его даже благодарит. за понимание, за принятие, за бытовую поддержку. за шутки, беспорядок или совместную раскурку. намджун же объяснил разницу между сативой и индикой. чимину нужен такой же друг. — ты вообще ни с кем никогда не встречался? — не находилось времени, — отмазывается чимин. — не находилось смелости, — исправляет юнги. но чимин отчасти рад. фактически его сердце никогда не было разбитым. на деле оно разбито одним из лучших друзей, но это лучше не признавать, иначе станет совсем тяжко. он и так не может нормально ни с кем проводить время, постоянно соображая над тем, как его друг может ко всему этому отнестись. чимин знает, что такое «вместе» в контексте друзей. но не «вместе» с партнером, с которым кровать, времяпрепровождение, ужины — на двоих. все это очень просто, потому что чонгука не должны волновать такие вещи. но они волнуют чимина. все и всегда волнует только чимина, тэхену хватило сил и мозгов отдалиться, если кого-то и что-то не устраивает. — то есть трезвым ты ни с кем не спал? — считай, трезвый чимин девственник, — смеется чимин. — охренеть. — пьяным я кончаю быстрее, например. — быстрее? серьезно? ты высасываешь из меня все силы и всех возможных детишек, — юнги улыбается, когда чимин начинает смеяться громко, почти складываясь пополам, — я в буквальном смысле, эй. — прости. но с трезвым мной тебе бы пришлось повозиться. трезвыми они даже не целовались. трезвыми они похожи на добрых друзей со старыми темами, которые мусолить можно до бесконечности. юнги целует его сам немногим позже. чимин смеется из-за какой-то мелочи, на которую юнги не обращает внимание. чимин хихикает. чимин заливается. чимин смеется так, будто ему тринадцать. чимин смеется, и юнги понимает, что задержал дыхание на пару немых секунд. его смех — что-то далекое, детское, искреннее, невинное, неиспорченное. юнги обнаруживает в себе столько описательных синонимов, что не хватает сил запомнить их все и сразу. но их так много и все они — пак чимин, двадцать четыре года, журнал «сатир» и пьяный секс в ночь с пятницы на субботу. юнги чувствует что-то искрящееся под пупком и понимает, что это один из тех моментов в жизни, когда он должен что-то сделать. и он делает. повисает где-то рядом, пока чимин моет посуду, касается кончиком указательного его уха, ведет по хрящику. и чимин поворачивается. в его глазах для юнги тоже что-то искрящееся и густое, цепкое и теплое. юнги целует его с мягким чмоком, ждет реакции. чимин смотрит на губы юнги, поднимает глаза, моргает как-то длинно и долго. и тянется снова. у чимина тугая кожа на красивой смуглой шее. короткие волоски на затылке утыкаются юнги в пальцы как мягкие иголки маленького ежика. и это круто. потому что юнги выкрадывает в своей голове секунду, чтобы сравнить чиминовы волосы на затылке с ежом. этот поцелуй не похож на их поцелуи под градусом. сейчас все медленнее и будто бы с желанием распробовать. чимин любит ветер и чтобы волосы расходились так, как в тех самых клипах про влюбленных, где его недолго мучают, чтобы после воссоединиться. юнги в момент поцелуя готов согласиться на клип, неоновые вывески и прочую ерунду. юнги готов дуть на чиминовы волосы, если силы легких хватит. чимин забирается на столешницу, разводит ноги в стороны, и юнги притирается так тесно и близко, как может. чимин трогает его волосы, его затылок мокрыми руками, к счастью, без пены средства для мытья посуды. и все складывается так, как он мог хотеть. — о чем ты думаешь? — юнги произносит это так быстро и внезапно, что запыхавшийся чимин сначала теряется. о чем он может думать, если волосы у юнги в этот закат немного поблескивают. если юнги в чиминовой одежде неплохо смотрится. если юнги — такой острый в локтях, коленях и линии челюсти — может быть мягким в губах и подбородке. если с его горячими руками чимин чувствует себя уверенным и безмятежным. — о тебе, — говорит чимин и приласкивается к руке юнги на своей