Весна — время возрождения и новых начал. Для некоторых шанс перевернуть новую страницу. Для других — удивление неожиданному. (с) Сплетница\Gossip Girl Беллетэйн… Огни по самый горизонт. Беллетэйн, Майская Ночь. (с) Ведьмак. Меч предназначения. Нечто большее.
Живоглот всхрапнул и перевернулся на бок. Кость от запеченой птичьей ножки на блюдце больно впилась в мохнатую щеку. Книзл перекатился на другой бок — что-то дзынькнуло, хлюпнуло и пролилось прямо на морду. Сон сбежал в ту же секунду. Он затряс башкой, отплевываясь. Гребаный дьявол! Кот вздохнул, сел, отряхнулся, умылся. И понял, что разбудил его вовсе не собственный храп или пролившаяся из миски вода. Зов. Тихий навязчивый шепоток. Сладостный стон, переходящий в дразнящий смешок. Он манит, влечет, тянет, искушает… И если ты достаточно глуп, чтобы прислушаться к этому Зову, будь готов обнаружить себя в абсолютно незнакомом месте и в неожиданных обстоятельствах. Но нынче Зов был куда сильнее, чем раньше. Это ощущали все, даже магглы. Весна. Что-то такое витало в воздухе: свежесть, возбуждение, чувство праздника и радости. Живоглот выяснил это путем нехитрых совокуплений с местными самочками и пожиранием доброй порции гусятины от старенькой миссис Торп. Кому что: одни фейри любили в Майскую Ночь напиваться медом и сладким нектаром до потери сознания, а Живоголот — наедаться. Но от активного совокупления не отказывался в эту ночь никто. Потому что это было частью Зова. Призыва. Тихого и ласкового. Каждый канун Майского Дня вот уже четыре тысячи лет все волшебное живое сходило с ума. А всё этот чертов камень Фаль! Когда-то, давным-давно, Туата-де-Данаан решили избрать себе день, в который обычные люди, их паства, могли бы с комфортом славить каждого из них. Так богам не приходилось драться за подношения. Некоторые из них повелевали стихиями и природой, так что у всяких Дагды, Цернуна или Бригитты проблем с количеством верующих не было. Не зажжешь лишний раз священный огонь, не возложишь дары — случится неурожай, дичь пропадет в лесу, помрет едва рожденное дитя. Остальным же, нужно было потрудиться, дабы заслужить признание и уважение среди людей. И вот проклятое фоморское отродье по имени Луг, результат инцеста отца и дочери, озабоченное божество, официально именующее себя Солнцеликим и “опытным во многих искусствах” — подошел к задаче творчески. Он отыскал место расположения одного из источников Дикой Магии, поместил заколдованный кусок янтаря в высокий фалообразный гранитный валун и поставил его прямо над этим самым местом. Затем объявил первый майский день и ночь перед ним — своим праздником. А если веряне не будут должно прославлять его, сиятельного Луга, то “вожделение непомерное и неутомимость в удовлетворении плоти своей, постигнет каждое из живущих существ на Островах и помрут они от усталости и голода”. Сперва все фейри, включая Живоглота, посмеялись над этой шуткой. Пока не оказалось, что эманации камня Фаль распространяются также и на низших фейри. Луг пошаркал ножкой и радостно слился пожинать плоды, а волшебный мир обреченно принялся собирать урожай полукровок. Такая вот получилась несмешная шутка от, гоблины его задери, Солнцеликого. А потом обнаружилось, что хаос Дикой Магии наделил камень и другими, противоречивыми, но вместе с тем полезными свойствами. Камень Фаль повадился вскрикивать каждый раз, когда к нему прикасался истинный король. Через пару тысяч лет отъявленный пьяница и развратник, то есть полубожественный отважный герой Кухулин, рассек своим мечом злополучный камень к вящей радости островных бастардов и узурпаторов. Но эманировать камень не перестал. Более того: он приобрел омолаживающий эффект и вроде бы даже мог исполнять желания. Правда, у Живоглота за все прошедшие века так и не нашлось времени это проверить. С тех пор в Бельтайн почти всегда происходили великие и, временами, ужасные события. Живоглот хорошо помнил, как именно в этот день на Острова пришли племена Фир Болг и дети богини Дану, неся с собой магию, новую кровь, обычаи и знания, вытесняя предыдущих хозяев земель. Праздник Бельтайн никогда не означал победу светлого над темным: в канун одного из Галан-Мая племя первых жителей Изумрудного Острова вымерло от Черной Смерти. На самом деле причиной чумы стала неуемная тяга Партолана, вождя племени, к крепкому меду. По пьяни он оприходовал фоморку Домну и отказался брать ее в жены, что было вполне понятно: рогатая синекожая великанша на трезвую голову внушала скорее трепетный ужас, чем возбуждение, и для многих оставшихся в этом мире Фейри до сих пор оставалось загадкой, как Партолану удалось на нее вскарабкаться. Не говоря уже о, собственно, самом процессе оприходования. Хотя, как говорится, пьяному и троллиха по колено, хе-хе. За отказ расстроенная богиня за одну ночь выкосила всё племя горе-любовничка. Или вот например когда грязный интриган Луг через третьи руки угробил долгосрочным проклятием бедняжку Рианнон прямо у священного алтаря во время празднества за то, что та не дала его сыну. Тот же самый Луг, через пару сотен лет, в этот же день устроил битву драконов, из-за чего было сожжено несколько соседних поселений, и крестьяне пять поколений отказывались зажигать огни и возлагать дары на священном холме. Опять же: именно в этот день сэр Мелигранс похитил супругу Артура, королеву Гвиневру, “чисто случайно” прохлаждавшуюся в лесу неподалеку от Вестминстера. Это дало повод сэру Ланселоту проявить доблесть, а Гвиневре — “глубоко” отблагодарить рыцаря, что заодно спровоцировало Великую Магическую Чистку. Эта шлюха свалила всю вину на нашу королеву Медб, мол, это она приворожила их друг к другу — и понеслась. Болван Артур легко стал оружием и главным знаменем манипулятора Мерлина и компании. И кстати, именно в Майский день через семь сотен лет, во время турнира, охотник за головами и шериф Ноттингемский в одном лице, схватил Робина Гуда. Официально дружище Гай выполнял приказ принца Джона, а неофициально — мстил за то, что лесной оборванец первым присунул девчонке Мэриан. Даже Охотник не стал исключением, поддавшись наивной красоте милашки Крейдиддлад. Это была целая шекспировская трагедия. Из-за попытки Хозяина выкрасть девушку случился скандал, во время которого Гвин-ап-Ннуд сдуру поклялся каждый Галан-Май сражаться с рыцарем круглого стола Гвитиром за любовь Крейдиддлад, еще не зная, что каштановолосая красавица, которая официально была обещана этому самому Гвитиру, втайне ото всех выбрала вообще третьего мужика. Гвитир же оказался слишком принципиальным кретином - по мнению Живоглота в свиту Артура других и не брали. Ко всему прочему, в