Я — последний

      Густой предрассветный туман за разбитым окном скрывает последствия нашей глупости. Воронки от многочисленных взрывов бомб, кровавое озеро на опушке Запретного леса, хотя это и лесом-то назвать нельзя. Многолетние деревья были спилены для постройки дополнительных укреплений и ремонта замка. Сейчас на том месте, где, как мне раньше казалось, была бескрайняя чаща, остались только уродливые пни и рытвины. Волшебные твари: кентавры, единороги, лукотрусы — все уничтожены. Они просто-напросто не успели скрыться, кто бы мог подумать, что биологическое оружие настолько смертоносно. От сторожки лесничего осталось всего несколько камней, обозначающих фундамент. Мерлин. Столько лет прошло, а я до сих пор помню ее уют и теплоту хозяина.       Перехожу на другую сторону полуразвалившейся площадки Астрономической башни, но и тут вид не лучше. Я как никто знаю, что за этим промозглым туманом скрывается воронка от сейсмической ракеты. Когда-то там был Хогсмид. В тот злополучный март пятьдесят шестого года я находился в деревне и помогал выжившим спрятаться в Хогвартсе. Но мы не успели. Десятки волшебников, в том числе и дети, погибли под завалами.       Черное озеро напоминает огромный кратер. Оно пересохло еще в далеком тридцать девятом. Это был первый их шаг в сторону бывшей школы. Высохшие останки гигантского кальмара были выкрадены из-под нашего носа, когда они атаковали нас авиабомбами. Готов спорить на свою бороду, они разместили их в Британском музее.       Я не могу больше смотреть на эту картину. В моей памяти навсегда отпечатался иной пейзаж: богатый зеленью и солнечным светом. Я помню, как в первый раз наблюдал за звездами во время занятия у профессора Синистры. Как же это было давно…       Спускаюсь по шатким ступеням вниз, в единственное пригодное для жизни место в этом холодном замке — кабинет директора. Звуки моих шагов гулким эхом проносятся по тому, что когда-то мы с гордостью называли школой магии и волшебства. Магии… Она покинула нас десятки лет назад. Наша прародительница бросила своих детей, оставив их на растерзание этим. Я забыл уже, как мы называли их.       Раньше эти коридоры были полны голосами детей. Затем на смену им пришли стоны умирающих и раненных. А теперь то, что раньше было величественным замком, накрыла тишина. Даже крысы сбежали с тонущего корабля. Домашние эльфы покинули наш мир следом за Магией.       Полуразрушенная горгулья попыталась отскочить в сторону при моем приближении, но у нее это не получилось. В самом деле, очень сложно скакать на одной передней лапе. Лестница давно уже не движущаяся, приходится изрядно попотеть, чтобы подняться в кабинет. Толкаю дверь, и меня встречает гробовая тишина. Многие портреты потеряли свою магию и стали обычными картинами. Профессор Диппет застыл в своем кресле навсегда во время сна, Финеас Найджелус Блэк — во время спора со мной, профессор МакГонагалл в той позе, в которой я увидел ее впервые — строго сложила руки перед собой и упрямо смотрела вперед. Профессор Снейп повернулся ко мне спиной, и я больше никогда не смогу увидеть его профиль.       И только один портрет я обездвижил сам и наложил на него заклинание немоты. Это было почти пятьдесят лет назад, а чары еще действуют. Я подхожу к единственному не заколоченному окну и открываю его. Холодный, пробирающий до костей, ветер тут же заставляет мою мантию взметнуться. Да, сейчас я бы позавидовал Ремусу Люпину — его мантии выглядели намного лучше, чем моя.       Я не смотрю на него, мой взгляд устремлен вперед, в начинающее синеть небо. Я знаю, что ждать осталось немного, несколько часов, а может и меньше.       — Три дня назад умер мой сын, Альбус Северус, — я знаю, что он внимательно слушает меня. В конце концов, я единственный кто разговаривал с ним в последние десять лет. — Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя всей душой, если она у меня еще осталась. Это все случилось из-за тебя. Я потерял свою семью, детей, друзей. Я потерял все. Мы потеряли все, Альбус.       Я ловлю на себе нечитаемый взгляд из-под очков-половинок. Я никогда не мог прочитать его взгляд, он навсегда останется для меня загадкой. Прикосновением ладони снимаю свои чары. Они больше не нужны.       — Что ты хочешь от меня услышать, мой мальчик? — его голос не поменялся за эти полвека.       — Я уже давно не мальчик, Альбус, — я снова смотрю за горизонт, в сторону встающего солнца. — Я старше тебя.       — Для меня ты навсегда останешься мальчиком, Гарри.       — Ответь мне, Альбус. Ты же знал, что все закончится именно так?       — Я не…       — Не ври мне! — голос срывается. Мерлин, сколько же лет, я не кричал? — Не смей врать мне сейчас, когда не осталось ничего! Хоть раз в жизни ответь мне честно, старик, почему?!       Он молчит. Смотрит на меня и молчит. Я не знаю, сколько мы смотрим друг на друга, но солнце еще не взошло.       — Я надеялся, что этого не случится, — он опускает взор вниз. — Я хотел лучшего мира для всех нас.       — Книги по психологии и теории Эволюции ты явно не читал, — фыркаю я и кутаюсь в мантию. Декабрьское утро никогда не было теплым.       — Ты говоришь, как он…       — Кто? Геллерт?       — Как Том…       Невидимая рука сжимает сердце. Слишком давно, я уже не припомню когда, это имя стало запретным для меня. Пожалуй, Лили уже окончила школу, когда я увидел первый сон. Сон, в котором я был счастлив с убитым мной же Темным Лордом. Как я испугался тогда. Пришлось обратиться к Малфою, и потребовать с него Долг Жизни, в обмен на неразглашение тайны пациента. Осмотр показал, что я здоров, как бык, а мои сны — плоды моего воображения. Но после сеанса церебрального секса он обмолвился, что это может быть отголосок прошлого. Когда маг не идет по заданному пути, Судьба показывает ему то, чего он лишился. Я смеялся над этими снами добрых семь лет, до тех пор, пока в двадцать седьмом году Министр Магии не заявил, что волшебный мир готов к объединению с маггловским. Тогда начался Ад.       Тем временем Альбус продолжает монолог, не обращая внимание на мое молчание.       — Он всегда говорил мне, что я ошибаюсь в своих расчетах, что я разрушу наш мир, что магглы уничтожат нас, — так вот, как они называются. — А я не слушал его. Я считал его злом, как и Геллерта в свое время.       — Ты наступил на одни и те же грабли, да, Альбус? — губы сами собой складываются в горькую усмешку.       — Да, Гарри. Том был прав, а я нет.       — Рад это слышать, наконец-то.       — У меня было достаточно времени, чтобы решить некоторые вещи для себя, благодаря тебе, мой мальчик.       — Я не твой мальчик, Альбус.       — Но ты и не стал его.       Он снова затрагивает запрещенную тему. Кажется, это была последняя капля… сначала смерть магического мира, затем любимого сына, а теперь это…       — Поплачь, Гарри, — эта лицемерная ласка в его голосе раздражает. — Никто не увидит больше твоих слез.       — Я спросил тебя пятьдесят лет назад, но ты отказался отвечать, — я стараюсь взять себя в руки и вытираю непрошеные слезы. — Ответь. Что они значат?       — Сколько осталось? — он будто не замечает моего вопроса.       — Они прислали голубя. Сегодня после восхода солнца. Они хотят войти в новый век без нас. Без меня.       — Ты не сможешь сдержать удар ядерной бомбы, — констатация факта, который мы оба отлично знаем. — С сыном смог бы, но один — нет.       — Я знаю, Альбус. Ответь, блять, на мой вопрос!       — А ты, в самом деле, хочешь знать ответ, Гарри?       