But I hear sounds in my mind Brand new sounds in my mind But honey I'll be seein' you 'ever I go But honey I'll be seein' you down every road I'm waiting for it, that green light, I want it Lorde — Green Light.
— Когда я могу выходить на работу? — Хоть сейчас, мистер Джонс. ЭфПи кивает с улыбкой, всматриваясь в лицо Вероники Лодж, бывшей золотой девочки, настоящей змеи и будущей королевы если не Нью-Йорка, то Ривердейла точно. Вероника сидит с идеально прямой спиной у барной стойки и водит носком туфли цвета марсала вправо-влево. — Как ты себя чувствуешь? — Хорошо, на удивление, — она отрывает голову от разглядывания нового меню и смотрит на ЭфПи. — Всё равно это были кровавые деньги. Не стоит переживать. — Как твоя мама? — Мама держится, — Вероника замолкает, подбирая слова. Облизывает губы и говорит непринуждённо: — Вроде как. По крайней мере, могло быть хуже. ЭфПи понимающе кивает, закрывая неприятную и болезненную для Вероники тему. Она возвращает меню обратно и говорит, что ей очень понравились идеи, а особенно сочетание ванили и шоколада в новом коктейле. Сочетание нового в себе ей тоже нравится.***
Специализация Вероники — лёд. Нужно выбирать отстранённость и безучастность, а не поддаваться гневу и ярости. Это Вероника уяснила ещё тогда, когда её семью пытались скинуть с Олимпа в первый раз в Нью-Йорке. Не нужно показывать, что тебя что-то задевает или волнует. Выбери безразличие, это ранит больнее всего. Этель Маггс, проиграв выборы президента школы и правой руки этого самого президента, решила идти ва-банк и выместить всю злобу на Веронике. Вероника как мантру повторяет, что её специализация — лёд, но она чувствует, что внутри неё целое горящее поле, пожар она потушить не в силах. И Вероника отвечает, когда на неё вновь выплескивается шоколадный коктейль. Она хватает стаканчик томатного сока с подноса Джагхеда и выплескивает красную жидкость на белую блузку в чёрный горошек Этель. — Я возмещу все убытки, — Лодж поворачивается к ошарашенному Джонсу и возвращает пустой стаканчик владельцу. Я возмещу тебе все убытки, вот что хочется ей сказать, но вместо этого другие слова срываются с её накрашенных губ.***
Гермиона Лодж не устаёт повторять, что они, женщины из семейства Лодж — змеи. Они приспосабливаются, впадают в спячку и сбрасывают кожу тогда, когда необходимо. Вот её мама — настоящая змея. Гермиона приспособилась к этой жизни (богатой, кровавой, несчастливой) так, что стала разменной монетой Хайрема. Стала и даже не пыталась бороться, растоптав всю свою гордость и похоронив достоинство. Вероника не может быть настоящей змеей. Вероника огрызается и препирается, вставляя палки отцу в колёса («Папочка, я купила «Белого Змея», извини-прости, но мне не жаль») и работая в тандеме с Джонсом-младшим («Доверься мне и поторопись, отвези меня в «Белого Змея»»). Вероника не может смиренно склонить голову (как сделала мама, некогда сильная женщина) и послушно следовать за папочкой. Вероника не приспосабливается и не впадает в спячку. Она томится в ожидании и наносит ответные удары.***
— И что мне делать? Джеллибин копирует выражение лица Джагхеда под названием «Очевидность» и наклоняется, обхватывая малиновыми губами нежно-голубую трубочку и втягивая в себя ванильный коктейль (они настолько родственные души, что пьют эту невыносимую приторную гадость с наслаждением). — А чего ты хочешь, Вероника? Это так странно — обсуждать свои проблемы с шестнадцатилетней и ждать от неё решение ситуации. Это так странно — обсуждать свои проблемы с сестрой Джагхеда Джонса, а не с Би, частью Би и Ви. Вероника мысленно себя одёргивает — нет больше никаких «Би и Ви, подружек навек», есть только разбитые сердца, горечь во рту и привкус утраченной части души. Бетти теперь не так ей близка, как не близок и Арчи, превратившийся в верную собачку её папочки. — Не знаю, — Вероника пожимает плечами, обтянутыми тонкой тканью чёрной (Кевин говорит, что «чёрный — что-то сексуальное») блузки и наклоняется вперёд, и ярко-алые неоновые лучи падают на её лицо, делая черты её лица острее и подчеркивая волосы цвета вороньего крыла. Джеллибин думает, что это — красиво. И эстетично. — Хорошо, перефразирую, — Джелл смотрит на отца и улыбается ему, получив ответную улыбку. Затем она наклоняется ближе к Веронике и заговорщически произносит: — Чего ты ждёшь? — Чуда?.. — неуверенно отвечает Лодж. Джеллибин откидывается на спину дивана и скрещивает ноги под столом. — Не-а. Не чуда, мафиозная принцесса, а зелёного света. Ты ждёшь момента, чтобы вырваться из-под гнёта отца, которого больше не любишь так, как боготворила в детстве, потому что, будем честны, Вероника, твой отец — ещё тот ублюдок. Ты ждёшь момента, когда позволишь себе отпустить Арчи, отпустить прежнего, оставить себе предыдущего, милого мальчика, которого ты встретила в свой первый день в Ривердейле. Ты ждёшь момента, чтобы начать жить так, как хочется тебе, а не твоим родителям, бывшему бойфренду или окружающим. Так чего ты ждёшь? Сигнала? Раздаётся звон колокольчиков. Вероника оборачивается, чтобы посмотреть на вошедшего, но Джеллибин резко хватает её за руку. — Что… — Если ждёшь, то это, чёрт возьми, он. Джагхед под взглядами Вероники и сестры медленно стягивает с волос шапку.***
