В тот год чийская роза цвела особенно буйно...

В тот год чийская роза цвела особенно буйно. Крупные цветы всех оттенков фиолетового густо усыпали колючие длинные лозы, источая едва уловимый горько-сладкий запах. Под вечер он становился выразительнее, проникал в комнаты, смешиваясь с ароматами масел и благовоний. Я стояло на балкончике, утопающем в сиреневой пене, и слушало, как внизу на веранде совладельцы обсуждали судьбу борделя, который вот-вот должен был стать заведением вне закона. Нашу судьбу. Небольшой недостаток конструкции позволял подслушать разговор в хозяйском кабинете. Если, конечно, знать где стоять и обладать чутким слухом вроде моего. Элиса и Рэйберт Райенвадсы, брат и сестра, дети мелкого рода, из-за преступления против Короны утратившего благородство несколько поколений назад, содержали экзотический бордель вот уже десять лет. Дело процветало, и ничто не предвещало перемен. Ничто, а потом мир перевернулся, втянутый во внешний конфликт неведомых сил. Я не знало деталей — кто будет посвящать в них раба и шлюху — но судя по всему, нашим великолепным владыкам оказалось нечего противопоставить пришельцам Извне, и теперь все мы оказались в их власти. — Я специально, специально держу только рабов и только нелюдей! — нервно говорил Рэйберт. — Это было самым прибыльным и надёжным делом, но нет, какие-то неведомые бляди пришли и всё испортили! Хер нам расширение, хер нам второе здание и… «Неведомые бляди» действительно приходили. Конкретно к нам — позавчера. Осмотрели помещения и рабов, поговорили с хозяевами. Прибили на дверь знак — чёрный щит, на одной половине которого сверкала глазами пылающая хищная птица, а на другой скалилась голова неизвестного зверя. Тоже хищного, судя по набору клыков. Невиданный раньше герб нового господина. Почему-то от простого рисунка несло яростью и мощью; пробирало даже сквозь слой апатии, медленно приглушавшей все мои чувства в последние несколько лет, и я подозревало, что на щит зачем-то наложены специальные чары. — Успокойся. Сядь, я устала от твоей беготни. До вступления закона о запрете борделей в силу у нас ещё три месяца, а рабство и вовсе отменят только через полгода, успеем что-то придумать. — Что придумать? Что придумать, Элиса?! Я говорил с мэром ещё до того, как ты вернулась в город, но он и слушать не хочет. Только трясётся и скулит, стоит заговорить на тему новых порядков. Удивительно, что штаны не обоссал. Мэра я знало. Постоянный клиент как-никак, хотя ко мне почти не заглядывал. Хозяева держали троих пикси, которых он очень любил — говорил, что они выглядят как человеческие дети, только ярче. Особенно ему нравился Чарри, золотоволосый юноша ростом всего метр, с огромными голубыми глазами и подвижными острыми ушами, вздрагивавшими от любого громкого звука. Его розовый мягкий рот заставлял людей платить за ласки диковинного существа полновесным золотом. Когда Чарри перебрал алой пыли и не очнулся после очередного путешествия в страну чудес, мэр даже поругался с хозяевами из-за него. Рэйберт потом долго на нас орал и пытался выяснить, кто дал наркотик пикси — они были особенно чувствительны к алой пыли. Он так ничего и не узнал. Я подозревало, что Чарри просто выменял пыль на свою порцию ночецвета у кого-то из нагов.  