последнем поединке Гвин-ап-Ннуд добротно надавал по сусалам отважному рыцарю, что стало еще одной из многих причин, почему Живоглот был вынужден носить пушистую шкурку. В общем, каждый раз причинами всех бед были любовь, ее отсутствие и похоть. И за полторы тысячи лет ничего не изменилось. Кроме того, что в этот раз Зов Бельтайна сулил больше проблем, чем обычно. С той самой ночи, как хозяйкин аврор ушел искать своего друга в лес, бедный книззл практически постоянно слышал Зов Камня Фаль. Конечно, источники силы с приближением праздника чувствовали возвращение одного из детей Дану и эманировали изо всех сил. Живоглот противился этому Зову: спал, ел, иногда бегал по обычным кошкам, приставал к соседкам, чтоб те играли с ним и гладили — что угодно, лишь бы не поддаться. А вот оборотень Люпин — не устоял, что дало возможность Гвин ап Ннуду в теле Сириуса Блэка попасть в Запретный лес, дабы призвать волшебных существ к бунту. Ох, и намучался же Охотник со своей оболочкой — Блэк оказался крепким орешком, и Хозяину стоило немалых трудов завладеть сознанием аврора. Судя по подслушанным словам хозяйки и тем слухам, что ходили меж существ, проживающих на отдаленных улочках Лондона, Гвин собирал армию. Он не только призвал существ со всех ближних островов в Священный или, как позже стали его называть, Запретный Лес, но и увеличил их количество с помощью природного размножения. Дикая Магия и древние обряды позволили ускорить этот процесс и его закономерный результат. Живоглот сознательно выбрал существование в животном обличии. Во-первых, он не хотел умирать. Фейри, которые не успели уйти в свои ситтины и не сменили облик, со временем истаяли, превратились в тени и исчезли. Во-вторых — котов любят все. Так что найти пристанище с едой и крышей над головой книззлу труда не составило. После череды валлийских королей и герцогов, Живоглот перебрался в Англию, благополучно пережил набеги шотландцев (он лично присутствовал на казни Уильяма Уоллеса) и встретил Золотой Век в абсолютном комфорте в семье одного алхимика. Эпоху промышленной революции мудрый кот провел в доме потомственного зельевара в Эдинбурге. Когда и этот славный род пресекся из-за отсутствия наследников, Живоглот переехал в Лондон и последнюю сотню лет прожил в магазине ”Волшебный Зверинец”. Жилось терпимо: последняя хозяйка скупилась на качественную еду, и бедному Живоглоту впервые пришлось довольствоваться мышами и крысами. Так что когда порог магазина переступила милая тринадцатилетняя девочка с копной каштановых волос и пожалела бедного котика, он срочно включил свою харизму. И не прогадал: Гермиона Грейнджер заботилась о нем возможно даже лучше, чем все его прежние хозяева вместе взятые. До последнего времени. Живоглот был в курсе всего, что происходило в коттедже и в жизни его Гермионы. И многое книззл не просто не одобрял — он этого откровенно побаивался. Что ж, думал старый полукот, если Гермиона умудряется остаться живой (черт его знает: Зелье Удачи ей кто-то подливает или кроличья лапка у нее спрятана где) — лучше, пока что, держаться этой стороны. Живоглот, конечно, скучал по временам, когда он ходил на двух ногах и сидел по левую руку у трона самого Гвин-ап-Ннуда. Но и спокойная сытая жизнь в уютной квартирке-мансарде трехэтажного коттеджа на окраине Лондона его тоже устраивала. Война за власть, которую планировал развязать Охотник, книзла не привлекала. Гвин не просто хотел обладать волшебным миром. Он хотел вернуть полную власть всем богам, во всем мире. Чтобы и волшебники, и магглы ходили к ним на поклон. В принципе Живоглот ничего против этого не имел, но только если ему придется иметь дело исключительно с результатами этой войны. Участвовать в процессе — увольте. Пускай всякие потомки Фоморов и Фир Болгов отдуваются. Он, пусть и низший, но чистокровный Фейри, и эти интриги выше его достоинства. Потому Живоглот твердо решил держаться нейтралитета, косить от Призыва и в те короткие моменты, когда Охотник имел возможность, что называется, “быть на связи” — доказывал ему свою полезность в этом доме. Живоглоту пришлось пообещать, что он узнает, где все предметы богини Дану, и доложит об этом Гвину. Он не считал, что это каким-то образом может навредить его Гермионе. Она, ожидаемо, понравилась Гвину, и, кто знает, возможно в будущем он захочет сделать ее своей… королевой. При условии, что она перестанет якшаться с этим драным предателем-псом! Нет, Живоглот вовсе не ненавидел Домраха. Наоборот, он даже где-то очень глубоко в своей циничной и прагматичной душе жалел беднягу. Ведь вопреки отсутствию у Фейри любой эмпатии, Домрах и та каштановолосая красавица Крейдиддлад искренне любили друг друга. Правая рука Охотника, главный гончий Дикой Охоты, по настоящему был счастлив стать отцом… История всегда повторяется. Но на этот раз Живоглот был намерен слегка изменить ее исход. Живоглот вылез из-под лестницы и прислушался. Тишина и едва уловимая вибрация от чар неслышимости на третьем этаже. Значит, хозяйка не спит. Он пробрался наверх и прислушался к происходящему в его квартире. А прислушаться там было к чему… *** Я достаточно хорошо запомнила первую встречу со Скабиором. От страха быть раскрытой и пойманной, я чуть было не сделала то, что планировала скромно совершить в ближайших кустах, но не успела из-за встречи с отрядом егерей, тащивших добычу для Пожирателей Смерти. Годы спустя, сквозь десятки кошмаров, где я бесконечно металась по бескрайнему темному лесу под шквалом вспышек заклятий преследователей и дикий хохот безумной Беллатрисы, мое подсознание свело и сконцентрировало все сны к одному бесконечно повторяющемуся фрагменту. Темноволосый растрепанный мужчина с моим розовым шарфом на шее, пахнущий сырой листвой и костром. Он поймал меня и с восторгом наслаждался временной победой. Чуть прищуренные задумчивые темные глаза, прямой тонкий нос, острый подбородок, впалые щеки. Нижняя губа чуть полнее верхней. Алый язык быстро, едва уловимо облизнул их, и левый угол рта слегка приподнялся. Это вызвало противоречивые чувства — страх и интерес. Мне понадобилось несколько лет, чтобы признать последнее. Мужчина вдыхает запах моих волос и шепчет, шепчет мне в рот… Я давно согласилась, что отношусь к типу женщин, которые всегда готовы дать бесконечное количество вторых шансов запавшему в душу мужчине. Но лишь при условии, что мне хотя бы краешком взгляда удастся уловить его скрытую слабость под маской самого отпетого мудака. Ведь нет ничего более искушающего, чем мужские слабости. Скабиор был первым, кто взглянул на меня бесстыже открыто, порочно, алчно и плотски. Совсем не