***
Пребывание в больнице полностью не избавляет его от отравляющего голоска, нашептывающего о желании умереть. Но надо признать, он слегка заглушен тем коктейлем из успокоительных средств, что ему дают. Врачи приходят и уходят, вооруженные планшетами, белыми халатами и вопросами вроде «как вы себя чувствуете» или «стало ли вам лучше». Ни на один из вопросов Дэвид не отвечает. Родители приходят каждый день в часы посещений. Мать заполняет гнетущую тишину бессмысленной болтовней о соседях и — как правило, когда думает, что Дэвид уснул — задушенными всхлипами. Отец приносит газеты, которые Дэвид недолго держит на коленях, не в состоянии сосредоточиться на них более чем на пару минут. Они накапливаются на столике у кровати, непрочитанные и утратившие актуальность. В среду на второй неделе его нахождения в больнице родители приносят письма. Новости, очевидно, распространились. Оксбриджские разъехались по всему миру, проводя лето в путешествиях или с семьями в других частях Англии. Ахтар исписал три листа, обсуждая учебу и обещая навестить, когда сможет. Судя по всему, он застрял в Эдинбурге. Дейкин присылает почтовую открытку из Вены, текст краток. Тиммс, Локвуд и Радж тоже присылают открытки. Краутер шлет письмо короче, чем от Ахтара, но все равно трогательное. Дэвид старается не замечать все разрастающуюся дыру в груди, когда понимает, от кого ничего нет. В пятницу родители не приходят вовсе. Вместо этого, когда снова наступает время посещений, в открывшейся двери появляется знакомое лицо. — Поз. Дональд выглядит взволнованным, широкие плечи напряжены, в лице – что-то похожее на боль. Дэвид встречается с ним взглядом и про себя умоляет, чтобы этот парень – мужчина – не заметил, насколько он пуст. — Здравствуй. Тихо выдохнув, Дон заходит в палату. — Привет. Он садится на стул, который обычно занимает мама, и его рука чуть заметно дергается, будто чтобы накрыть ладонь Дэвида, лежащую поверх простыни, но все же замирает на колене. — Я не… Я понятия не имел, что все было так. — Все нормально. Все не нормально, они оба это знают. Тишину практически можно пощупать. Несколько минут спустя Дональд тянется к своей сумке. — Я принес тебе кое-что. Книги. Томик стихов Уитмена размером с кирпич тихо опускается на колени Дэвида. Его вес действует успокаивающе. Дэвид слабо и едва заметно улыбается. — Спасибо. — Но я, эээ, разузнал кое-что и понимаю, что ты, наверное, не сможешь сосредоточиться на чтении, – Дон неловко и нехарактерно робко потирает свою шею. На краткий момент внутри у Дэвида становится тепло: он благодарен, что ему не придется кому-то еще объяснять свою рассеянность. — Я подумал, что мог бы сам почитать тебе немного. Дэвид раздумывает. Это может показаться неудобным; возможно, он будет чувствовать себя ребенком; от этого может вернуться мучительное ощущение себя неудачником. Тем не менее, он хочет. Может, так он что-то почувствует. — Было бы здорово. — Хорошо, – кивает Дон и начинает читать. К концу третьего стихотворения Дэвид спит, а Дональд держит его за руку. Только когда Поз просыпается на следующий день, он осознает, что Дональда вообще не должно было быть в Шеффилде, предполагалось, что он остался с семьей в Уэльсе. При этой мысли внутри поселяется что-то незнакомое и не совсем неприятное.***
Процесс восстановления во многом похож на процесс выхода из ванной: он медленный, и очень часто Дэвид чувствует, как родители нетерпеливо ждут его прямо за метафорической дверью. Первый день за пределами больницы странный, и хотя он улыбается маме, с гордостью показывающей его комнату, которую они сохранили нетронутой, Дэвид все равно чувствует себя незнакомцем в этом доме. Требуется немало времени, чтобы он перестал ощущать себя посторонним. Он тоскует по архитектуре и атмосфере Оксфорда, но знает, что пока не готов вернуться – он еще недостаточно силен, чтобы противостоять соблазну саморазрушения. Дональд возвращается в Оксфорд на второй курс, так же один за другим поступают и остальные. Но не Дэвид. Дон, присылает письма, а однажды на выходных даже приходит к нему домой. Впервые с самого начала своих тяжелых испытаний Поз опознает радость в сердце. Дон легонько толкает Дэвида в плечо и с томиком Уитмена на коленях растягивается рядом с ним на кровати. Дэвид вспоминает, как приятно звучит Уитмен в грубоватом северном выговоре. Он наполняет силами и так отличается от чопорного «правильного произношения» его сокурсников. В этот раз Дэвид не засыпает и может сосредоточиться на словах, а не на своих ускользающих, плывущих мыслях. Это прекрасно, спокойно. Прислонившись к плечу Дона, он позволяет себе расслабиться. Тот не спеша приподнимает руку, и Дэвид прижимается к его груди, не позволяя себе усматривать в этом нечто большее. — Ты скучаешь по Оксфорду? Вопрос застает Дэвида врасплох — они на середине «Страшного сомнения во всем» — немного нахмурясь, он приподнимает голову. Дон осекается, вновь потирая шею. — Извини. Это был… не самый тактичный вопрос, – и добавляет после паузы, – все в порядке, не нужно отвечать. На мгновение снова повисает молчание, а потом Дон, запинаясь, продолжает читать. — Очень скучаю, – бормочет Дэвид по окончании стихотворения. Он чувствует, как рука Дона обнимает его чуть крепче, и позволяет легкой улыбке появиться на губах. – Но я хочу им наслаждаться, а не просто тратить время, жалея, что не умер. Полагаю, не в этом его смысл. — Да, – соглашается Дон, дотягиваясь рукой до волос Дэвида и поглаживая их, – думаю, не в этом. Какое-то время они лежат в тишине и прислушиваются к различным звукам, доносящимся с кухни внизу, где суетятся родители Дэвида. Жизнь начинает приходить в норму. Дэвид не уверен, что именно происходит между ним и Доном. Вряд ли и тот понимает. Скорее всего, в ближайшие недели им нужно будет поговорить кое о чем, но сейчас Дэвид просто рад лежать здесь и наслаждаться покоем. Это не заставляет полностью замолкнуть ту часть его, которая хочет все закончить. Это не исцеляет его — думать так было бы наивно, а Дэвид больше всего устал быть наивным. Но это помогает. И если Дональду нравится держать его за руку и читать ему стихи в крошечной односпальной кровати в мансарде дома его родителей, кто такой Дэвид, чтобы ему отказывать?