щеке. чимин любит штампы, хоть и вычитывает их из чонгуковых текстов. юнги любит штампы, потому что в действительности все от них отмахиваются. на деле юнги тоже старомодный, пусть эта старомодность в позах в постели или в ужине по расписанию. пусть старомодность касается сигарет или вина — это все чепуха. трезвым в постели чимин не кричит и не стонет, но начинает дышать чаще, быстрее и громче, когда юнги оставляет собственные отпечатки в каких-то особенно чувствительных местах. он целует под коленом, кусает у голени, облизывает дорожку пульса, обсасывает ребра. юнги разбрасывается прикосновениями, а чимин расслабляется, отдается и принимает, когда юнги лезет пальцами. даже это — это мягче, медленнее, аккуратнее. юнги прощупывает его изнутри, перебирает пальцами, пока чимин сильнее не сжимает его кисть. чимин открытый, распахнутый и честный, и юнги не может не улыбнуться, пока чувствует, как все тело горит, его лицо горит, его язык горит. и он целует чимина, чтобы остудиться, но чиминов рот мокрый и такой же горячий. и юнги вдруг думает, что его язык буквально плавится и растекается по чиминовым зубам. секс с трезвым чимином — это здорово. невыносимо долго, изнурительно в двух часах, но чертовски здорово. чимин сверху опускается на член, двигает бедрами по кругу, и юнги думает, что это охуеть как красиво. если чимин сейчас так же свернет ему голову, юнги не будет против. если так же тепло, тесно, узко и вязко — юнги ни разу не будет против. юнги смотрит, как член то появляется, то исчезает в чимине, пока тот не поднимает его голову и не заставляет посмотреть в глаза. — не уходи от меня, — шепчет чимин, и юнги снова валит его на спину. юнги понимает, что чимин особенно чувствителен, когда ставит его сначала на четвереньки, а потом заставляет уткнуться лицом в подушку. чимин глушит несколько громких стонов, и юнги хочет его слышать: он тянет чимина за волосы, пока не слышит хруста в позвонках. чимин садится на бедра юнги, садится так, что юнги погружается в него полностью. юнги целует его в мокрую шею, сжимая на ней пальцы и двигается так, как может. чимин расползается по постели, прогибаясь, подставляясь, пока юнги не сцепляет пальцы на его члене. чимин говорит, суть секса по-трезвому в том, что в конце стирается мир, потому что остаешься только ты и твой партнер. когда ты пьян, мир стерт с самого начала, и когда ты трахаешься с кем-то, с тобой трахается целый мир, потому что ты пьян и раскрыт перед ним как гребаный младенец, который в первые дни своими бегающими глазами видит такое же плоское месиво. юнги говорит, что чиминово восприятие просто слишком особенное и прихотливое. юнги просто устал и хочет спать. после этого между ними практически ничего не меняется. разница только в том, что занимаются они сексом на трезвую голову. но все также — «с пятницы на субботу». они оба стараются не обсуждать, что же случилось с остальными днями недели. чимин иногда готовит крутой ужин, и юнги после работы ему устало благодарен. чимин становится даже избирательным в прелюдиях. сначала чимин хочет номер телефона, потом чимин хочет пару походов ночью в кино, затем чимин хочет другие дни недели. и юнги говорит, что они не встречаются. они не пара, они не в отношениях, занятие сексом — это отношения, но не те, которые чимину, судя по всему, нужны. юнги говорит об этом долго, не переходя порога дома. чимин меркнет, грустнеет, мнется, но соглашается. юнги видит себя палачом, который убил-то всего лишь бабочку. и не бабочку вовсе, а простую улыбку. юнги говорит, что не собирается влюбляться, он просто привык к комфорту с чимином. он привык к его телу, рукам, губам; к его еде или посиделкам на балконе; он привык меньше курить, чтобы лишний раз не дразнить сигаретой чимина. это все обычные привычки, и если чимина это не устраивает, они могут прекратить все прямо сейчас. но они не прекращают. чимин меньше болтает, чуть меньше смеется и еще