110 процентов

Обычная ночь, согревающая, обволакивающая, прямо как топлёное молоко. Только вот тишину весенней блажи прерывает громыхающий звук несущегося по улицам окраины Лос-Анджелеса мотоцикла. Водителю, похоже, плевать на красный свет светофора, и он, как можно сильнее вдавливает педаль газа. Через несколько минут он наплевательски бросает свой «харлей» у дорожки тротуара, пулей бежит к лестнице, которая ведёт к родной станции метро. Минуты ожидания нужного поезда превращаются во всепоглощающую вечность. Наконец-то, нужная молодому человеку электричка приходит на станцию, очевидно, что в такое позднее время она последняя. Парень в одно мгновение заскакивает в электропоезд и начинает судорожно набирать номер на своём телефоне, кусая губы прикладывает аппарат к уху и зыркает глазами, но как по иронии судьбы-злодейки, кто-то на другой стороне провода даже не думает поднимать трубку. Молодой человек с силой сжимает телефон в руке и, кажется, по экрану новенького «самсунга» проходит немаленькая трещина. Тот силой запихивает сотовый в карман, обречённо вздыхая и садясь на одно из сидений. Стук в дверь. Такой долгожданный, родной, любимый, но всё же колкий. Ты слышишь этот стук, но даже не думаешь открывать, нет. Всё гораздо сложнее. Ты уже потеряла счёт времени, пока ты сидела по ту сторону двери и просто плакала в голос. Тебе больно, обидно, и он это знает, отчего тебе становится ещё хуже. Два месяца ожидания, пока он был в туре, многое изменили — ты стала каждый день судорожно, со слезами на глазах проверять его статус во всех социальных сетях, ведь ты боишься, что больше не будешь одной единственной. Тебе страшно, и он это знает, кажется, даже провоцируя на новые истерики по телефону. Ты знаешь, что он занят, у него работа и всё такое, но жгучее, липкое чувство страха и обиды каждый день переполняет тебя. Ты знала, на что шла, когда соглашалась на эти отношения, но ты всё равно любила и чувствовала его любовь даже на расстоянии. Ты не спишь ночами, думая, что он сейчас с другой, говорит ей слова, которые предназначались тебе, гуляет с ней, нелепо смеясь, в конце концов трахает её, выкрикивая матерные слова осипшим от криков голосом. Но нет. Несмотря на все твои мысли, ты веришь ему, потому что любишь. Потому что ждёшь. Потому что никто другой тебе не нужен и нужен не будет. Но сейчас, ровно в эту минуту, ты сидишь и захлёбываешься слезами, прижимаясь спиной к двери, в которую он уже минут десять стучит. А всё потому, что вчера ты позвонила ему прямо с утра, чуть продрав глаза, и сказала, что любишь, любишь больше всего на свете, а он обещал приехать вечером. Ты, забыв про все дела, кинулась убираться и приводить себя в порядок, подготовила столик для романтического ужина, ждала его, ждала, ждала, ждала час, два, три, а этот чёртов Мин Юнги, мать твою, удосужился отправить только смс-ку в час ночи, что, возможно, задержится, хотя сам клялся быть дома в семь вечера. Ты слышишь, как что-то с шелестом упало около двери с той стороны. В дверь больше никто не стучит, а примерно через секунд двадцать ты слышишь, как открываются двери лифта. Ты моментально выбегаешь из квартиры, ведь дверь даже не была закрыта. Взгляд мгновенно падает на букет, который лежит у тебя в ногах. Слёзы, как ниагарский водопад льют с новой силой. Это алые розы, твои любимые. Ты поднимаешь букет, и из него выпадает маленькая карточка с до боли знакомым почерком: «Прости, мелкая. Я тебя люблю, Т/И». Какой же ты идиот, Мин Юнги Ты прямо в халате и в тапочках, с растрёпанными волосами и уже в конец опухшими глазами бросаешься на лестничную площадку, на лифт времени у тебя нет. Ты резкими движениями, придерживая перила, быстро преодолеваешь ступеньки и со скоростью хищного ястреба бросаешься на улицу. — Юнги, подожди! — ты со всей силы кричишь на весь двор, ведь тебе плевать, что некоторые люди пытаются спать, тебе плевать, потому что тебе хочется разорвать этого засранца на клочья. Он оборачивается и смотрит на тебя, так искренне, так по-родному, и у тебя сердце в пятки уходит, потому что из-за взгляда этого паршивца стыдно стало тебе. Ты кидаешься к нему, а он делает шаг вперёд. Вы смотрите друг на друга, а у тебя глаза жжёт от слёз. Ты смотришь на него исподлобья, а потом со всего размаху отвешивает ему смачную пощёчину, потому что он заслужил. Юнги смотрит на тебя сначала ошарашенно, а потом улыбается и заливается смехом. А ты понять не можешь, то ли это ты с катушек слетела, то ли это твой горе-парень совсем уже рехнулся, и в конце концов ты останавливаешься на варианте, что вы оба друг друга стоите. Пока ты думаешь, он медвежьим способом сгребает тебя в охапку и зарывается носом в волосы, а ты уже злиться не можешь — растаяла. Он скалится, не отпуская тебя, а ты пихаешь его коленкой. — Это не смешно, Мин «засранец» Юнги, — отчеканиваешь ты и дуешь губки. А он смеётся. Вот же сволочь, а. — Я тебя люблю, даже когда ты меня убить хочешь, — сипит он тебе куда-то в плечо, а ты размякаешь, и глаза у тебя становятся противно влажными. Ты шмыгаешь отчуждённо, а он ставит тебя на землю и смотрит прямо в лицо. Ты пытаешься взгляд отвести, но, ха, как противиться самому Юнги — ты, наконец, поддаёшься, а он вытирает у тебя слёзы. У него руки такие тёплые, шершавые, но мягкие, любимые. Ты берёшь его за запястье и оставляешь его руку на своей щеке — признаёшься, что тебе этого не хватало. Отводишь взгляд, а он целует тебя в губы, как в первый раз, нежно, так, как будто боится сломать. А тебе уже всё равно, в голове пусто, ты просто цепляешься за него руками и ногами, прижимаешься, как в последний раз, и сердце, как ошалелое колотится. А он тебя с ума сводит, целует в щёки, в нос, в губы, везде, а ты ответить не можешь, потому что двигаться не хочешь, просто держишься за него. И внутри всё заполняется, как будто двух месяцев расставания не было, да и тебе уже плевать, ты просто оседаешь в его руках и плачешь. — Мозгов у нас нет, Юнги.