Морские пейзажи

Это было плохой идеей. Очень плохой идеей. Настолько плохой, что у Ванитаса не нашлось внятного аргумента, почему не стоит идти в этот день на пляж. Особенно вечером. Особенно в ветреную погоду. Но кто и когда слушал Ванитаса, особенно, когда из аргументов только мокрый песок, холодный ветер и скорый вечер? Правильно, никто. Вот и его подруга не слушала вот уже получасовую лекцию о том, что им бы пройтись по домам, посмотреть, что осталось — может и на билеты обратно денег нашли — а не тащиться на унылый пляж. Беата неровным шагом, но крайне уверенно, шла по заросшему пляжу, высоко подняв платье, чтобы оно не цеплялось в траве. Она давно не была у моря, потому не обращала внимание на недовольство Ванитаса, который никак не мог успокоиться, все пытаясь казаться более взрослым и рассудительным, чем он есть. Беата закатывала глаза, слыша уже которое «будут очень холодно, а у нас пледа нет». Она прекрасно знала, что сам Ванитас очень и не против сейчас даже с разбегу кинуться в море, но, будучи подростком, он имел крайне раздражающую привычку делать все наперекор. Наперекор ей, Беате, что несказанно раздражало, и от убийства девушку отделяло только самообладание. Ветер трепал наспех собранные в пучок кудрявые волосы и Беата думала, что как все же хорошо, что она умеет собирать волосы почти не глядя — сейчас бы эти тяжелые черные пряди лезли прямо в лицо, что и происходило с Ванитасом, но уже с его волосами. Он, почти неслышно ругаясь, придерживал свой хвост относительно свободной рукой, при этом держа в ней же корзинку с едой и покрывалом. Ванитас был поразительно многофункционален. Босая на одну ногу, девушка мысленно просила бога дать ей выдержки и сил не утопиться в этом самом море, когда Ванитас опять начнет причитать. Или, может, убить Ванитаса, только вот в одной руке были туфля и чулок, а вторая рука на локте самого Ванитаса, так что сегодня ему несказанно везло. Но, на её счастье, его сейчас больше волновал поиск места, где можно сесть, и Ванитас наконец замолчал. Только заботливо подставил свой локоть, когда Беата запнулась о кочку и чуть не потеряла равновесие. В былые времена ходить все же было легче. — Учти, я тебя к морю тянуть не буду, — для своих семнадцати лет Ванитас очень уж вредный. — А меня и не надо — сама доползу, — Беата специально сжимает ему локоть очень сильно, чтобы потом точно были синяки. Может хоть поразмыслит над своим поведением. — Здесь и сядем, — она неопределенно махнула рукой куда-то в область участки с высокой травой. — Ну как хочешь, — Ванитас пожимает плечами и отпускает подругу. Ванитас сразу же принялся расстилать тонкое покрывало, что захватил с собой, и мысленно хвалил себя, что все не зря. Только вот постоянный ветер мешал в полной мере наслаждаться триумфом — его еще не очень длинные волосы так и лезли в лицо из-за порывов ветра, так что приходилось жмуриться и регулярно отмахиваться, чтобы смахнуть надоедливые пряди. Хорошо, думал Ванитас, что Беата сейчас стоит поодаль и всегда заплетает волосы — еще несколько прядей в лицо он бы не пережил. Беата же стояла и думала только об одном: прилично ли будет скинуть юбку прямо тут, или нет? Чего там Ванитас не видел — женских ног? Одной ноги, точнее, вторая же сейчас и являлась причиной этого настойчивого желания — протез на ней натирал. Беата так торопилась поскорее уйти из города, что не обратила внимания на легкий дискомфорт при ходьбе, который со временем стал отнюдь не легким, и в итоге занимал почти все мысли. Не считая постоянных возмущений Ванитаса. Однако и терпеть уже было невыносимо. Беате было глубоко плевать на правила приличия — не с её образом жизни — но все же часть от воспитания в приличной семье у неё осталась. Потому добрые полминуты девушка размышляла о том, сможет ли отстегнуть все ремни, поправить протез, и застегнуть обратно, при этом ничего не видя, ведь если не снимать юбки, то её можно поднять, но настолько высоко, что уже нет разницы, на неё юбка или нет, а вот надевать все обратно может быть сложно и долго, так что… Решение было простым и незатейливым: зашуршали нижние юбки, Беата подняла весь этот белый ворох на уровень груди и принялась ослаблять ремни на ноге. — Вот представь, — Беате нравится комментировать неловкие ситуации, — что бы