меньше говорит «не уходи от меня», когда юнги опускает глаза. в пятницу вечером к чимину они поднимаются вместе, совершенно трезвые. юнги думает, что устал; чимин думает, что юнги выглядит принужденным, но в общем-то довольным. когда лифт останавливается, чимин думает, что это просто страшная сказка. юнги давит на кнопку вызова диспетчера, но никто не отвечает. глаза чимина кажутся настолько огромными, что юнги ненароком отходит в сторону. чимин тарабанит в двери застрявшего лифта, пока юнги давит и давит на кнопку, но никто не отвечает. чимин дышит ртом глубоко, выдыхает ртом горячо и душно. бьет в двери кулаком, бьет и снова бьет, пока юнги не оттягивает его руку. чимин ее спешно выхватывает и пятится в самый угол. юнги достает телефон: ни сети, ни связи. чимин прижимает влажные ладони к ушам и дышит, дышит, дышит. глаза горят, и чимин опускает веки, но ничего не помогает, он просто набирает температуру, как паника — обороты. его начинает трясти, одежда липнет, и чимина словно тащит ко дну со всеми этими тяжелыми конечностями. он почти начинает скулить. — эй, чимин, — юнги пытается оторвать чиминовы руки от ушей, но чимин пинается, зажмурившись, — малыш, эй, посмотри на меня. чимин, посмотри на меня. чимин не смотрит. чимин после первых семи минут начинает хрипеть. — малыш, — шепчет юнги, подбираясь к лицу, — посмотри на меня. что с тобой? скажи мне, чтобы я мог помочь. пожалуйста, чимин. чимин не говорит. чимин не открывает глаза, избегает прикосновений и жмется в угол сильнее. в чиминовой квартире так мало дверей. юнги помнит входную, в ванную и на балкон. юнги помнит, что у чимина ванна, а не душевая. чимин часто раскрывает окна. чимину нравится, когда пространство перед его глазами практически ничем не ограничено. чимину комфортнее, когда он сам устанавливает границы. он ненавидит это. ненавидит быть зажатым и смятым в замкнутом пространстве. ненавидит быть один. ненавидит лифты, душевые кабины, маленькие комнаты — он ненавидит все это, блять. чимин на ощупь находит руку юнги и сжимает, впиваясь короткими ногтями. — расскажи мне, чимин. скажи ты, черт, хоть что-нибудь, я напуган до усрачки, ну же. чимин говорит «солдат». чимин говорит «маленький солдат». чимин, задыхаясь, говорит «мама так называла». юнги думает, что так она могла сказать, наверное, в момент, когда чимин боролся со всем этим. когда пытался перенести фобию и идти дальше. маленький солдат, и чимин действительно старался. но воздух горячий, спертый, плотный как вода в море. и его так много, но чимин маленький. и он не может вдохнуть так много. его горло горит. его кости горят. и он ничего не может сделать с этим. — пожалуйста, чимин, — просит юнги, а сам и не знает, чего просит и у кого. — сейчас время, — хрипит чимин. — время для чего? ты же не сдохнешь здесь, да? блять, пожалуйста. — сказать, — чимин сжимает руку юнги и пытается сфокусировать мокрый взгляд. — ну так говори. давай, скажи мне. расскажи все. — я влюблен. — да? правда? рассказывай, просто не останавливайся, ладно? и пока чимин прокашливается и с шумом тянет воздух, юнги бесконечно пробует дозвониться хоть куда-нибудь. — в тебя. когда увидел. тогда дома ты… в моей одежде. это было… ты красивый, — чимин дергает уголок губ, когда юнги целует почти каждую его костяшку, — с тобой все красиво. даже молча — красиво. мне нравится. — мне тоже, — шепчет юнги. — но не я, — чимин поджимает пальцы на руках, но слабо, и взгляд отводит в сторону. — первый поцелуй с тобой на кухне тогда все для меня испортил, — говорит юнги чимину почти в самые губы, — я не хотел сближаться так, я же не знаю, как себя вести, понимаешь? ты весь из себя образцово-показательный, а я что? двадцать шесть, но ничего нет, понимаешь? чимин, ты понимаешь? у меня ничего нет. я ничего не могу дать тебе. — можешь, — сипит чимин. юнги кивает много раз и подползает коленями ближе. — сочини что-нибудь. — выйдем отсюда — напомни мне