И наступила тишина

Все начиналось как в сказке. Хоть и на современный лад. Они виделись несколько раз, не разговаривали — только здоровались. Просто вместе ходили на бадминтон. Казалось бы, о чем им вообще говорить. Разные страны, разные языки, разная вера. И все же он не выдержал первый и попросил у общего друга её страничку в социальной сети. Она сначала напряглась, общение вела неохотно. А первое свидание и вовсе пыталась пропустить обманом. Не вышло. Идти куда-то с ним в первый раз — страшно. Мало ли что. Но он оказался на редкость милым и забавным, не таким. И она не о каждом так говорит. Дальше общение пошло охотнее, и она уже не понимала, почему эти ночные прогулки при минусовой температуре и просьбы выйти вместе покурить вызывают такое тепло на сердце. «Нет, я так не могу, я люблю другого.» Первый поцелуй застал их прямо на дороге напротив гипермаркета. Так по-школьному. Она отказала ему, объясняя все тем же «другим». Он принял. Второй, третий…восьмой поцелуи кружили ей голову, как ветер — снежинки у них под ногами. Он обнимал и просил всех высших остаться вот так вместе, уснуть. Она не была уверена, что сможет отказать. «Нам нужно остановиться. Так продолжаться не может. С этих пор — никаких поцелуев.» Они прекратили. Он не писал день, два — и она поняла, что влипла. Поняла, что без него уже все «не то». Вливала раз за разом чувства в уши всем, кто был готов слушать. Буквально всем. А потом обнаружила себя на его этаже, под его дверью. Все тот же общий друг написал ему и попросил выйти, сам ушел, тихо посмеиваясь над глупыми детьми. На этот раз она поцеловала первая. Просто не смогла устоять, когда увидела его таким растрепанным и взволнованным. Домашним, что ли. Она целовала-целовала-целовала, и по одному взгляду карих понимала, что эти два дня кругами Данте были не для неё одной. Он оставил ей красные метки на шее, и ей должно было быть стыдно, что они делают это прямо в коридоре, в общежитии, у всех на виду. Должно было, но как-то не было совсем. Он радовался как ребёнок и сделал их первое совместное фото. «Мне нужна неделя, чтобы подумать. Одна неделя, хорошо?» Он рассмеялся и попросил уменьшить срок, ведь семь дней — как семь столетий. А ей рядом с ним было так тепло и хорошо, что, кажется, она уже все решила. Он затащил её в свою комнату и просил остаться с ним, просил растянуть их объятия на целую вечность, и она подумала, что такое сказать мог только сумасшедший. Она ушла в пять утра, совершенно того не желая, а через пару часов соседки по комнате с трудом отходили от шока, разглядывая её кожу. — Так что, вы теперь вместе? — Хотела бы я знать. А потом она заболела. Прогулки в одних джинсах в минус двадцать дали о себе знать. Она выпала из жизни почти на неделю, и всю эту неделю он — рядом. Пропускал пары, чтобы сходить за лекарством. Покупал её любимый сок и фрукты, потому что услышал их разговор с матерью и каким-то чудом понял, что та советовала купить киви. Она пришла к нему в комнату, где он сделал ей салат — впервые в его жизни он сделал что-то подобное — и кормил практически с ложечки. Заботился так, что у неё дрожали руки от непередаваемых чувств. Однажды он пришел, просто чтобы проверить, как она. Сел на край кровати и держал за руку без слов, а она смотрела так сладко-сладко, довольно. — Что такое? — Ничего. Просто смотрю на своего нового парня. Ей казалось, что он покраснел. Он закрыл лицо её руками и целовал их, словно не верил. — Ты серьезно? — Абсолютно. После этого она перестала ночевать в своей комнате. Вообще. Он подарил ей одну из своих старых маек, из которой уже давно вырос, и беспрестанно говорил о том, какая она красивая в ней. Она таяла инфантильно и глупо. Он собирал её волосы со своей подушки, не переставая этому умиляться. Вдыхал её запах при каждом удобном случае и не мог уснуть, пока она не приходила к нему — даже поздней ночью. Она всегда была так занята домашним заданием, но это все равно не было поводом отказать ему в двадцатиминутном перекуре вкупе с объятиями и поцелуями. — У меня совершенно нет времени, но я так хочу тебя поцеловать. Можешь придти на минуту? — Могу. И он приходил. И