те робкие незрелые подглядывания Виктора и Рона. Скабиор был первым, кто сказал мне буквально одними глазами: "Я хочу трахнуть тебя". Это откровенно испугало, что кто-то, даже толком меня не зная, может так сильно хотеть. Но в тоже время это возбуждало и мне нравилось его лицо, его манеры. Меня подкупали провокации, испытания, вызов, в конце концов. Но признаться в этом я сознательно себе запретила. На самом же деле мне просто не нравилась ситуация, в которой мы повстречались впервые. И да, в Скабиоре была слабость. Что-то же заставило его ступить на кривую дорожку. Никто не рождается плохим. Вместе с тем он не принимал свои провалы близко к сердцу, чтобы не было потом больно. Мудро. Я же всегда боялась сплоховать, потому неудивительно, что мой первый сексуальный опыт был так идеален. Миллионы девчонок душу бы продали за такой шанс. Так что мне стоило бы радоваться, что я отделалась всего лишь расставанием, а не искалеченным телом, разбитым вдребезги сердцем и на сдачу самыми гадкими воспоминаниями. И тогда я решила узнать и понять: всегда ли секс так приятен? На сколько он разнообразен? И, желательно, разочароваться. Заодно отделаться от образа чопорной закомплексованой зануды с чемоданом страхов и сомнений. Научиться быть другой Гермионой Грейнджер, которая умеет прятать свои провалы под любой из масок. В общем, я как обычно пыталась что-то кому-то доказать. А теперь давайте-ка взглянем, к чему же я пришла в итоге. Какая-то ясность происходящего сквозь затуманенный алкоголем мозг вернулась в момент, когда мои джинсы медленно поползли вниз вместе с нижним бельем. Я с трудом разлепила веки и подавилась возмущенным возгласом. Насмешница Судьба хитро повернула свое колесо, давая понять, что Динский лес и мои сны были всего лишь прелюдией. Я полулежала на диване, а на коленях у моих сомкнутых ног стоял приспешник Пожирателей Смерти — Скабиор. И глаза его были нечеловечески прекрасны. Два черных глаза, внутри которых то ли вспыхивали мириады звезд, то ли закручивались замысловатые спирали. Дикие глаза, демонические, завораживающие. Страшные. Не знаю, что больше вызвало беспокойство в тот момент: его глаза, попытка раздеть меня или полное отсутствие моего сопротивления? Одновременно с этим сильная дрожь прошла по всему телу, как после мощного оргазма. Я застонала, скорее даже тихонько заскулила, вновь теряя над собой контроль, слабо соображая, но вроде бы осознавая происходящее. Скабиор предупреждающе склонил голову набок. Его распущенные темные волосы бросали на лицо размытую тень. Он повел горячими ладонями вверх, медленно, так медленно, что мне захотелось кричать. Руки нашли мою грудь, обняли ее, сжали. И тут я действительно закричала. Скабиор задрожал с головы до ног, испустил долгий, глубокий вздох. Затем улыбнулся наполовину — жестко и голодно. Улыбка пообещала мне всё удовольствие мира, и я поверила. Трудно сказать, чем я думала в тот момент, но точно не головой. Я — желание. Я — страсть. Я — блаженство, сладострастие и экстаз. Я больше, чем всё это. Я приподняла бедра вверх и запутала свои пальцы в темных, немного жестких волосах Скабиора. Мне хотелось притянуть его к себе и заставить его рот быть там, где, мне казалось, ему сейчас самое место. Как и его пальцам, а затем и члену. В конце концов, под моим нижним бельем было мокро и скользко, так что я чувствовала себя достаточно готовой послать всё к чертям — отдаться Скабиору, позволить взять меня любым желаемым нам обоим способом. Нет ничего правильного или неправильного. Желание — есть. Какие условности? Рот Скабиора прижался к моему животу, и острый красный язык длинно лизнул вниз до лобка, неуверенно прикрытого сползшим нижним бельем. Зубы легонько прикусили в этом месте кожу, одна рука потянула остатки одежды еще больше вниз, одновременно, как бы случайно, проведя большим пальцем по основанию половых губ. Похоть — есть. Он знал, что я хочу, но всё же спрашивал. Я следила за каждым его аккуратным движением и дышала так часто, что еще немного — и у меня случилась бы гипервентиляция. Скабиор, как охотник, подкрадывался ко мне. Он был невероятно красив. Но всё же… всё не так. Не здесь, не сейчас. Почему?! Ответьте кто-нибудь! Мой голос прозвучал откуда-то издалека. И мне ответили. Тихий хриплый смешок. Скорее даже хохоток. Скабрезный, издевательский. — Разве всё так уж неправильно? Резко запахло дешевым табаком и медным смрадом крови. — Удовольствие — вот путь зверей, — прозвучало откуда-то сверху. — Соглашайся, маленькая гриффиндорка. Ты не пожалеешь. Я и Скабиор медленно подняли головы вверх. Над нами нависал Фенрир Сивый. Он схватил егеря за шиворот рубашки и без видимых усилий вздернул вверх. Я мотнула головой, стряхивая пьяное наваждение, и неуклюже сползла с дивана на пол, больно проехавшись полуголой задницей по ковру. Я наконец-то протрезвела. — Смотри не застуди свое сладкое место, девочка, — хохотнул оборотень, рассматривая меня с ног до головы. Он шумно вдохнул воздух и широко облизнулся. — Как насчет разделить добычу, щеночек? Сначала, так и быть, ты, а потом я. Хотя можно и одновременно. Темные буркала старого оборотня и клыки во всю ширину рта блеснули с нездоровым энтузиазмом. Скабиор отступил от нас обоих и наткнулся на стол. Его глаза всё ещё были черными, демоническими, и острые зубы по всей линии рта не добавляли ему ни капли человеческого. Эта частичная трансформация несказанно заинтересовала бы меня в другое время, но сейчас я была напугана не на шутку и никак не могла нащупать свою волшебную палочку. Ч-черт, да где же она?! — Ну что, щеночек? Время истекло. Забирай у девчонки кольцо, и она твоя. Мы же так договаривались? Я подержу, а ты ее трахнешь. Ты давно этого хотел, а она вроде бы и не против. Фенрир расхохотался. — Заткнись! — просипел Скабиор. Его верхняя губа дернулась, обнажая клыки, а спина сгорбилась для нападения. — Ты не прикоснешься к ней. — Ох, давай ты перестанешь делать неуязвимый вид, когда мне так легко тебя прикончить. — Сивый положил руки в карманы и прошелся по комнате, с деланным интересом разглядывая обстановку. Он точно знал, кто из нас троих в этом помещении представляет наибольшую опасность. — В другое время я бы вырвал тебе глотку, освежевал прямо на этом полу и скормил садовым феечкам. — Они же травоядные, старый болван, — тихо буркнула я и всё-таки нащупала свою долбаную волшебную палочку. Осталось дождаться, пока Фенрир отвернется. — Ты слаб, Скабиор, — продолжал разглагольствовать оборотень. — И даже дух твоего паршивого предка не способен противопоставить мне хоть что-нибудь. Учитывая, что я всё равно здесь, — он ткнул