об этом, ладно? — юнги ждет, пока чимин кивнет. чимин начинает плакать и задыхаться, когда юнги говорит: — я — твой, чимин, ты — мой, и в конце останемся я и ты, вместе, да? — чимин кивает, и юнги сосредотачивается на его губах, меняющих цвет, — ну же, дыши, чимин, я должен подарить тебе цветы, слышишь? мы должны сделать это, ну пожалуйста, эй. юнги контролирует его дыхание, когда целует. юнги целует его с каждым выдохом. они вместе делают это, пока чимин не начинает дышать чуть чаще и чуть ровнее. дыхательные инсинуации, но юнги где-то слышал, что чимину нужно равномерно задерживать дыхание, чтобы успокоиться, но чимин даже не может сосредоточиться. терпение, согласие, готовность примириться или атаковать, если к случаю придется, поддержка, дележка воздуха — это отношения с чимином, и юнги это впервые осознает, когда чимин начинает склонять голову в сторону. юнги тянет телефон чимину под нос и смотрит, как экран начинает запотевать. судорожно, неровно, но он запотевает, чимин пытается дышать, но отрубается. юнги держит телефон под его носом до тех пор, пока кто-то не растопыривает перед ними двери. они застряли между этажей, и с электричеством здесь перебои. все это отвратительно, но чимин кашляет до тех пор, пока юнги не раскрывает все окна в доме. чимин засыпает, не переодевшись, но на следующее утро он чувствует только поцелуй куда-то в щеку и пустое место рядом. через несколько дней юнги пишет, интересуясь, где чимин прямо сейчас. «мы в ресторане». «мы?» «я, тэхен и чонгук». «кинь адрес и не двигай с места, ок?» «ок» — отвечает чимин, скидывая геолокацию. первым его замечает тэхен, выпрямляясь на месте. чонгук непонимающе хмурится и смотрит в сторону. когда чимин поворачивается, юнги наклоняется, едва щиплет за щеку и целует в губы как-то быстро, торопливо и не так сочно, как делает это обычно. юнги кладет чимину на колени семнадцать белых роз и говорит, что подождет его дома, и чимин может не торопиться. чиминово лицо блестит, глаза улыбчивые и яркие, стреляют по лицу юнги ежесекундно. — юнги, это тэхен, — говорит чимин, кивая в сторону друга. юнги невежливо протягивает руку через весь стол с легкой улыбкой, и тэхен поднимается, ловит пуговицу на пиджаке и пожимает руку. — а это тот мудак, который не двигает зад со своего места, да? — да, — говорит тэхен, — это чонгук. — разве «чонгук» и «мудак» не звучат одинаково? — ты, значит, парень его? — чонгук подает руку первым, и юнги пожимает ее крепко и уверенно. в одну из вечеринок, когда чимин блевал в серебристую плошку для овощей, чонгук заткнул рот тэхену, который пытался объяснить, почему чимин напивается из раза в раз, положил на кровать и устроился между ног. спьяну устроился на минут сорок. оба помнят, а чимин даже не знает об этом. но потом чонгук сказал, что друга-гея терпеть не сможет, и тэхен с усмешкой начал отдаляться как тот кот алисы. — думаю, я иду на повышение, да? — юнги вопросительно смотрит на чимина. чимин смотрит на тэхена и объясняет: — сначала он сказал, что мы партнеры. — как сухо, — замечает тэхен. — но целесообразно, — говорит чонгук. юнги уходит тогда, когда чимин переходит к делам. чимин в такси долго разглядывает розы, что лежат рядом. белые розы — это патетично, думает чимин. чимин целует юнги в макушку, пока тот курит на балконе. юнги снова переоделся в чиминово. и пахнет от него чиминовым. всем чиминовым. чимин стал почвой, и юнги в него с удовольствием пустил корни, пророс. юнги кивает на букет белых пионов в углу. чимин просит сигарету. — ты просил напомнить. ты должен сочинить что-нибудь. юнги написал для чимина «бабочку» в несколько страниц. все написал от руки, и чимин видит каждое исправление, каждую помарку. так даже лучше. чиминовы ребра что-то подогревает, и он целует юнги так медленно, как только может. — какой уровень после «твоего парня»? — мой мужчина? не знаю. — мне подходит, — улыбается юнги, — в любом случае мне подходит.