chemical veins

если бы он был писателем — или, по крайней мере, кем-то из «творческих», вроде райана шейвера, — то наверняка мог бы толкнуть речь типа «все мы носим в сердце свои собственные шрамы, невидимые для окружающих». но правда в том, что толкать речи он не умеет, а шрамы на голове алекса — самые что ни на есть реальные, и кожа вокруг каждого такая гладкая. и это почти отвратительно, но джастин всё равно не может перестать зарывать пальцы в тёмные волосы, словно в глубине души каждый раз надеется, что рубцы исчезли. алекс смотрит на него с выражением «как же ты заебал», а потом переводит взгляд ниже, где на сгибе бледной руки кричаще выделяются бурые кружочки. заметив это, джастин убирает руку от его волос и быстро опускает рукав на другой. вот и всё. как будто так решаются все проблемы — стоит лишь отрастить волосы и надеть лонгслив в тридцатиградусную жару. некоторые считают, что физическая боль переносится гораздо проще душевной. люди инстинктивно структурируют мир по принципу чёрное-белое, потому что им так понятнее. редко кто-то задумывается о том, что есть те, кто сломан и внутри, и снаружи — о какой переносимости можно говорить в этих случаях? если разум напоминает клейкое, бессвязное, дурно пахнущее месиво, а тело снова и снова подводит? джастин тянется к шприцу и плачет, потому что на местах исколотых вен образуются нарывы. джастин плачет после и уже не может объяснить, почему. алекс не спрашивает. алекс, бывает, плачет даже во сне, и знает, что не всегда можно найти причины. иногда ты просто не помнишь. алекс не может пересечь даже собственную комнату без опоры. он злится, кидает вещи в стену, а потом не помнит ничего, кроме пульсирующей мигрени. и это чувствуется, как взрыв атомной бомбы в пределах твоего черепа. джастин не спрашивает. джастин заботливо укладывает его в кровать, ложится рядом, и накрывает их обоих одеялом с головой. становится очень жарко, и дышать в этом коконе практически невозможно. но темнота и звук чужого сбивчивого сердцебиения заставляют боль отступить. алекс пытается. периодически устраивает сеансы детоксикации, держит за руку во время ломки, вытирает пот со лба джастина своей любимой футболкой. алекс уже знает, что это всё не сработает, и откладывает карманные деньги на реабилитацию. скорее всего, ему придётся просить дженсенов о помощи, но хочется верить, что он – именно он – сделал всё, от него зависящее. ради джастина. ради них обоих. в хорошие дни джастин тащит его гулять и много шутит, чаще всего очень глупо и не к месту. забирает трость, аргументируя это тем, что если алексу так необходимо за что-то держаться – он рядом. и они одновременно думают не о физическом смысле. но озвучивать это – в духе кого-то вроде райана шейвера, что точно не про них. алекс целует джастина на скамейке в парке, словно они самые обыкновенные подростки, без наркозависимостей, попыток самоубийства и судебных разбирательств. словно когда-нибудь они действительно смогут вернуться к этому состоянию. если бы джастин был из «творческих», он закончил бы свою патетичную речь фразой типа «мы справимся со всем вместе». но блять, если кто-то ещё не понял, он не умеет толкать речи. а они с алексом ежедневно просто латают то, что вряд ли удастся починить. себя.