Сильнодействующих снадобий рабам не позволяли, но вот что-то слабенькое и расслабляющее мы получить могли. А там надо было только найти кого-то, чей лёгкий наркотик был бы тяжёлым для тебя, и не попасться хозяевам. К добру или к худу, особенная физиология оо-ин исключала меня из этого обмена. — Хотя бы придумать, кому давать взятки, если мэр не хочет сотрудничать. Как насчёт Эйлены, например? Ну, главы городской стражи. Она может помочь подделать удостоверения об освобождении рабов, да и вроде бы особой любви к чужакам не питает. — Да, да… Она считает их вестниками апокалипсиса, а ты же знаешь Эйлену и её религиозность. После убийства Первого Жреца так и вовсе поехала крыша у тётки, — он нервно рассмеялся. — Только Первый сам виноват. Он вообще хоть раз посмотрел на того типа, прежде чем лезть со своими молитвами? Бр, лицо мальчишки, седой, весь в шрамах, а глаза… Псих. Надо быть законченным тупицей, чтобы подойти к такому. Первого Жреца я тоже знало, лучше, чем хотелось бы. Дураком он не был, но вот излишней самоуверенностью страдал. Первый вот уже три года приходил раз в несколько месяцев вместе со своими друзьями-церковниками. Священные книги запрещали им ложиться с женщиной, мужчиной или неразумной тварью под угрозой утраты благословенного касания, но…  Но я не относилось ни к чему из вышеперечисленного. Обслуживать эту компанию было в чём-то приятно — никаких тебе травм или рисков. Они всегда подходили по двое или по трое, трогали осторожно, словно опасались оставить слишком заметные следы на светло-голубой коже. Ладони у них, как и у большинства людей, были потными и горячими. Обычно они незамысловато пихали члены в рот и во влагалище, реже — ещё и в анальное отверстие. Сам Первый Жрец предпочитал мой член, толстый, с вытянутой головкой, благодаря бакулюму всегда готовый к использованию. Пыхтел Первый подо мной довольно смешно. Интересно, издавал ли он такие же забавные звуки, когда умирал? — Вот видишь, — между тем продолжала излагать свои соображения Элиса. — Всё как-то образуется, главное не паниковать. Давай выпьем холодненького и не будем спешить. Звякнуло что-то металлическое, загремел лёд. Разговор стих на некоторое время. В тишине скрипнула дверь, заставив меня вздрогнуть. Но на балкончик всего лишь вышла Дэй, суккуб, одна из рабынь и моя мы так и не определились кто. Подруга? Запрещенная правилами любовница? Вопреки всем обстоятельствам, у нас каким-то чудом сложились слишком теплые отношения. «Я вышла бы за тебя замуж, — хихикала она иногда. — Или правильно будет взяла бы в жены? Ты очень милое, Звёздочка». А потом шептала, с трудом выговаривая моё настоящее полное имя: «Оа-эйо-аэу, я люблю тебя, представь какой бред, люблю», и улыбалась немного грустно. Мне было приятно, даже привычное уже равнодушие к окружающим немного отступало в сторону, но… Мы никогда даже не целовались, не говоря уж о чем-то ещё, и я не думало, что это изменится. Дэй казалась мне странно красивой, хотя и не похожей на людей моего народа. Кожа её была темно-бордовой, удивительно контрастировавшей с белыми зубами и золотыми глазами, из-под копны густых чёрных волос торчали острые рожки, а между крутых бедер вился длинный гибкий хвост. Ещё у неё имелись довольно большие груди, такие, какие бывают у оо-ин тогда, когда мы выкармливаем детёнышей, но это не отталкивало меня. Люди находили Дэй привлекательной. Шесть лет назад я тоже могло бы её хотеть. Сейчас я уже не хотело никого и ничего, пусть только меня оставят в покое до конца жизни. Дэй же была суккубом, и это значило, что даже против воли проработав тут все десять лет, связанная печатью и властью истинного имени, она всё равно желала физической близости с другими. Иногда она говорила, что так легче. Иногда — что ненавидит себя за это, что презирает свою покорность, выпускала когти и драла, драла себе предплечья до мяса, до алых борозд, исчезавших через пару часов благодаря демонической регенерации. Никто, кроме меня, не  видел её такой — без вечной улыбки, без игривых смешков и на удивление необидных замечаний. — Почему ты одето в рабочее? — спросила Дэй, подойдя и накрыв мою ладонь своей. — Разве этим вечером ты не отдыхаешь? Я прижало длинный голубой палец к её пухлым  темно-красным губам, невольно отметив нелепость