Там, где сбываются сны

Где-то рядом капала вода. По капелькам: кап… кап-кап… динь… кап-кап… динь-динь. Звук казался тихой музыкой. Харука пошевелилась. Тело было чужим, а голова - пустой. Кто она? Где она? Как попала сюда? - Эй! – вдруг сказал над ней чей-то голос. – Эй, парень! Харука застонала. Голос бил набатом. Кап-кап. Пить. Очень хотелось пить. Нырнуть в море или озеро с головой и там и остаться, чтобы напиться вволю… - Очнулся, герой? Вот и умница! Пора просыпаться! - И глазки, глазки-то открой… Харука послушно открыла глаза, но ничего не увидела. Кругом была одна темнота. Облизала потрескавшиеся распухшие губы. Кто-то легко похлопал ее по щеке, точно собираясь привести в чувство, и она дернулась, стараясь избежать этих неприятных касаний. Голоса по-прежнему разговаривали где-то вверху. - Пить…- стараясь говорить погромче, чтобы перекричать их, сказала она, но ее голос оказался не сильнее комариного писка. – Пить… - Что? Пить? Ах ты, господи…. Сейчас, сейчас. И тотчас же что-то мокрое полилось ей в рот, на лицо, на грудь. На вкус вода была отвратительная: теплая, солоноватая, с какими-то пузырьками. Харука закашлялась от этой болотной мерзости, и кто-то тут же заботливо подхватил ее под затылок, поднял, усадил. Харука тяжело привалилась к стене, стараясь не стонать от боли. Странно, но сразу же стало светлее, будто под потолком включили тусклую лампочку. Над ней склонились две заросшие до самых ушей чумазые физиономии. У одного не хватало передних зубов, когда он улыбался, а второй, весь в рванине, производил самое живописное впечатление закоренелого бродяги. - Еще пить? – спросил этот бродяга. Харука содрогнулась. Пить еще эту гадость? Ни за что… - Нет… дрянь какая-то… - Дрянь? – обиделся бродяга и заглянул в горлышко бутылки. – Ну ты и скажешь! Это же пиво! Ну да, немного забродило, но нам и такое сойдет… правда, Хитачи? - Ага. Дай я допью, раз он не хочет. - Где я? – прохрипела Харука. - Как это где? - удивился беззубый. - В камере. Ты чего, не помнишь совсем, что ли? - В тюрьме? - Ну, пока еще нет. Это камера в участке. Сначала суд, а потом уже и до тюрьмы дотянем. Здесь-то хорошо, а вот там уже гниль вонючая… - Ты, парень, как сюда попал? Громкие голоса бродяг царапали мозг, как наждачная бумага. Харука снова прикрыла глаза. Тюрьма… Это тюрьма. Она подняла руку, стараясь, чтобы та не сильно дрожала, ощупала голову. Затылок был горячим и мокрым, волосы слиплись. Каждое прикосновение причиняло новую боль, даже дышать было тяжело, словно внутри сломана парочка-другая ребер. Тюрьма. Докатились… Что будет дальше? Как долго здесь придется сидеть? Мичиру ведь будет волноваться, она же не знает, что она здесь… Мичиру! Мичиру, Мичиру… Память, словно найдя какой-то спусковой крючок, принялась послушно выщелкивать из обоймы кадры воспоминаний. Утренняя ссора, сейчас кажущаяся до глупости такой нелепой и глупой. Что на нее нашло? Нельзя им ссориться и разлучаться, никак нельзя, никогда. Ее бегство. Ямада и его дружки. Оскорбления. Драка. Темнота. И боль… Харука снова бездумно обвела взглядом камеру, ее жалких и затравленных обитателей, напоминающих кто бродяг, кто полуголых девиц легкого поведения – здесь не делали различий по половой принадлежности. Может, и Ямада с дружками тут же? Но, вроде, их здесь не было. Крошечный мирок, если бы ей удалось встать и пройти от стены до стены. Может, шагов семь или восемь. Душный, спертый воздух, которого явно на всех не хватало. Ни одного окна, только тусклая лампа под потолком, не дающая толком разглядеть лиц. Забранная решеткой железная дверь служила единственной возможностью попасть на свободу, вдохнуть глоток свежего воздуха, почувствовать ветер, улыбнуться ему, подставить лицо под ласкающие лучи солнца. Почему она раньше никогда не ценила этих мгновений? - Эй! Ты чего притих? Плохо тебе опять? Хоть как зовут тебя, а? Скажи нам! - Харука. - Я – Хитачи, а это Саяши. Мы уж думали – ты копыта прям у нас на руках