Я много думал на эту тему. Хочу ли я знать истину о пророчестве, о Томе Реддле, к которому я до сих пор ощущаю эту непонятную нежность, о самом себе.       — Да, — без капли сомнений отвечаю, смотря в ненавистные голубые глаза.       — За геральдикой камина ты найдешь часть ответов.       Герб Хогвартса, четыре части одного целого находится в камине, за железной решеткой. Подхожу и провожу пальцами по барельефу, он еще хранит тепло огня, который грел меня ночью. На удивление острый клык каменного василиска прокалывает кожу, и я отдергиваю руку. С тихим скрипом открывается потайное отделение, о котором я никогда не слышал, хотя я стал директором школы сразу после смерти Минервы. Внутри я нахожу толстую пыльную папку с бумагами и знакомый шар, наполненный туманом.       Выпрямляюсь и смотрю на портрет Дамблдора.       — Что это?       — Открой и прочитай.       Даже сейчас ты не желаешь облегчить мне жизнь. Сажусь за стол и беру документы в руки. Договора, формулы, подсчеты. И везде наши имена. Мое и Тома. Вижу пергамент со штампом Гринготтса и начинаю вчитываться в текст. Меня начинает колотить крупная дрожь, но не от холода. Хватаюсь за листки с формулами. Последний набросок договора от марта тысяча девятьсот девяносто седьмого. Последняя попытка все изменить.       — Что ты наделал?..       — Я хотел создать мир без зла в его лице. Я считал тогда, что так будет лучше.       — Он был готов свернуть всю деятельность Пожирателей! Он был готов отказаться от всего, а ты просто оставил все, как есть и сдох! — Я вскакиваю с кресла и хватаюсь за раму портрета. К сожалению, я не в силах ее оторвать.       — Не тебе меня судить, Гарри.       — Да, Та, что судит, уже осудила тебя на вечность в Аду!       — Подумай сам, ты бы смог это пережить? Один Мерлин знает, что бы он сделал с тобой.       — Ему был нужен я… — сердце снова сжимает невидимая рука. Кажется, магглы называют это стенокардией.       — Ему был нужен только ты, — кивает он. Голубые глаза заметно потускнели. — Он был готов дать мне любой Непреложный обет, лишь бы ты стал его на законных основаниях.       — Но, когда ты отказал ему, он решил, что лучше бы я вообще никому не достался, да?! — в глазах защипало то ли от первого луча Солнца, то ли от нахлынувших эмоций. — Он был настолько безумен, что решил убить меня?       — Он был настолько безумен, что был готов пожертвовать собой, чтобы ты жил нормально, — Дамблдор снова отводит взгляд и начинает гладить бороду. — Не думаешь же ты, что ты, семнадцатилетний сопляк, мог справиться с тем, кого боялся даже я, только своими силами. Да, Северус помогал тебе до самой смерти, Малфои тоже. Но даже с их поддержкой Том раздавил бы тебя, как букашку каблуком. Он позволил тебе победить.       — Объясни мне, — я схватываю со стола пергамент с вычислениями и показываю Альбусу, — что это такое?       — Это ваша магическая совместимость.       Шок. Я думал, что давно разучился удивляться хоть чему-нибудь. Оседаю на пол и с ужасом смотрю на пергамент. Совместимость. Ее высчитывают в исключительных случаях, когда волшебники хотят заключить магический брак. Я никогда не видел этого почерка: ровный, летящий с небольшими завитушками, похожими на каллиграфию. Внутренний голос подсказывает мне, что Реддл сам рассчитывал ее. Пальцы невольно вздрагивают, прикасаясь к бумаге.       — У магии нет цвета. У нее нет направленностей. Есть только таланты и желание мага использовать свою силу в ту или иную сторону. Если бы твои родители захотели, они бы вырастили тебя темнейшим магом во вселенной. Если бы Том рос в хорошей семье, он вырос бы новым Мерлином. Но история не знает сослагательного наклонения, Гарри. Все случилось так, как случилось. Возможно, я виноват, но…       — Возможно? — хрипло спрашиваю я. Мне надоели его оправдания. — Ответь мне, старик, ты хоть раз в жизни видел подобную совместимость? У меня с Джинни было всего лишь шестьдесят три и тридцать три.       — Нет, — он качает головой. — Есть легенда, что у Мерлина с Морганой было сто процентов, но это только отголоски прошлого, ничем не подкрепленные. Ваши девяносто девять и восемьдесят три сотых самые высокие показатели, зарегистрированные в истории.       Я не знаю, что сказать. Капли падают на пожелтевший от времени пергамент, и до меня не сразу доходит, что это мои слезы. С силой зажмуриваюсь, пытаясь справиться с этой болью. Это был ответ, который не хотел дать мне старик ни семьдесят, ни пятьдесят лет назад.       Том… мой Том…       Перед глазами встают воспоминания, которые ты, Альбус, показывал мне на шестом курсе. Высокий, статный, красивый юноша с черными, как смоль волосами и темно-синими глазами. Он мог быть моим. Я мог быть его. Больно. Как же больно, черт подери!       Встаю и поворачиваюсь к столу, упираюсь в столешницу руками. Взгляд снова цепляется за шар с серебристой дымкой. От него почти не исходит свет, что говорит о том, что предсказание никогда не исполнится.       — Что в пророчестве, Альбус?       — Твоя не состоявшаяся судьба. Твоя жизнь, которой я тебя лишил. Не думаю, что ты готов его услышать.       Эти слова только придают мне сил. Я берусь за шар и сжимаю его в руке. Передо мной предстает полупрозрачная Полумна Лавгуд. Луна. Такая молодая, еще школьница, наверное. Ну да, на ней учебная мантия. Неужели у нее тоже был дар предвиденья? Она умирала у меня на руках, а я так многого не знал о ней...       — Он родился, чтобы жить, — этот голос я бы вспомнил и через тысячу лет. Немного мечтательный, Луна всегда говорила так, будто она являлась созданием другого мира. — Он избран им, отмечен и принят. Ребенок, не знавший любви, подарит ее ребенку Амортенции. Они разрушат старый мир и создадут из пепла новый, что будет отделен от не созданного Ею. Темный Феникс встретил своего Избранного и не отпустит его до конца времен. Только смерть сможет разлучить их, но Феникс не может умереть. Мир будет жить, пока Феникс делит трон с Избранным.       Последняя фраза и силуэт моей давней подруги растворяется в лучах рассвета. Солнце встало. Перед глазами все плывет от стоящих в них слез. Эта чертова боль в груди не думает уменьшаться. Я пытаюсь хоть что-то вспомнить, что происходило во время стычек с Волдемортом. Хоть что-нибудь, хотя бы взгляд или жест, хотя бы малейший его намек, что все идет не по плану, но ничего не получается. Будь я моложе хотя бы на несколько десятков лет… Мы были связаны не только твоим хоркруксом, Том. Мы были связаны Судьбой. Знал ли ты это?       — Она произнесла это пророчество во время вашей битвы в Министерстве на пятом курсе, — Альбус говорит шепотом, или у меня заложило уши… не важно. Почему ты разговорился сейчас, когда все почти кончено? — Я сразу же поместил его в тайник, чтобы ни ты, ни он не прознали о нем. Это бы порушило мои планы…       — Ты уничтожил мир своими руками, старик, — прерываю его, у меня нет сил больше слушать его мечты о лучшем мире. — Ты убил нас всех. Это все случилось из-за твоей гордыни. Ты пошел наперекор Судьбе, и теперь ты уйдешь вместе со мной, потому как даже я не смогу сдержать силу ядерного взрыва.       Я уже не слышу, что он говорит, мне все равно. Я подхожу к окну, запрокидываю голову и смотрю на небо. Вдалеке, где-то очень высоко, слышится гул реактивного двигателя. Что ж… вот он, конец. Сегодня, тридцать первого декабря две тысячи девяносто девятого года, умер последний волшебник на земле. Гарольд Джеймс Поттер.