большим пальцем в сторону окна и наконец отвернулся. — А твоя сраная защита дома — там. Не тратя времени, чтобы вскочить на ноги, и послав к чертям пожарную безопасность, я швырнула в оборотня Инсендио. Его реакция была молниеносной и… ошеломляющей. Он просто лениво махнул рукой — и огонь заклинания превратился в сизую дымку. Я повторила заклинание. И еще, и добавила Редукто. — Да задолбала ты! — рыкнул оборотень, и моя палочка вылетела в открытое окно. Я видела сегодня невербальную магию Скабиора. Он даже пробку от бутылки не смог с первого раза отвинтить. Но то, что делал Фенрир… Вообще без усилий. Ну всё. Мне кранты. — Забери у нее кольцо, щенок, иначе клятва прикончит тебя. — Какая клятва? — на автомате спросила я. — Я не могу, — ответил Скабиор, руками цепляясь за столешницу. Внутри него будто происходила какая-то борьба. Он шумно дышал, щурился и мотал головой. — Почему? — Она наложила на кольцо какое-то сложное заклинание и может отдать его только добровольно, — почти простонал егерь. — К черту ее фокусы, просто сделай это! — Да не могу я! — огрызнулся егерь. — Домрах… он завладел мной и укрепил ее заклятие. — А, так вот чем ты занимался. Уговаривал малышку, значит. Ясно. А я помешал. Жаль, жаль. Ну что ж. Тогда тебе придется убить ее. — Нет! — как от боли крикнул Скабиор и еще сильнее замотал головой. Свет в комнате замигал, стекла в рамах тоненько зазвенели. — Тебе не преодолеть этой клятвы, Скабиор. Вам обоим с Домрахом это известно. Потому или уговори ее отдать кольцо, или вы с девчонкой покойники, — абсолютно спокойно расставил приоритеты оборотень, облокотившись на кухонный стол, будто обсуждал последние новости в Пророке, а не нашу участь. — Что за клятва? — спросила я, скрючившись возле дивана и стараясь как можно быстрее привести свою одежду хоть в какой-то порядок. Если уж мне суждено было этой ночью умереть, то сделать это я намеревалась в штанах. — Это древнее колдовство, — охотно ответил оборотень, скорее чтобы напомнить Скабиору. — Язычество. На крови. Не нарушить и не разорвать. Выполнение или смерть. Так что давай поторопись, щеночек. Нам с тобой нужно уходить. Эта маленькая сучка знатно мне поднасрала и Хозяин страшно недоволен. Тем временем стало похоже, что Скабиор со своим предком наконец пришли к соглашению, кто на этот раз главный, потому как глаза егеря стали человеческими, а сам он разом весь поник и даже будто сделался ниже. — Нам? Что значит нам? — я вообще перестала понимать, что, гребаный Мерлин, здесь происходило. — Ты подписал магический договор с министерством, Скабиор, забыл? Причинишь мне вред — умрешь. Сбежишь — тоже умрешь. Внезапно Сивый расхохотался, сложил руки на груди и с интересом уставился на егеря. Тот всё ещё стоял у стола, всем своим видом показывая желание немедленно сбежать отсюда. Трус. — Она не знает. — О чем? — нахмурилась я. — Скабиору насрать на твой магический договор с министерством. Сила его предка — это древняя Дикая Магия. Ей и в подметки не годятся твои жалкие трюки. Дикая Магия — это чистая стихия, подвластная лишь избранным. Фейри и их потомкам. Истинным, таким как я и это жалкое недоотродье древнего божества, — оборотень лениво кивнул в сторону егеря. — Так что щеночек заберет у тебя кольцо и уйдет со мной через эти самые двери. А ты умрешь в любом случае. Ну или, если повезет, просто сойдешь с ума и лишишься магии, что равносильно смерти. Так какой смысл сопротивляться? Я фыркнула, хмыкнула и начала хихикать. Фенрир удивленно приподнял бровь. Скабиор просто смотрел на меня, и я знала, о чем он думал в тот момент. — Тебе придется убить меня, Скабиор. Потому что добровольно я кольцо не отдам. Сегодня Белтайн, и я намерена пересрать вам все планы окончательно. Но знай: моя смерть ляжет на твою совесть. И клянусь, Скабиор, я буду регулярно приходить к тебе во снах и грызть твою душу. Так что если я всё равно умру — то хотя бы достойно. Я поднялась с пола, гордо расправила плечи, вздернула подбородок и развела в стороны руки. Фенрир наблюдал за разыгравшейся драмой с нескрываемым любопытством. — Ну же. Давай, — подначила я, изливая на егеря всю ненависть и отвращение, которую смогла в себе найти. Я не могла поверить, что несколько минут назад была готова трахнуться с ним. Пить надо меньше! Глаза Скабиора наполнились откровенным ужасом. Принимая судьбоносное решение предать меня и Домраха, похоже до сего момента он не до конца отдавал себе отчет о последствиях. — Ну! — крикнула я. — Он никогда не убивал людей. Он же трус. Но если этого не сделает он… — старый оборотень хрипло хехекнул и развел руками. — Без кольца я не уйду, ребятки. Я выплескивала тонны презрения на егеря. Мне хотелось утопить его в своем разочаровании. А он… Он положил руки в карманы джинс и повернулся к Фенриру, гордо вздернув подбородок и глядя ему в прямо в самые зеньки. — Я поклялся добыть кольцо. Но я не клялся прийти к Охотнику. Фенрир прищурился. — Ах ты хитрый сученок… — Я не отдам кольцо! — крикнула я. Егерь вдруг подскочил ко мне, схватил за предплечья и грубо встряхнул так, что у меня только челюсти клацнули. — Отдашь! Я попыталась вывернуться из его рук, но он больно стиснул мою челюсть и заставил, буквально вынудил смотреть в его глаза. Вглядеться. И я увидела… что-то. Нечто. Чернота снова затопила глаза Скабиора. Я буквально провалилась в нее, как в бездонную яму. И услышала голос. Знакомый голос. Я слышала его раньше. Сегодня. Да. Я уже слышала его сегодня, когда в пьяном угаре текла перед егерем как… сука. Что ж, отличное сравнение, Гермиона. И голос был как со старого радиоприемника. Отдай Фенриру кольцо, merch. Отдай. Ваша с Уильямом жизнь стоит этого. Отдай кольцо, и мы найдем другой выход. Он есть. Верь! Мерлин родной, сквозная легилименция! Скабиор позволил Домраху проникнуть в мое сознание. Редчайший феномен! Изучить как следует, и смогу защитить докторскую за милую душу! — Я не хочу убивать тебя, — сдавленно прошипел Скабиор. — Я никого не хочу убивать и не буду! Никого и никогда, поняла? Отдай ему это засратое кольцо и можешь хоть на веки замуровать меня в Азкабане, но ты не заставишь меня взять на себя этот грех. — Он встряхнул меня еще раз и прорычал: — Не заставишь! Я покрутила головой и проморгалась, выныривая из черных колодцев глаз Скабиора. Еще немного, и я наверняка застряла бы в них навсегда. — Если мы останемся живы, Скабиор, — зловеще процедила я, — и сумеем выпутаться из всего дерьма, что ты сейчас натворил, я пущу тебя на эксперименты, как последнего паршивого кролика. Голос-как-из-радиоприемника рассмеялся. По рукам, merch! Я вывернулась из рук егеря и сняла с