сказал какой-нибудь престарелый и достопочтенный джентльмен, увидь он нас сейчас. — Если бы тут еще остался хоть еще один джентльмен, способный нас увидеть и осудить, — Ванитас наконец заканчивает и поворачивается к собеседнице, но тут же отворачивается. От Беаты не скрывается этот мимолетный взгляд и, кажется, Ванитас покраснел? Беата очень держится, чтобы не засмеяться и не отпустить какую-нибудь пошлость, но вовремя напоминает себе, что Ванитас — подросток, так что говорит, посмеиваясь: — Что, никогда не видел женских ног? — Больно нужны мне твои ноги! — Ванитас говорит резко и с плохо скрываемым смущением. — Если тебе интересно, то на них тоже есть веснушки, — Беате так смешно, что она с огромным трудом сдерживает смех. — Садись уже! — Ванитас сам демонстративно садится на покрывало, на котором уже разложены закуски, и, не менее демонстративно, отворачивается. Беата находит это в некоторой степени очаровательным. Беата только решает, что надо бы прекратить и не издеваться над парнем, а то ж он может действительно обидеться. Так что скоро заканчивает с поправлением протеза, с шорохом опускает юбку на место и садится рядом. Больше всего сейчас её интересует даже не красное лицо Ванитаса, а корзинка, которую он до того нес в руке. Там она припрятала кое-что, могущее оживить этот вечер, а именно, гвоздь программы, — бутылку вина. По правде, более весомым мотивом прийти сюда была не тяга к морю, а желание выпить под шум волн. Беата извлекает из корзинки бутылку, любовно обтирает салфеткой и принимается открывать. — И это?.. Вино? — Ванитас недоверчиво смотрит на мутную бутылку, которая где только ни была, судя по виду. — Причащальное вино, — Беата, кажется, горда собой, — украла у пастыря. — Зачем красть? Могла бы просто взять. — Это было до, — Беата не особо слушает, заинтересованная больше в открытии бутылки, чем в поддержании разговора. С громким «хоп» пробка все же извлекается из бутылки, а Беата, довольная, сразу же пьет с горла. Она не планировала делиться с кем-то, потому никаких стаканов, все же всё на одну персону. Но Ванитас смотрит глазами жалобного оленя, совсем не скрывая своего любопытства, и пить под таким взглядом неуютно. Она молча протягивает Ванитасу бутылку, а тот делает робкий глоток. И сразу же возвращает, с тихим «какая гадость». — В следующий раз привезу тебе что-нибудь нормальное, — Ванитас наскоро пытается заесть послевкусие бутербродами. — В твои семнадцать лет и я так думала, — Беата безразлично делает еще глоток, ведь на её вкус слишком разбавлено водой, — а сейчас вот пью все, что горит. — Ну так и я до твоих двадцати двух не дорос, — Ванитас язвит в ответ. Беате как никогда до этого хочется ударить Ванитаса бутылкой, но она не успевает ничего сказать, как он начинает первым: — Могу я?.. — Ванитас тянется к рогу, что висит у неё на поясе. Беата мучительные две секунды переваривает вопрос, потом смотрит сначала на Ванитаса, потом на рог, а затем обратно на Ванитаса. В голове только закономерный вопрос «а тебе вообще зачем? Пары часов назад было мало?», но она говорит: — Конечно, только ничего у тебя не выйдет. — А вот и выйдет, — Ванитас дуется как ребенок, но все же отстегивает рог от пояса. Ванитасу, по правде, сам рог нравится даже больше, чем следствия применения по прямому назначению. Он точно не знал, из рога какого животного сделан сам рог, но его глубокий красный оттенок определенно нравился. Больше нравились только золотые миниатюры, изображающие сцены охоты, от начала и до конца. Вот на первой охота только выезжает. На второй гончие уже взяли след и гонят добычу, Ванитас только не понимает, отчего убегающий силуэт кажется смутно знакомым. А вот на третьей собаки терзают жертву, а охотники готовы добить. Ванитасу нравится этот рог. Он набирает в грудь побольше воздуха, подносит рог ко рту и… ничего. Несмотря на все усилия, рог не издает ни звука, даже свиста выходящего воздуха, его тоже нет. Но Ванитас не сдается и за первой попыткой следует вторая, а за ней и третья. Ванитас пошел бы и на четвертый заход, если бы Беата грубо не выдернула рог у него из рук, и не повесила обратно на пояс. — Видишь, ничего не вышло. Дуть в него может только владелец, так что… — она хочет добавить что-то про то, что, если бы каждый мог использовать вещи