контраста. Мы не смотрелись вместе. К счастью — не смотрелись, и потому за всё это время хозяевам не пришло в голову устроить совместное шоу с нами двумя. Рэйберт как раз начал говорить: — Как думаешь, получится сохранить всех рабов? И здание? — Слишком рискованно, нет? — я представило, как Элиса пожимает плечами. — Обещали проверки. Дом точно проще продать, чем маскировать под что-то ещё. Придётся покупать новый, и где-то подальше от центра. Дэй едва ли могла слышать разговор хозяев так, как я, но поняла, чем я занято, и стояла тихо. — Ну это не такая большая проблема, если подумать, — протянул Рэйберт. — Помнишь Сэймера? — Купца, которому мы продали Пиона? Ещё бы. До сих пор иногда думаю, что с мальчиком мы продешевили — где ещё такую птичку найдёшь. Таких птичек, как Пион, действительно осталось слишком мало — не привыкший сдаваться и проигрывать, крылатый народ сражался с людьми до последнего. Пион был из тех немногих, кто родился в рабстве и потому не разделял самоубийственное благородство предков. Его тяжёлые серо-коричневые крылья, плащом сложенные за спиной, никогда не поднимали гибкое тело в воздух, а жёлтые глаза смотрели мягко и совсем не хищно. Клиенты, любившие юношей покорных и тихих, были от Пиона в восторге. Сэймеру же, казалось, больше нравились сами его крылья. Покупая слишком уж приглянувшегося ему раба, помнится, обещал Пиону, что научит его летать. Было это где-то четыре месяца назад. Интересно, сдержал обещание? — Да-да, редкость и всё такое, ты мне все уши прожужжала уже, хватит. Не о том речь. Говорят, Сэймер продаёт дом в городе, собирается переехать подальше от всего этого, в глубинку. Я был у него, и тот домик может стать неплохим вариантом. — Может, — со смешком согласилась Элиса. — Он же в Речной части? Тихий райончик неподалёку от центра, почему нет. — Значит, мы остаёмся в деле? — спросил Рэйберт. — Определённо. Ищем тех, кто поможет с помещениями и подделкой документов, пока что ориентируемся на Элену и Сэймера, но рассматриваем любые варианты. Мы тут не для того десять лет горбатились, чтобы какие-то мудаки, психи и моралисты всё испортили. Спрашивается, куда смотрят наши великолепные владыки? За что мы налоги платили всё это время? Судя по звуку, в бокалы разлили какой-то напиток. Зная вкусы хозяев  — игристое вино или сладкую эльфийскую настойку. — За успех и процветание! — провозгласил Рэйберт. — За процветание и успех, — согласилась Элена. Послышался лёгкий хрустальный звон. Я прикусило губу, острые зубы случайно пробили тонкую кожу, кислый вкус крови почувствовался на языке. Внутри было как-то… сложно. Надежда убивает, и я давно запретило себе её испытывать, как и вообще думать о будущем. Но что, если планы хозяев всё же провалятся, что, если мы получим свободу? Это пугало. Казалось, я так давно лишилось её, что не сумею справиться. Что делать мне вне борделя, без денег, в человеческом городе? Снова торговать собой, на этот раз уже в подворотнях и грязных переулках, чтобы какой-то борец за превосходство человечества рано или поздно воткнул в меня не член, но ножик? Возвращаться в оккупированный родной край? Мой дом, скорее всего, давно обратился в пепел, а все родные и знакомые погибли или стали рабами. А даже если нет, кто примет у себя "шлюху разнополых выродков"? Я вздохнуло. Молчавшая всё это время Дэй осторожно сорвала сиреневый цветок и воткнула мне в причёску. Я улыбнулось ей и шепотом пояснило: — Хозяева обсуждают новые законы. Хотят вести нелегальный бизнес. — Уроды, — тихо рыкнула она, нервно ударив хвостом по ногам. — Если бы не печать, передушила бы половину, а другую поджарила бы живьём к праздничному столу. Здорово будет, если они прогорят на чем-то, а? И я неожиданно ощутило, что мне слишком просто с ней согласиться.