«Какими бы вы не были сильными, не расставайтесь с любимыми»
***
Размеренное тиканье часов разбивает глухую тишину, сейчас царящую в уютном полумраке. Пижамная футболка чуть задралась, и обнаженные участки бледной кожи покрылись неприятными мурашками. Лезть под одеяло, ворочаться в стылой постели до глубокой ночи, а после, не удосужившись стереть с щек несколько горячих капель, — в небытии засыпать, лишаясь сновидений. Словно умираешь на несколько часов. Иногда Жене просто не хотелось «воскресать». Тереть болящие и наверняка заметно покрасневшие глаза, а после снова и снова заставлять себя подниматься со скомканных простыней и плестись в ванную комнату. Выкручивать вентиль холодной воды до упора и подставлять хрупкое тело беспощадному напору ледяных струй. Иногда Медведевой хотелось кричать, глядя на своего осунувшееся отражение в зеркале над раковиной. Влажные космы каштановых волос, беспорядочно разметавшиеся по плечам, дрожащие пальцы, пытающиеся привести их в порядок и, хуже всего, это унылое выражение лица. Девушку не покидало ощущение, что в жизни что-то явно пошло не так. Пасмурное небо и мелкие капли холодного дождя, нередкого гостя Торонто, как нельзя хорошо передают сжирающую изнутри апатию, и Женя нарочно выходит чуть раньше положенного, чтобы позволить себе не спеша дойти до катка и насладится весьма противоречивой в это время года погодой. В Москве, должно быть, сейчас тепло. Возможно, даже жарко. Жене почему-то вдруг думается, что скучать по неуравновешенному и непредсказуемому климату России, находясь в стабильной в данном вопросе Канаде, несуразно и очень глупо с её стороны. Вымученная улыбка на бодрое «HeIIo» от Орсера и натянуто веселое приветствие команды. Юдзуру, кажется, вновь шутит о чем-то насущном, шнуруя коньки и добродушно улыбаясь в своей обычной манере, излучая позитив и создавая вокруг себя какую-то особую атмосферу, находиться в которой всегда было очень уютно и легко. Парень ободряюще хлопает Медведеву по плечу и выходит на лед, а Женя еще несколько секунд тратит на злосчастную шнуровку и следует его примеру. В срочном порядке необходимо ставить новую короткую программу. Когда тренер интересуется ее мнением по поводу посвящения и главной составляющей программы, фигуристка бросает короткий взгляд на потухший дисплей смартфона, а после, рвано выдохнув, протягивает мужчине флешку со скаченной ранее музыкой. — Очень знакомый мотив, кажется, это что-то из классики, верно? — интересуется Орсер, внимательно вслушиваясь в мелодию. — Ты переделывала ее, верно? Звучит насыщеннее, нежели оригинал. — Это одна из аранжировок, — поясняет Женя, стараясь не показывать собственного волнения. — Она… Очень дорога мне. — Катать ее будет сложно, ты ведь понимаешь? Очень много ярких акцентов. Мы сумеем поставить тебе достойную программу, но ты уверена, что справишься? — Справлюсь, — уверенно выпаливает Медведева, вглядываясь в сосредоточенные глаза тренера. — Я справлюсь, чего бы мне это не стоило. — Хорошо, ты можешь на меня положиться.***
Мысли путаются в голове, с сумасшедшей скоростью сменяя друг друга. Девушка бежит, не различая дороги, шаркая стертыми кедами по асфальту и совершенно игнорируя застилающий глаза дождь. Настойчивая вибрация вынуждает все же остановиться и выудить мобильник из кармана, принять вызов и прижать барахлящий динамик к уху. — Алина… — тихий, пропитанный напускной, казалось бы, непоколебимой уверенностью голос. — Скажите, что это неправда. — Послушай… — Просто скажите! — срывающийся на мольбу, хриплый голос. — Ну пожалуйста… Тишина. Пульсация в висках. Сбившееся дыхание в этот момент кажется удушающим, и сердце ухает куда-то вниз, разбиваясь на тысячу осколков в унисон с крупными каплями дождя. — Мне жаль, но это правда, Алина. Медведева уходит к канадскому тренеру. Но это ведь не конец света, мы должны… Дрожащие пальцы наугад сбрасывают вызов, после пихая телефон в карман промокшей байки. Загитова прячет лицо в ледяных ладонях и думает, что Женя была права, и под дождем плакать действительно выходит по-особенному. Словно весь мир плачет вместе с тобой.***