он целовал. Ровно минуту. А потом она снова убегала учить-учить-учить. Ей казалось, что она влюбляется за считанные дни. Когда они остались одни на целые выходные — она подумала, что нашла свой рай. Они вместе готовили, ужинали, играли и смотрели Титаник — его любимый фильм, между прочим. Он не отпускал её руки и все так же крепко обнимал во сне. Она пропустила сорок минут пары, просто потому что не хотела покидать их кровать. С ним было так тепло и чувственно, что никакие зачёты не могли заставить её это сделать. Она поняла, что что-то идёт не так, когда он не захотел оставаться с ней на ночь. И когда на следующий день он вел себя как чужой. — Что происходит? Ты в порядке? — Все хорошо. И это не было правдой на все сто процентов. Ему понадобилось три дня, чтобы собраться с мыслями. — Я решил вернуться назад. К себе. Ей казалось, что звон разбившейся на осколки надежды был слышен в Китае. Она не плакала. И почти не расстроилась внешне. Кажется, готова была к подобному. — Мне нужно несколько дней, чтобы подумать. Я устал от этого города. Дай мне время. — Я понимаю. Следующие несколько дней казались самой жестокой пыткой на свете. И все для того, чтобы услышать: — Мы расстаемся. Сложно сказать, чем она руководствовалась. Только вот она не расстроилась. Она разозлилась. Разговор у них был очень долгий. Болезненный. — Ты ведь не сможешь выйти за меня. — Смогу, конечно. — Даже завтра? — Если ты заплатишь. — Ребенок. Она сказала ему больше, чем нужно было говорить, но меньше, чем хотелось. Он метался от неё к стене и обратно — почти кричал от непонимания. — Скажи мне, что это за чувство? Почему меня колотит просто от того, что я держу тебя за руку? — Потому что я тебе нравлюсь. — Нет, так не должно быть. Потом вдруг затих и, словно осознав что-то: — Ты любишь меня? — Нет. — Правильно. Не люби. Они дышали друг другом в последний раз, а потом она ушла. И наступило затишье. Он игнорировал её почти неделю. Она не выдержала. Поднялась на его этаж и бросила подаренную майку прямо в лицо. Удивительно, но это послужило неплохим стартом для диалога. Он снова держал её за руку, сам того не замечая, они снова дышали. Он прижимал её к себе и шептал едва слышно: — Я так скучал. Она хотела рыдать. И ударить его. Уйти прочь. И остаться в таком положении навеки. — Мне нужно сделать выбор: ты или моё будущее. — Твое будущее вместе со мной не рассматривается как вариант? — Ты сможешь уехать со мной? — Нет. — Вот и ответ. Ты ещё ребенок. Они разошлись. И потом все стало совсем непонятно. Он то не разговаривал с ней, то прижимал к себе в лифте и целовал до полной потери воздуха. Он брал её за руку, потом сам же отталкивал. Она за-пу-та-лась. Последний хороший день их неотношений оставил в памяти все те же объятия, поцелуи и много дурацких фотографий. Она уехала за город на один день. А когда вернулась — потеряла все. Ничего не предвещало беды, когда общие друзья позвали её в бар. Она пришла. Он был там. И он не был рад. Когда они впервые за несколько часов остались наедине, он спросил: — Что ты тут делаешь? И она поняла, что это к-о-н-е-ц. — А ты? — Я выпиваю с друзьями. — Они и мои друзья. Меня пригласили. — Я не верю. — Мне уйти? — Да. Она ушла с недокуренной сигаретой. Он догнал на улице и сказал, что они все обсудят завтра. Только обсуждение так и не произошло. Она ждала день, потом два. Сорвалась и спросила сама. Только чтобы её сообщения остались непрочитанными. И после этого они не сказали друг другу почти ни-че-го. Спустя еще сутки — в ночь со вторника на среду — она, вся в слезах, заглушая рыдания, вдруг поняла, что ей все равно. И отпустила. Последняя сигарета была скурена в память о хороших днях. Видеть его каждый день и не реагировать вдруг оказалось таким простым делом. И камень с души вроде как скатился куда-то, а куда — черт его знает. Да и неважно уже. Потому что последние слова были сказаны в лифте вечером обычного понедельника, когда затянувшаяся тишина начала раздражать. — Теперь ты даже не говоришь со мной? Ну и кто из нас ребенок? Последнее, что она услышала, был его смешок. А после двери лифта закрылись. И, наконец, наступила тишина.