На краю гибели

- Почему именно он? – спросила она, еще не зная, что об этом всем думать, но уже будучи уверена, что ей не понравится эта идея. - Он – самый очевидный выбор, - ответили ей так, как будто это и в самом деле было очевидно. – Он умеет сражаться. Он умеет выживать. Нам нужны живучие воины. Те, кто отправляется в бой и возвращается назад. Именно так и выигрываются войны: в конце должно остаться больше солдат, чем у противника. Она подумала над этим. - Ему нет дела ни до кого, кроме себя. Он сбежит. - Мы можем заставить его сражаться. - Но как? - Мы поместим это желание в его разум. Барабаны войны, непрерывно зовущие его в бой. Мы даже и не спросим его самого. Ее это не убедило. - А если он нападет на нас, не на них? - Тогда мы покончим с ним. Мы знаем его, мы уверены, что его инстинкт самосохранения заставит его сотрудничать с нами, если его жизни будет угрожать опасность. Они знали о нем, но не его. Для них он был легендой, и для нее не намного большим, и она не верила, что этого хватит. Она не собиралась обращаться к тому единственному, кто знал. - Он никогда не смирится с тем, что вы сотворите с его сознанием. Я боюсь, что он возьмет барабаны, что вы дадите ему, и повернет их против нас. Они предусмотрели и это. - Он не узнает, - убеждали они. – Мы изменим его воспоминания, как только извлечем его из матрицы. Ему будет казаться, что он слышал их всегда. Что они были с ним целую вечность, отдаленное эхо всех его регенераций. - Он все еще может пойти против нас, когда все закончится, - предрекла она, желая убедить не их, но себя, в том, что то, что они задумали, было ошибкой. - Мы казним его, как только перестанем в нем нуждаться. – Как легко и непринужденно они произнесли эти слова. Он был преступником и не имел права ни на что. Что до нее, она была в отчаянии, и морали не было места в ее гибнущем мире. - Сделайте это, - сказала она.