вроде этой, то какой невообразимый хаос бы творился в мире. Но молчит. — Но как тогда ты… В смысле, ты же его украла, — на лице у Ванитаса прямо написано, как он пытается осмыслить полученную информацию. Беата уже хочет и рассказать всю правду, но не успевает, так как Ванитас продолжает: — в любом случае, мне нравится результат. Масштабно и быстро. Беата поджимает губы. Это именно та тема, на которую она хотела бы не говорить с ближайший десяток лет, но если так и дальше пойдет, и она продолжит помогать Ванитасу, то останется не так уж и много от населения франции. — Не хотела начинать, но, Ванитас, — её тон серьезен и Ванитас даже отвлекается от очередного бутерброда, — мне не нравится, что ты так легко к этому относишься. Да, у нас не получилось обезвредить «больного» с первого раза, да, мы оба пострадали, но это не повод звать Охоту! Не повод! Я пошла на это только потому, что дела были совсем плохи, но ты слишком полагаешься на рог. Ты очень уж безрассудно относишься к жизни других, и если что-то не выходит, то тебе проще избавиться, но… Это не выход! И не в масштабах города! — Нет, я не… — парень сидит напротив, явно стушевавшись и не зная, что ответить. Он опускает взгляд и откладывает еду. По сути, Беата права — он, мало того, что струсил при первых же трудностях, так еще и буквально довел все до того, что его подруге пришлось призвать Охоту, теперь они буквально здесь одни. — Я просто, — Беате и самой неловко, она думает, что была слишком уж резкой, может быть, — я не хочу повторения инцидента в Бурже, понимаешь? — Так такого и не повториться! — в Ванитасе вновь появляется энтузиазм, — этого захолустья даже на карте нет, так что никто и не заметит, я обещаю! Тут и городом-то назвать нельзя — деревня на тридцать человек. Ванитасу всё еще неуютно под этим осуждающим взглядом, потому он продолжает: — А так же я, Ванитас, торжественно клянусь и обещаю, пред лицом Беаты Морель, что отныне, как самый ответственный доктор, буду до последнего бороться за «больного» и не убивать его, — для большей пафосности и официозности даже руку на сердце положил. Но вместо ожидаемой благодарности, или, хотя бы, слов прощения, Беата только смеется. Она как раз в этот момент делала глоток вина, потому сейчас старалась не смеяться, чтобы все не вышло обратно. — Тоже мне, «доктор», — с насмешкой комментирует девушка, когда смех проходит, — свою собственную руку не смог забинтовать, когда тот вампир тебе её разодрал. Теперь у тебя словно на каждой руке по метке. — На себя бы посмотрела, — Ванитас отворачивается и делает вид, что страшно обижен. Он и сам отлично знает, что крайне плох во всяких докторских вещах, но не может не огрызаться. — Твой синяк тоже не обработан. Беата закатывает глаза. Пару часов назад она получила достаточно сильный удар по лицу, потому уверена, что избежать огромного синяка на скуле будет невозможно. Что уж там, он уже начал вырисовываться, предательски синея под тонкой светлой кожей и как бы крича «смотрите, ребята, я прямо тут». О незаметном побеге и думать нечего, с такой-то заметной приметой. Только слепой не обратит внимания на женщину с огромной гематомой на лице. В итоге Беата ничего не отвечает, а возвращается к вину. Алкоголя в бутылке чертовски мало, а из-за сильной разбавленности оно даже не пьянит, так что она уже жалеет, что не взяла второго покрывала. У моря холодно. И если до того было еще терпимо, то сейчас обнаженная нога стала мерзнуть, так что естественным порывом было обратно надеть чулок и туфлю. Зря она не послушала Ванитаса и полагалась на алкоголь — он сейчас совсем не греет. Ванитасу-то хорошо, у него есть его это пальто, до ужаса странное, с дырявыми рукавами, но все же. А Беате же остается только зябко ёжиться от каждого порыва ветра, которых все больше и больше. — Пойдем, всё-таки, посмотрим, что там в домах осталось, — Беата встает с покрывала, — но придется тебе еще посмотреть на мои ноги — не хочу запачкать подол, — она усмехается и протягивает Ванитасу руку, чтобы тот встал. Ванитас несколько секунд смотрит на протянутую ладонь расфокусированным взглядом, словно это он пил, а не Беата. Ему надо немного больше времени, чтобы осмыслить предложение, хотя в первый раз именно он его и озвучил. И, в конце-концов, он говорит: — Ну пошли.