отбросишь! Ничего не скажешь – отделали тебя профессионально… Кому это ты умудрился перейти дорогу? - Не знаю, - голова просто раскалывалась, мысли текли мимо воспаленным фоном. – Давно я здесь? - Утром тебя привели,- сказал беззубый. - Да, уж несколько часов прошло. Мы с Саяши решили, если ты к полудню не очухаешься, то будем врача звать. - Но ты раньше вроде в себя пришел, - сказал Саяши. – И мы не стали врача. Может, закурить хочешь? - Нет, спасибо, - Харука покачала головой. Все тело, начиная с затылка, нещадно ныло. – Значит, сейчас обед? - Ага. Скоро пожрать принесут. Ты есть хочешь? Тут всего два развлечения: когда кормят и когда кто-то новенький появляется типа тебя. - И… долго здесь сидеть придется? - А это кому как, - усмехнулся Хитачи и затянулся. – Иногда за кого-то сразу залог вносят, если богатенький. Кого-то по ошибке заметают, но это редко. А так до суда сидят. Тебе-то куда торопиться? Ты же только сегодня попал, а уже о свободе мечтаешь? Не, брат. Так не бывает. Так что ты посиди с нами еще… день, два, месяц-другой… - Замолчи! - Может, у тебя адвокат свой есть? - Адвокат? – мрачно переспросила Харука. – Зачем он мне? Это какая-то ошибка, я вообще ничего никому плохого не сделала… - Вот для этого и нужен. Или для того, чтобы камеру отдельную выделили, пятизвездочную, как для богатеньких… А про не сделал – тут все так говорят. Все белые и пушистые. - Но я ведь и правда… Она посмотрела на свои руки. Снова почувствовала, как под пальцами хрустит шея Ямады, которую она ему чуть не свернула. Как она молотила двух остальных, откуда только взялись силы. Усмехнулась. Ну да. Не сделала… Той ярости почему-то в ней уже не было. За долгое время она впервые чувствовала себя совсем беспомощной. Что ей делать? У дядюшки, конечно же, есть адвокат. Но что с ней сделает дядя, когда узнает… Даже думать не хочется. Да и как связаться ей с этим адвокатом? Это в американских фильмах у всех, кому грозит тюрьма, есть право на звонок адвокату, но здесь же не фильм и не Америка. - Знаешь, что парнишка? Даже если ты и не виноват, как ты говоришь… Хочешь побыстрее выйти отсюда – сиди и не отсвечивай. Когда надо будет – позовут тебя. Тут у всех свой план есть. На раскрываемость преступлений. И, если уже попался, то главное, чтобы на тебя чужой косяк не повесили. А начнешь жаловаться… - Я не собираюсь никому жаловаться, - буркнула Харука. Только бы выйти отсюда на свободу. Только бы выйти! Расправить крылья, глотнуть ветра. Вернуть все всего на один день назад. Все исправить… А сейчас даже никто не знает, где она. Может, Икихара или кто из ребят ищет ее. Хотя… вряд ли. В горьких думах прошел первый день. Настала ночь, камера затихла, и Харука, ворочаясь на узкой железной лавке (никаких других постелей здесь не было), тщетно пыталась уснуть. Лежать было невыносимо из-за боли в разбитом теле, сидеть тоже. Она думала о своей жизни. Теперь, когда она была готова из-за Мичиру изменить свою жизнь, когда ее сердце было полно горячего желания быть с ней… Мысли о скрипачке жгли ее огнем. Харука, как ни старалась, не могла вспомнить – куда подевалась Мичиру в конце той потасовки. Все ли с нею в порядке? Может, послушалась ее и ушла? Или эти подонки с ней успели… От этой мысли она вскочила и уставилась в темноту. Да нет, ничего этого не было. А может, Мичиру уже везде ищет ее? Наступит утро, и ее обязательно вызовут. Она шагнет Мичиру на встречу, улыбнется чуть смущенно, поправляя отросшую челку, и все сразу станет неважным. А Мичиру тоже улыбнется в ответ и обнимет ее так, как прежде, никого и ничего не стесняясь. А потом Харука ее посадит в свою «Тойоту» и увезет далеко-далеко, туда, где небо соприкасается с морем, где тонет в воде закатное солнце и ветер сразу становится ласковым и послушным, и ложится у ног послушным щенком. И где, кроме них, никого не будет. И они будут долго целоваться и касаться друг друга, и вся боль уйдет под ее ласковыми руками… Ветер. Ночь. Пляж. Такая