Из зоны комфорта выходить тяжело. Вероника всю свою жизнь в этом убеждается (тёмные дела отца, его арест, переезд из Нью-Йорка в Ривердейл, о котором в «Большом яблоке» никто никогда не слышал), осознавая, что, вроде бы, должна была уже к этому привыкнуть и не бояться, но что-то каждый раз не давало ей так думать. Ей никогда не приходилось лишаться всего. «Змеи» в доме Фреда Эндрюса почтительно перед ней расступаются, когда она заявляется на вечеринку под руку с тётей. Сесилия прищуривается, отпускает племянницу и плавной походкой (как ходят супермодели) направляется к ЭфПи, поправляя ворот сделанной индивидуально для неё куртки. Сесилия Лодж — «Змея». Она и не пытается это скрывать. Джеллибин вертится где-то неподалёку, одёргивая тёмно-фиолетовую короткую юбку (а ещё убирая руки Свит Пи от этой самой юбки, они собирались повеселиться, а не подраться) и подрабатывая барменом на добрых началах (то есть, совершенно бесплатно). Бывшая в кубе (и девушка, и лучшая подруга, и дочь) замечает в толпе Джагхеда. Он что-то говорит Фогарти, держа в руках красный стакан с пуншем. Вероника облизывает пересохшие (почему-то) губы и слышит только один звук: звук своего дико (почему-то) бьющегося сердца. Всё вокруг расплывается, и Веронике кажется, что она нырнула в воды Свитуотер, прямо как Шерил. И Вероника решается. Она пробирается сквозь толпу веселившихся на вечеринке, уклоняясь от предложений потанцевать, провести ночь и угоститься алкоголем. Она чувствует себя в сцене-клише, но ничего не может с этим поделать, так как вся её жизнь — клише. Чёртово клише. Лодж оказывается напротив Джагхеда, прикусывая нижнюю губу. Фогарти тут же ретируется (Джеллибин оттаскивает его за капюшон толстовки), и Джагхед приподнимает бровь в недоумении. Она кладёт ладони ему на плечи, затем перемещает их ему на шею. — Вероника? Что ты делаешь? — Я ждала зелёного света, — произносит она и, обхватив его лицо ладонями, целует, заставляя наклониться к себе. Вероника вышибает всю почву из-под ног Джагхеда, её поцелуи со вкусом вишнёвой жвачки и съеденной со стола клубники. Не одна ты ждала, вертится у него на языке, скажи это ещё раз, просто, чтоб тебя, Лодж, скажи. И она повторяет.***
У мальчишек из маленького городка, как Ривердейл, в мечтах есть желание провести ночь с самой прекрасной девушкой (а ещё красивой и популярной, что выполняет Арчи) в городе. Это мальчишки, это гормоны, это естественно. Это прекрасный способ самоутвердиться и хоть немного поднять заниженную самооценку. В его романе главный герой остаётся со своей девушкой: милой, доброй и до приторности, до кариеса на зубах розовой, потому что так правильно, так должно быть. В его романе главный герой не думает о том, чтобы провести ночь с одной из самых популярных девушек в школе. Но не в жизни. Когда они вваливаются в прокуренный трейлер (и пусть Джей Би постоянно открывает окна и брызгает подаренными матерью духами), Вероника позволяет (почти) Джагхеду рывками снять с неё куртку («Эй, поаккуратнее, писатель, это тётина куртка») и повалить на скрипучий диван, на котором теперь на постоянной основе (приезд дочери) спит ЭфПи. Пальцы Джагхеда быстро находят язычок молнии на юбке Вероники (на ней та же одежда, что и на День рождения Арчи), и он тянет вниз, начиная раздевать её. Он оставляет россыпь засосов на её шее (вам какого оттенка, художник?) и изящных ключицах, пока она задыхается от электрических импульсов по всему телу и его горячего дыхания. — Где же твоя совесть, Вероника? — шепчет он, покрывая укусами-поцелуями её шею и скользя пальцами по её бедру. — Пошла по парням лучшей подруги? — Заткнись, Джагхед, — она затыкает его поцелуем, приподнимаясь и прижимаясь к нему ещё ближе. Ей становится легче, когда его пальцы сжимают её бёдра, когда он до крови прикусывает её нижнюю губу и тут же извиняется, потому что перестарался. Это неправильно, это странно, но ей плевать, когда под ними скрипит старый диван, и его спинка ударяется об стену. Вероника тонет, Вероника достигает «Титаника», лежащего на глубине трех километров, но ей плевать. Ему тоже.***
Солнечные лучи касаются земли и носков марсаловых туфель Вероники, когда она встречается с тётей посредине дороги. Сесилия склоняет голову, рассматривая племянницу с размазанным по лицу макияжем (прощай подводка), взъерошенными волосами, искусанными губами и помятой юбкой. Вероника держит пальцами цепочку с клатчем (всё дизайнерское, разумеется: и цепочка, и клатч), а пальцами второй руки держит куртку за ворот. — Получила свой зелёный свет, да? — Сесилия усмехается, запуская пальцы в гнездо на голове (пожалуй, не стоило пить с ЭфПи на брудершафт). — Да, — Вероника подходит к тёте и протягивает руку. Вероника не может быть настоящей змеей. Змеи не нуждаются в зелёном свете. Змеям не нужны обжигающие поцелуи, секс в заброшенном трейлере и цитирование стихотворений наизусть. Раньше Вероника нуждалась в зелёном свете. Вероника, переплетающая пальцы с пальцами Джагхеда перед полицейским участком, в зелёном свете больше не нуждается.