пальца кольцо с Лунным камнем. Скабиор взял его и швырнул Сивому в лицо. — Так и знал, что ты зассышь, — с презрением выплюнул оборотень, поймав перстень на лету, подошел к окну и встал одной ногой на подоконник. — Жалкий трусливый слизняк. Охотник всё равно вас с Домрахом достанет. Ты просрал свой последний шанс выжить, Скабиор, и подписал вам смертный приговор. Ну да плевать — свою задачу ты выполнил. А ты, — он повернулся ко мне. — Помни, дорогуша: ты жива лишь потому, что он снова струсил. Потому что твоя смерть сейчас ему ни к чему. Но выгода найдет его и он продаст тебя снова. — Ты вроде бы куда-то спешил, старый вонючий хрен. Вот и катись. Ты ничего обо мне не знаешь! — Скабиор старался держаться независимо, но вся его бравада разбилась осколками о самоуверенность Фенрира. — О нет, щенок. Знаю. — довольно оскалился напоследок Фенрир. — Знаю. И исчез в ночи. Мои старенькие часы-жаба отсчитали ровно двенадцать ночи. Земноводное сочувственно раздуло щеки, но так и не издало ни единого звука. Наступил Белтайн.***
Живоглот попятился от двери вдоль коридора и драпанул по лестнице вниз, неуклюже пробуксовывая на поворотах. Из обустроенного тайника под лестницей, с помощью лап и когтей, книзл выудил старую наволочку и, подцепив ее зубами, быстро поволок на задний двор. Фенрира Сивого он застал в деревьях старого парка за забором — тот возился с портключом. — Эй, волчара! — громко мявкнул книзл и потащил свою ношу к забору. Оборотень дернул головой и низко зарычал. — Тише, тише будь. Я по делу. Фенрир оставил в покое портключ и подозрительно прищурился. — На вот, держи! — полукот выплюнул изжеванный край наволочки. Оборотень перегнулся через забор, поднял импровизированный мешок и, заглянув вовнутрь, довольно оскалился. — И передай Охотнику, что я знаю, где остальные предметы Дану. — Ну и где же? — Пусть сам придет и узнает. В рычании Фенрира появился угрожающий горловой звук и зубовный скрежет. Книзл струсил не на шутку. Он припал на передние лапы и вздыбил шерсть, готовясь драпать изо всех сил или выцарапать мелкие зеньки старому волку — крохи доблести всё еще теплились в душе мохнатого Фейри. — О, поверь, он придет к тебе, — процедил Фенрир и сузил свои черные буркала: — За тобой. За всеми вами в этом доме. Очень скоро. Молите Великую Дану и Ннуаду защитить вас, жалкие предатели. — Я не предавал Охотника! — книзл гордо вздернул приплюснутый нос. — Я всего лишь хочу гарантий безопасности. Фенрир молниеносно метнулся к забору и схватил кота за шкирку. Полупарализованый кот жалкой тряпкой повис в руке оборотня. — Ты, мерзкий комок шерсти, будешь диктовать условия?! — Я присматриваю за предателем Домрахом, придурок. Думаешь, чего Он меня здесь оставил, а не забрал с собой в Запретный лес? Оборотень брезгливо разжал пальцы. Живоглот плюхнулся на траву и грязно выругался, заковыристо перечислив какими способами собаки имели фенрирову мать. Тот лишь хмыкнул. — Я чую в твоих словах фальшь. — Где ты видел честных котов? — фыркнул книзл. — Я гуляю сам по себе. — Это ненадолго, — пообещал Фенрир и скрылся в темноте. — Посмотрим, — ответил в пустоту Живоглот и побежал обнюхивать кусты под окнами его хозяйки. Волшебная палочка Гермионы нашлась почти сразу. Живоглот сжал древко между зубами, поднес к забору и минут пять пытался так и эдак протолкнуть его через штакетники. Защитный барьер щекотал лапы, но вреда не наносил. Книзл тут был своим, и ему это нравилось. Справившись с нелегкой задачей, кот с жирными вздохами сожаления, покосился на третий этаж. Попасть в комнату мерзкого пса-Скабиора он мог только через окно. Живоглот с трудом вскарабкался по плотному ковру дикого винограда облепившему стену и проник в нужную квартиру. Скабиор спал. Прямо в одежде, не расстелив постель и раскинув руки в стороны. Конечно, подумал книзл, после такого колоссального количества Дикой магии, пропущенной через посредственную оболочку. Немудрено, что этого придурка вырубило на раз-два. Хорошо хоть вообще не сдох. Стараясь не производить лишнего шума, книзл изучил древний пергамент, в котором книзл тут же распознал заклинание для обратной трансфигурации артефактов. А после, с помощью зубов и лап, выудил из ящика листы с описанием ритуала, благодаря которому Беруин и Брихан пытались открыть врата Аннуна. Он аккуратно положил их на стол и принялся сосредоточенно вчитываться в содержимое. В голове старого Живоглота начал созревать некий хитрый план.***
Сердце Запретного леса чадило кострами. Мох на двенадцати косо установленных остроконечных валунах, влажно поблескивал в отсветах пламени. Горели поленья двенадцати разных древ — как и положено в Белтайн. Поляну окутывала приятная и необычная смесь запахов раскаленной древесины. Круглая, как блюдце, лесная поляна кишмя кишела волшебными существами. Лица, мордочки, рыла и рожи тварей, которые и при дневном свете смотрелись ну весьма не очень-то, в отблесках пламени вовсе превратились в разносортные демонические хари. Кентавры с бестрастными лицами стояли по периметру поляны с луками наготове. Позади них бесшумно рыскали скрытни и гриммы, вынюхивая любую опасность. Ничто не должно было помешать предстоящему. Из темноты вышел высокий худой мужчина в черном плаще, скрывающим всё, кроме длинных узловатых пальцев, державших за ободок серебряную чашу. В благоговейной тишине, в которой даже тролль стеснялся сопеть, фигура в плаще медленно и торжественно прошествовала к середине поляны. Порошком из костей на земле был идеально ровно вычерчен круг, внутри которого аккуратно расположились рисунки, знаки и слова. А в центре этой художественной самодеятельности лежало два продолговатых монолита и два шеста с веревками были установлены между ними. На монолитах голова к голове лежали два обнаженных мужчины. Один из них был без сознания, его смоляные волосы разметались по холодному камню, а черные татуировки на теле в мельтешении костров выглядели более загадочно, нежели что-то такое означали. Другой, в отличие от черноволосого, был в сознании, но его лицо никоим образом не выказывало ни страх, ни отвращение, ни каких либо сомнений. Суровая решимость и азартный блеск в глазах. Две безобразины — спустившаяся с гор гвиллиониха Горная Старуха и приковылявшая от самого побережья одноглазая Мулиартэх — втащили на поляну брыкающуюся молодую девицу в школьной форме факультета Когтевран. У девушки были завязаны глаза и рот. Из ее едва разборчивого мычания можно было уловить бесполезные угрозы и обещания, что ее отец все узнает и будет жаловаться в школьный совет. Не узнает, подумал чародей в плаще. Ее отец давно умер, а маглорожденной