Телефон разрывается от очередной перечни сообщений, просьба о встрече — в каждом. Алина зажимает рот ладонью, срываясь на немой крик, читая каждое. В квартире темно и пусто. Загитова кутается в плед и утирает его колючими краями слезы, натирая щеки. Завтра они припухнут и станут косвенными доказательствами сегодняшней истерики. Это не кажется важным сейчас. Хрупкое тело некрасиво, неестественно ломается в практически осязаемом приступе боли. Отчаяние и бессилие, кашель и приступы тошноты. Тонкие пальцы на ощупь находят нужную кнопку и выключают мобильный телефон, отбрасывая его в сторону и тем самым погружая квартиру в кажущуюся инородной, чужой и оглушающей тишину. «Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позже»***
Наспех собранные волосы, огромные мешки под покрасневшими глазами и нездоровая бледность. О да, Медведева выглядела просто сногсшибательно, подпирая холодную стену зашарканного, до боли знакомого подъезда, натянув капюшон серой кофты до самого носа. Легкие быстрые шаги и тонкий силуэт появляется на широком лестничном пролете. Женя дергается, должно быть, слишком резко и рвано, хватая Загитову за тонкое запястье и с силой притягивая к себе. Руки обхватывают худенькие плечи, и бледные губы касаются темных прядей в невесомом поцелуе. Девушка жадно вдыхает такой родной запах яблочного шампуня, словно впервые за последние несколько дней может полноценно дышать, и в ответ на резвую попытку отстранится сжимает Алину в объятиях еще сильнее. — Отпусти, — шепот. Такой тихий и неуверенный. Боже, это ведь практически мольба! — Я не могла уехать не попрощавшись, — полный горечи голос звучит как приговор. — Лгунья, — шипит Загитова в ответ и с силой вырывается из чужой хватки, бегом преодолевая последние пролеты и пулей вылетая из подъезда. — Трусиха, — в пустоту роняет Медведева, стирая слезы с щек шершавым рукавом.***
— Ты совсем перестала работать, Алина! Что ты делаешь, где ты витаешь?! Загитова жмурит глаза, рвано выдыхая, и скользит прочь, игнорируя остальные выкрики тренера. Она расшнуровывает коньки, стягивает форму, даже волосы распускает, нарочно с силой оттягивая их в стороны так яро, словно физическая боль и впрямь может избавить ее от всего того ужаса и пустоты, что царят внутри. Уже в дверях девушка сталкивается с Тутберидзе. Хочет пройти мимо, не желая выслушивать очередной поток сухих претензий и недовольства, но ее с силой хватают за локоть и вынуждают покорно замереть на месте. Чужие руки обхватывают хрупкое тело, неожиданно заключая Загитову в крепкие объятия. И Алине больше не хочется терпеть, сдерживать себя и что-то кому-то доказывать. Ей плохо. Она словно рушится изнутри. Как какая-то программа в режиме самоуничтожения. Нескончаемый поток слез, тихие всхлипы, разбивающие тишину, и теплая женская рука, заботливо гладившая темные пряди. — Я не могу дышать… — точно в бреду шепчет девушка. — Мне кажется, что я сейчас умру. — Знаешь, некоторые люди находят в себе силы жить ради прошлого. — Но что делать, если я не могу смириться с мыслью о том, что у нас нет будущего? — горько усмехается Загитова, глядя на Медведеву, сверкающую улыбкой с синей дверцы ее шкафчика.***
Знакомый запах озона бьет в нос и вынуждает еле заметно поморщиться. Трибуны шумят, дикторы вещают: «Евгения Медведева, Россия!». Миллионы глаз сейчас устремлены только на нее, на нее одну, а ноги подкашиваются от одного единственного взгляда карих глаз. Небрежно брошенная фраза перед решающим прокатом: — Смотри только на меня. Как будто она способна иначе! Прожектора, музыка, прыжки. Загитова с силой сжимает край бортика, а после, тыльной стороной ладони, в неком защитном жесте, прикрывает лицо, все еще не в силах перестать смотреть. Каждое движение, каждый жест, акцент и взгляд, все это — ей, ей одной. Женя катает так, как не катала никогда. И Алине хочется выбежать на лед прямо сейчас, никого и ничего больше не дожидаясь. Просто вцепиться в Медведеву руками и ногами и никогда больше никуда её не отпускать. Она вся такая внеземная, от ресниц до точек, что вера в это признание, без слов кричащее в свете софитов, кажется попросту невозможной. Последние аккорды, и сердце разбивает такты с ними в унисон. Загитова несколько раз неверяще моргает, осознавая реальность происходящего, а после, уже и сама не вспомнит как, просто оказывается в нескольких метрах от тяжело дышащей Медведевой, по щекам которой одна за другой скатываются горячие капли. Знакомый запах, руки, кожа… Боже, словно им наконец позволили дышать. И ведь душили друг друга сами! Красный и черный слились в холодном свете. Вой толпы, цветы, игрушки и прочая мишура. — Я больше никогда тебя не брошу. — Я больше никогда тебя не отпущу.