electricity

…При взгляде на Тора у самого Локи по спине пробегает разряд. Он непроизвольно вытягивается в струнку, выпрямляя и без того прямую спину, и чуть прикрывает глаза – самую малость, так, что и незаметно вовсе со стороны – по крайней мере, ему хочется на это надеяться. Молнии у Тора на кончиках пальцев, молнии у Тора – на подрубленных насильно висках, молнии у Тора – само естество; сверкает, рождая электричество, Торова сущность, а внешнее – просто проявления необузданного божественного порыва. Локи изнутри закусывает нижнюю губу, чтобы не издать звука, чтобы не поняли, каково это – через несколько сотен футов кожей ощущать чужие порывы и разряды, бегущие по телу, чтобы не сдать и не сдаться – никогда еще не было такого предельного желания, никогда прежде его не связывало с Тором что-то, выходящее взаимосвязью на уровень телесный. Это почти пугает – новизной, не смыслом; смысл – всё так же – в том, чтобы оказаться ближе, ощутить не эхо чужой силы, а сам её источник – названого брата прямо здесь, глаза в глаза, кожа к коже. И ему это удаётся – позже, много позже, по истечении многих миль, часов и смертей – когда на торово сомнение он отвечает тихим «я здесь», и бог грома весь рябит от сапог до макушки от пробежавших по телу разрядов. У Локи бегут мурашки – созвучно, согласно и уже почти мучительно – и непонятно, кто сокращает расстояние, хотя, наверное, всё же Тор, потому что в следующую секунду Локи осознает себя опирающимся лопатками на дверь каюты. Бог грома стоит почти вплотную, но это дьявольское «почти» состоит из пары дюймов, которые кажутся непреодолимыми. Слева от головы Локи в дверь упирается могучая рука, прямо перед глазами оказываются сжатые в тонкую линию, чуть подрагивающие то ли от напряжения, то ли от ряби разрядов, губы. Пара рваных выдохов до потери самообладания – после них уха касается легчайший сполох, и третий выдох становится больше похожим на стон. Электричество щекочет кожу головы будто изнутри, стекает по кивательным мышцам за воротник, прошивает болезненно-приятной дрожью поясницу и коротит взгляд на чужих губах. Радужка Тора – грозовое облако, внутри – полыхает и грохочет, и грохот этот отдается гулким эхом в грудной клетке Локи. Следующий разряд проскакивает между – за мгновение до касания – их ртами, а потом время будто отмирает, и торовы руки сжимают с двух сторон изящное лицо, и оба они стонут в голос от торжества того, как смешиваются воедино и дополняют друг друга вкус, запах, шорох одежды, обрывки цвета, текстуры под пальцами; от того, как кружится и плывет голова и как то и дело проскакивают между ними электрические разряды – жидкое серебро, приятно жалящее Локи в местах, к которым Тор прикасается. Иголочками по левому предплечью, змеящейся линией поперек живота, тонкой проволокой вниз по бедру. Громовержец целует-кусает его за шею, и тонкие пальцы Локи ощутимо дрожат на его плечах, потому что самостоятельно держать равновесие под таким напором невозможно; тем временем Тор крепко вжимает его бедра в свой пах, впившись ногтями в чужие ягодицы и искря этой связью ощутимо и остро. Локи глухо стонет, пластаясь по стене; в его штанах оказывается сильная рука, и мысленного ресурса совершенно недостаточно для того, чтобы заклинанием снять одежду. Минута до того, как Тор сожмет широкой ладонью вместе оба их члена, и перед закрытыми глазами Локи, вторя торовым вспышкам, заскачут сполохи, и каюта, кажется, схлопнется во что-то близкое к сингулярности, потому что нельзя, чтоб было столько всего… Когда Локи осознает себя, в его ухо тяжело дышит Тор, между ними липко, а по телу пробегают остаточные искры электричества. Вокруг царит кромешная темнота.