матери с новым женихом не до странной дочери, которую они радостно сбагрили на весь учебный год в не менее странную школу на севере Шотландии без права возврата домой на каникулы. Никому не нужная, но не бесполезная. Девицу привязали к двум вертикальным жердям, сняли пиджак и срезали школьный галстук с несколькими верхними пуговицами, обнажая шею и часть груди. Визги переросли в рыдания и мольбу. Волшебные твари возбужденно засопели, предвкушая предстоящее. Человек в плаще выкрикнул несколько слов на древнем, давно забытом языке, воздев руки с чашей к небу. Затем утвердил сосуд в ногах девушки и зашел ей за спину. — Взываю к тебе, Гвин, сын великого Ннуаду! Взываю к тебе, король бесов Аннуна, собиратель людских душ, отважный всадник могучей и беспощадной Дикой Охоты! Услышь меня и прими эту жертву во славу твою! Славься! Слався, Гвин ап Ннуд! И да окрепнет дух твой, сила твоя и плоть твоя! Славься! В руках чародея сверкнул клинок, и в следующий миг девушка захлебнулась очередным мычанием. Кровь из ее перерезанного горла и рта громко хлюпнула вниз, расплескавшись за края чаши красными кляксами, но через несколько секунд наполнила ее до краев. Девушка захрипела, пару раз конвульсивно вздрогнула и затихла, глядя в пустоту. Одинокая слезинка медленно прорезала ее щеку, смешиваясь с кровью на подбородке. Некоторые твари алчно облизнулись. “Перестарался”, — отстраненно подумал человек в плаще. — "Клинок чуть в позвонке не застрял. Но зато крови хватит на весь ритуал. Если, конечно, эти тварюшки не надумают попировать раньше времени". Макая пальцы в чашу, человек нанес кровью магические знаки на оба мужских тела. Тот, который был в сознании, жадно облизал губы, принюхиваясь к содержимому сосуда. Остатки крови человек равномерно вылил в костры, произнося слова на древнем языке. Затем из складок плаща он выудил Лунный камень, тот самый, который Фенрир Сивый принес заговорщикам чуть ли не в последний момент, в канун Белтайна. Его вытащили из перстня, и теперь он меленько поблескивал на ладони человека в плаще. — Ewch am ddim! — выкрикнул мужчина, и камень глухо треснул. Белый шар величиной с яблоко вырвался из камня, и чародей быстро подхватил его, сжал в кулак и выкрикнул: — Давай! — Я добровольно отдаю тело свое в служение королю Аннуна, Гвину, сыну Ннуады. Да окрепнет дух его, сила его и плоть его. Славься, Гвин ап Ннуд! Чародей разжал кулак, и светящийся шар впитался в ладонь его. Он возложил ладони на лбы мужчин и прошептал: — Прими сей дар, о, великий Гвин ап Ннуд! Boed felly! Из его рук полился насыщенный голубой свет. Костры внезапно вспыхнули пятисаженными столпами, опалив ближайших тварей. От руки, лежавшей на лбу мужчины без сознания, через всё тело человека в плаще пронесся мощный электрический разряд, окутавший синими молниями черную фигуру. Разряд врезался через другую руку в тело второго мужчины. Он закричал, задергался, заскрежетал ногтями по камню, выгнулся дугой так, что послышался хруст костей. Происходящее длилось всего несколько секунд, и все на поляне почтительно затаили дыхание. Воздух сгустился так, что его можно было нарезать ломтями. Звуки исчезли. Время будто постепенно замедлилось и остановилось. Три. Два. Один. Грохот сердца. Три сильных оглушительных толчка и, как заведенная пластинка в граммофоне, мир продолжил свое движение. Просто, как будто кто-то нажал рубильник. Человек в плаще тяжело выдохнул, с большим трудом поднялся с колен, и, обойдя уже бесполезное окровавленное тело девушки, склонился над одним из мужчин. Мужчина не шевелился и слегка дымился. “Если не получилось и он сдох, придется использовать другой еще один экземпляр”, — подумал чародей, но "экземпляр" шевельнулся, и чародей отпрянул. Мужчина на камне резко распахнул глаза, и они оказались чернее самой пустоты. Две кромешные бездны. Черные и страшные. Он принял сидячее положение так, будто случился стоп-кадр — вот он лежит, а вот уже сидит. Ничего в этом движении человеческого не было. Мужчина неестественно плавно повернул голову, грациозно лениво повел плечами, поднял и рассмотрел свои ладони, руки, грудь и то, что ниже. Удовлетворенно хмыкнул. Человек в плаще припал на одно колено, и его черный плащ, все еще скрывавший лицо, темной лужей растекся у подножия камня. — Ваше величество… — прошептал он. — С возвращением, король Гвин. Гвин ап Нудд встал на ноги, расправил плечи, обвел глазами поляну. — Ну что, дети мои? — голос его был низкий, гортанный, немного хриплый, но вкрадчивый, чарующий и мягкий — совсем не вязавшийся с грубой внешностью его новой оболочки. — Пришла пора нам вернуть свое. Кто со мной? И вся поляна разом взорвалась радостным гоготом, криками, клекотанием, рычанием, трещанием и завыванием всех присутствующих волшебных существ, коих к концу ритуала стало просто бессчетное количество. Армия. — Что делать с этим? Чародея явственно шатало после сложного ритуала. Он кивнул в сторону другого мужчины, который всё ещё без сознания лежал на соседнем камне. Его бледно-серое тело было полностью покрыто сосудистой сеткой, а под его грудной клеткой едва угадывалось дыхание. — Если не сдохнет — отпусти, — лениво произнес Охотник. — Нас не должны раскрыть раньше времени. А сейчас я буду пировать!***
Мне снились высокие костры, пляшущие люди, разноцветные ленты и венки из первых весенних цветов на высоких шестах. Во сне мне было жарко, весело и безмятежно. Одна из лент охватила мои шею и плечи. Этот пригожий молодой охотник появился в селении недавно. Он похож на фейри, которых нас учили бояться. Под бледной кожей, украшенной замысловатыми красными и черными узорами, перекатывались мышцы. Он такой красивый. И сильный. Я знала его лицо. Я узнала его. И я верила ему. Безоговорочно и беспрекословно. — Ты нужна мне этой ночью, — жарко шепчет он мне на ухо. — Каждой ночью. Навсегда. Он поманил меня, увлек, и я послушно пошла за ним в дикую чащу. К изумрудным листьям волшебной рябины, ее белым сияющим цветам. Знала, что он ничего не сделает со мной такого, чего я сама не захочу. Я очнулась под утро, с тяжелой головой и изнывающим неудовлетворенностью телом. Период овуляции — дерьмо, когда в твоей жизни полный бардак и нет стабильности. Всегда есть шанс вытворить что-то незапланированное. А еще страшно хотелось пить. Я вспомнила, что моя палочка так и осталась валяться где-то под окном, куда ее отправил Фенрир. На случай, если встречу кого-то из соседей, я привела себя в порядок вручную. Без бытовых чар это оказалось не так быстро. Зеркало при виде меня удовлетворенно хмыкнуло и сообщило, что мой внешний вид стал куда здоровее: ушли синяки под