прекрасная и нежная девушка в ее руках, которой она прошепчет прямо в губы три заветных слова: «я тебя люблю». А Мичиру скажет, что полюбила ее давно, еще до их встречи, и что они больше никогда-никогда не расстанутся… А потом, уже дома, займутся любовью, ознаменовав этим свое примирение, и тогда Харука попросит ее о том же, на что она решилась этим утром. Их близость после дня, насыщенного столькими событиями, теперь казалась чем-то нереальным, какой-то сказкой, выдумкой… Харука улыбалась во сне, свернувшись клубком и пристроив на лавке разбитую голову. Краткий отдых ненадолго забрал с собой ноющую боль и жажду, принес надежду. В своем сне она была далеко-далеко отсюда. - Эй! Эй, Харука! Да что б тебя! – кто-то грубо тряс ее за плечо. И чудесный сон растаял. Харука застонала. Открыла глаза. Над ней стоял ее вчерашний сокамерник. - Что, опять у тебя болит? Болит – значит пока еще живой. Вставай давай! - Что? За мной пришли? - Нет. Завтрак принесли. Харука с отвращением глянула в железную миску. Бобовая каша. - Нет. Не хочу… - Ну, как хочешь. Новый день прошел в томительном ожидании хоть каких-то новостей. Лязгала железная дверь-решетка, кого-то куда-то уводили, потом приводили обратно. Каждый раз, когда звенели ключи и дверь открывалась, Харука из своего угла поднимала голову, в надежде всматриваясь в равнодушное лицо полицейского. Может, это за ней? Наконец, принесли обеденную похлебку и кусочек рисового черствого хлеба. Харука отламывала от него по крошке и подолгу держала во рту, чтобы обмануть чувство голода. День тянулся ужасно медленно, ничего не происходило. Ее вчерашние сокамерники снова пытались завести с ней беседу, но Харука отвечала вяло и односложно. В конце концов, от нее отстали, предоставив самой себе. Пришел вечер, за дверью-решеткой сменилась охрана. Кто-то играл в карты, кто-то пил или заигрывал с девочками. Харуке казалось, что все, что с ней случилось – всего лишь страшный сон. Боль притупилась, и Харука старалась не обращать на нее внимания, смирившись с нею, как с чем-то неизбежным. Почему же ее никто не ищет? Мичиру, дядя, Икихара… Тено горько усмехнулась. В первые же дни своей самостоятельной жизни, когда она ушла из дядиного дома в общагу, Харука быстро отучила звонить ей каждый день и интересоваться ее делами. Зачем? Что интересного у нее может произойти за один день? В конце концов, если что-то случится – она сразу сама позвонит… Икихара-сенсей был ей намного ближе дяди, да и виделись они с тренером куда чаще, практически каждый день. И Икихара обязательно бы забил тревогу, вздумай ей исчезнуть куда-то вот так, без предупреждения. Забил бы… Если бы не двухнедельный отпуск после соревнований, во время которого Харука не показывалась в гаражах. А Мичиру… Мичиру. Харука прикрыла глаза, вспоминая, как она сказала ей: «прости меня», а в ответ услышала небрежное: «после поговорим»… Надеяться после того, что они наговорили друг другу, что Мичиру будет ее вытаскивать из полицейского участка? Харука невольно покачала головой, облизав пересохшие губы. Глупости все это. Никто ее не ищет, иначе давно бы нашел. Даже Мичиру. Наступила новая ночь, которую следом сменило новое унылое утро. Обитатели камеры, как призрачные тени, бродили из одного угла своей тюрьмы в другой. Харука сидела на железной лавке, безучастно отвернувшись к стене, баюкая в руках миску с ненавистной, давно уже остывшей бобовой кашей и уговаривая себя сделать хоть пару глоточков. Нужно есть. Ей нужны силы. Наверно, от побоев где-то внутри развилось какое-то воспаление, потому что она все больше ощущала накатывающую слабость и озноб во всем теле, от которого все время хотелось прилечь и согреться… К обеду четвертого дня решетка распахнулась. Харука давно не обращала на нее внимания. - Эй, Тено! Харука Тено, здесь есть такой или такая? Харука Тено! Последний раз спрашиваю! Хару… Голос назойливо проникал в мысли. Харука с трудом встала. - Я Тено. - На выход. За вас заплатили залог.