глазами, бледность и… шрамы на руках. Они исчезли. Все. До единого. Даже бледно-розовое “грязнокровка” больше не украшало правую руку. Флэшбеки с грохотом товарного состава пронеслись в голове, и я бегом, но стараясь не шуметь, метнулась на задний двор. Моя волшебная палочка никак не находилась. Я безрезультатно обшарила все кусты под окнами и газон. Очевидно, что Фенриру она была ни к чему. Уже бесполезный для меня защитный контур едва заметно вибрировал, продолжая худо-бедно охранять ничего не подозревающих о происходящем у них под носом пенсионеров. Отчаявшись, я по-кис-кисала Живоглота, но любимый книзл не откликнулся — видать, снова ушел в загул, поганец. Я взглянула на окно Скабиора, затем на свои руки. Я, кажется, начала понимать, что значил тот жирный знак вопроса рядом с моим именем на кусочке пергамента, что выпал из дневника Беруина. После того как Фенрир исчез, я и Скабиор какое-то время стояли посреди моей квартиры в гробовом молчании и полной растерянности. Затем он наполнил стакан виски, сунул его мне в руку, взял со стола пергамент, который прислал Билл Уизли, и ушел. Молча, без единого долбаного комментария или оправдания. Стоило, наверное, запустить стакан этому козлу в голову, но я пожалела виски и все же применила его по назначению. Залпом, почти не скривившись. Затем ещё один. И когда шоковое состояние прошло и голова стала пуста, без единой мысли, я прямо в одежде упала на постель и отключилась. Идеально. Вытряхнув из головы это воспоминание, я еще раз беспомощно осмотрелась вокруг. Блин, ну где же это чертова палочка?! — Трезвость угнетает, — глубокомысленно послышалось из окна третьего этажа. Я почувствовала себя нелепо. Будто пришла петь серенады под окно заточенному драконом принцу. “Принц” сонно зевнул, обнюхал воздух, удовлетворенно кивнул сам себе, затем поставил одну ногу на подоконник, легко перемахнул через него и в следующий миг оказался рядом со мной. От неожиданности я отступила назад. Вчерашняя рубашка была неровно застегнута на пару пуговиц, распущенные волосы спутаны, глаза сонно щурились. От прохладного ветерка Скабиор съежился и сунул руки в карманы джинс. — Алкоголь — это отрава, — буркнула я и почувствовала себя старой и дряхлой, будто мне было лет сто. Я присела на краешек шезлонга, сунув ладони между коленками. — Так зачем же ты его пьешь? — Потому что есть вещи внутри меня, которые мне очень хочется убить. Например сопереживание к таким сволочам как ты, Скабиор. Назвать тебя мерзавцем — это оскорбление для любого мерзавца. — Ох, это так типично! — фыркнул егерь. — Сделай хотя бы один раз что-то хорошее, и все начинают от тебя этого ожидать. Терпеть, знаешь ли, не могу соответствовать чьим-то ожиданиям. — То есть я должна быть тебе благодарна, что ты в последний момент соизволил не дать мне сдохнуть и не послал к хренам эльфячьим весь волшебный мир? — Ну, зато теперь я снова мерзкий егерь. Ты ненавидишь меня. Все как раньше. Разве не здорово? Так исчерпывающе, что и добавить нечего. Мне хотелось просто застыть, одеревенеть, перелистнуть всю эту историю на последнюю страницу и стать сторонним наблюдателем. Непредсказуемость тревожила. Я обхватила себя руками, но не от холода. Достаточно одного плохого дня, одного плохого решения, и уже не важно, что ты будешь делать всю оставшуюся жизнь. Кто меня, дуру эдакую, пожалел бы, а? Задание министра провалено, важнейший артефакт — потерян. За арестантом я также не уследила и вдобавок с ним же чуть не трахнулась. Просто замечательно. Нет, секс по пьяни для меня давно стал из серии “с кем не бывает?” после одного лета в пьяном угаре во время фестивального турне по Европе. Ну, знаете, музыка, травка, длинноволосые мужчины - вот это всё. И в ту пору Обливиэйт меня еще ни разу не подводил, делов-то. Другое дело, что теперь моя жизнь, черт возьми, снова зависела от этого сраного, прости Господи, егеря. — Чувство вины — это так болезненно, — едва слышно проговорил он. — Сектумсемпрой по морде — тоже. Скабиор небрежно вскинул ладонь, и моя палочка, тихонько свистнув из-за забора, легко скользнула ему в руку, как родная. Но отдавать мне ее он не спешил. Я напряглась. Скабиор обошел мой шезлонг кругом и оседлал его позади меня. Я лопатками чувствовала, что расстояние между нами в миллиметр. Странно. Раньше я сжималась в комок, когда он нарушал мое личное пространство. Теперь — ничего. Волнение, которое я обманчиво принимала за страх — исчезло. Более того, не было сил даже на возражения. Его ноги по бокам слегка касались моих. Скабиор сунул в мою левую руку волшебную палочку. — Ну, давай. Не сдерживай себя, — проговорил он ровно, без издевки, но с вызовом. — Ты даже в глаза мне смотреть боишься, — с горьким смешком ответила я. — Не боюсь. Просто я сегодня уже увидел там всё, чего не планировал. — Я не желаю, чтобы моя жизнь снова зависела от тебя. — Вот еще! Нахрена мне такая ответственность? Я просто хочу быть свободным. Кончики его пальцев скользнули к моим ладоням и погладили их. Ни боли, ни шрамов. Как просто. — Что еще умеет твой предок? Лечить рак? Воскрешать мертвых? — Насчет последнего не уверен, но без шрамов тебе гораздо лучше, - довольно заметил Скабиор. — Наверное. Только шрам Беллы напоминал всем, что маглорожденные волшебники ничем не хуже чистокровных. В нем был смысл, своеобразный символ. — Чистокровность — полная чушь. Ты уже знаешь это. — Но другие — нет. — Я еще раз осмотрела правое предплечье. На самом деле я была счастлива отсутствию клейма, хотя, возможно, его и не хватало. — И как же мне теперь объяснить это друзьям? Лучшие пластические колдохирурги Британии не смогли избавить меня от метки. — Ты умная, что-нибудь придумаешь, — хмыкнул Скабиор, и его дыхание коснулось моей шеи. Я поежилась. — Ну так что? Человеческая глупость заслуживает прощения? Я возмущенно фыркнула. — После всего, что ты натворил? Вот уж вряд ли. Знакомься, Скабиор, это называется ответственность. — Ладно. — Он помолчал, вроде бы что-то обдумывая. — Принеси этот министерский договор, и мы с Домрахом попробуем его уничтожить. Или можно подделать чары, которые потом не смогут никому навредить. — Ну да. А затем ты смоешься, — устало усмехнулась я. — А когда обнаружится правда — меня либо уволят, либо отправят в Азкабан. Мне показалось, он сделал еще микро-движение, потому что я стала чувствовать его тепло всей своей спиной. Я почему-то на секунду представила, как он поцеловал бы меня в шею, затем под затылком. Его руки скользнули бы по моим плечам и ниже, а губы и язык обласкали мочку уха… Всего на секунду. Перед глазами предстало отражение лица Сириуса в окне кабины колеса обозрения. Но не то, страшное, с черными провалами вместо глаз. А просто — его. Страстное и сосредоточенное. Закушенная губа. Жесткая, стискивающая, почти царапающая хватка на моих бедрах. Резкие толчки сзади. Моя спина непроизвольно чуть прогнулась, и Скабиор коротко вдохнул, будто ему не хватило воздуха. Я мотнула головой, прогоняя наваждение. Черт, заметил. — Я буду последним идиотом, если сбегу. Нет, я пожалуй останусь и буду играть роль примерного узника коттеджа. Скабиор выдохнул эти слова мне в щеку, очень близко к уголку моих губ. Его дыхание ласковой змейкой скользнуло по коже, так что волоски на теле в один миг встали по стойке смирно. Желание не прошло. Неудовлетворенность разъедала. Его волосы скользнули по моей шее. В воздухе снова повисло сексуальное напряжение, но всё же куда больше усталости, так что мое дыхание осталось спокойным. — Слушай, а Домраху обязательно было ко мне приставать? Или это часть исцеления? — Он сказал, что это всего лишь побочный эффект от его магии. Он только слегка усилил твои ощущения и желания, детка. Ощущения и желания меня. - В моей жизни достаточно людей, кроме тебя. Я отодвинулась, не желая признавать, что возможно он был прав. Затем развернулась к егерю лицом, скрестила по-турецки ноги и посмотрела на него. — Скажи своему предку, — мой голос хоть и звучал уверенно, — что если он еще раз попробует воздействовать на меня этой своей странной “интимной магией”… Первые солнечные лучи создали вокруг Скабиора слепящий ореол, но глаза оставались в тени, из-за чего мне сложно было понять: существует ли там искупление? Бледная кожа на фоне белой ткани, расстегнутой до середины живота рубашки, смотрелась еще светлее. В разрезе я разглядела темную полоску волос от пупка и по инерции проследила ее до самой ширинки. Я опустила глаза ниже, на джинсы, которые съехали до самых бедренных косточек. Жизнь в бегах егеря не радовала — он не обладал внушительной мускулатурой и не был так атлетично сложен, как Сириус, но всё же чувствовалась сила в этом теле. Скабиор замешкался, кашлянул и поправил рубашку на груди. О боги, что же это? Смущение? Неуверенность? Ого! — Ты мог сбежать сразу, как только понял, что можешь. Но остался из-за Лунного камня. И что же теперь тебя держит здесь? Что ты хочешь взамен моей жизни? — Помощь. Ты мне — я тебе. Без предметов богини Дану Охотник не сможет открыть врата Аннуна. Я могу помочь добыть их, и, может быть, нам удастся найти решение. Взамен ты рассказываешь мне абсолютно всё, что происходит вне стен этого дома. — Я закатила глаза и покачала головой. — Ты даже не узнал, зачем понадобился Фенриру Лунный камень! Мы так и не знаем, что произошло этой ночью. Так какая от тебя польза? — Если хочешь справиться с Охотником, нужно быть сильно изощренным психом. А уж по этой части я спец, детка. — Ох, свежо предание, спец. Ты меня за дуру держишь? — спросила я. — Нет. За упрямую овцу. — Иди в задницу, — вздохнула я, без злобы, устало. Словно внутри села батарейка, и я перестала чувствовать что-либо. Хотелось просто заснуть и проснуться исключительно когда всё это сумасшествие закончится. — Второй раз я тебе не доверюсь. — Мне нахрен не нужно твое доверие, — поморщился Скабиор и отвел взгляд. — Просто… просто помоги выжить мне, а я помогу тебе. — Так себе идея. — Не бывает плохих идей, бывают плохо реализованные. Так что нам нужен план. — Окей, — пожала плечами я. — Я иду дальше спать. А ты — катишься нахрен в свою конуру и даже не пытаешься попасться мне на глаза, пока я не принесу тебе договор. Затем организуешь мне разговор с твоим бессовестным предком. Отличный план, я считаю. — Я тоже, — Скабиор двусмысленно улыбнулся и наклонился вперед. Вот оно. Снова провокация. Я скопировала его гримасу и осталась неподвижной. Более того — свободной рукой я провела по штанине Скабиора. Выше по бедру. Возможно я вконец обезумела, но мне ужасно надоело вечно чувствовать себя смущенной, возмущенной, чопорной, живущей по правилам приличия дурой. Скабиор уже не был арестантом с особым статусом. Он стал… партнером. Да. Точно. Партнером по выживанию. А партнеры должны быть на равных. Я отложила палочку, зачерпнула в горсть белый хлопок его рубашки и притянула егеря ближе. Другую руку положила ему на грудь. Его губы нависли над моими. Его сердце резкими толчками билось мне в ладонь. Мое же оставалось прохладно спокойным, а в голове было пусто-пусто, и мне это ужасно нравилось. Я всего лишь повторяла вечернюю сцену на трезвую голову, и на этот раз я собиралась оттолкнуть его так же, как он меня. Отомстить за мое унижение. Я почти сделала это. Снова почти. Скабиор прижался ко мне ртом так, будто хотел вдохнуть меня. Теплые ладони обняли мое лицо, скользнули по линии волос и зарылись в короткие пряди на моем затылке. Я пыталась не отвечать на поцелуй, но его язык скользнул между моих губ, раздвинул их, обласкал мой рот, а его губы всосали меня так, будто хотели вывернуть наизнанку. В этом не было ни осторожности, ни деликатности. Я покорно закрыла глаза, еще сильнее, упрямее потянула его на себя. Для сожалений не осталось места. Скабиор прервал поцелуй, оставив жалкий миллиметр между нами, поглаживая пальцами мой затылок. Он снова обманул меня. Сбил с толку. Я хотела разозлиться, но черт его задери, опять не успела. Он вновь прижался своим ртом к моему. Но на этот раз нежно, мягко, сперва еле-еле, затем скользнул языком по губам, лизнул, будто заглаживая вину за жестокий порыв. В этом был весь Уильям Скабиор. Сперва накосячить, а потом пытаться исправить. Но в этот раз у него получалось. Я положила ладонь ему на шею и сжала чуть жестче, чем стоило бы, и вдохнула его запах, поймав себя на мысли — такой знакомый, узнаваемый, привычный. Было бы правильно в тот момент его оттолкнуть, презрительно рассмеяться и уйти, но я уговорила себя еще несколько секунд подождать. Где-то на фоне надрывались весенние птицы, мелодично хихикали мелкие феечки и залетные пикси. Белтайн родился, и природа ликовала. Солнечные лучи мягко согревали нас в утренней прохладе. А губы Уильяма тонкими, аккуратными касаниями ласкали мой почти неподвижный, но приглашающе раскрытый рот. Не было ни охотника, ни добычи. Движение сбоку заметили мы оба и резко отпрянули друг от друга. — Что, черт возьми, здесь происходит?! На пороге дома стоял Сириус Блэк, и на лице его было непередаваемое выражение. А я просто нахрен остолбенела от такого сюжетного поворота. — Ну, мы поцеловались, и теперь что-то происходит, — не растерялся Скабиор и нахально погладил мою ногу. Ну конечно же, о присутствии Сириуса егерь знал заранее. Подонок.