Не могу сказать, что мне моя работа нравится. «Так почему же ты не выберешь то, что тебе по душе?» — спросите вы. Видите ли, у меня нет выбора. Я много лет работаю без единого выходного, отпуска и даже зарплаты. Нет, с работы уйти не могу. Хотя, смотрю я сейчас на мир и понимаю: скоро уволят. И представьте себе, дело не в пересмотре кадров, нехватке средств или падении доллара. Всё это было давно уничтожено. Просто скоро умрет последний человек, а это значит… Ох, я не представился? Зовите меня Смерть.
Так на чем я остановился? Ах да, скоро умрет последний человек, а это значит, что во мне, как в проводнике людских душ, отпадает надобность. А небесная канцелярия не держит бесполезных, по их мнению, работников. Понятия не имею, что со мной будет, если честно. В нашей среде не принято особо задавать вопросы, так что мало кому известно, что становится с такими вот ненужными. Те, кто знают, молчат в тряпочку. Вот уверен, что старине Люцу что-то известно, но этот крылан хрен чего расскажет. Даже мне.
— Роб, сколько у нас теперь воды? — высокий рыжеволосый мужчина заглянул в полуразрушенную комнату бывшего офисного здания.
— Три бочки по пятнадцать литров, — голос Роба хриплый и не может принадлежать здоровому человеку.
— Очень хорошо, — рыжий улыбнулся, — этого нам надолго хватит.
Ответа не последовало. Что, впрочем, и не удивительно: парень только что умер от очередной болячки, от которой уже нет лекарств. Последнего медика я забрал еще семь лет назад.
Думаю, что не помешает внести некоторую ясность. Вот эта вот компашка численностью в восемь человек (а, уже семь) — последние люди на Земле. Нет, где-то в джунглях Южной Америки осталось маленькое племя, но те ребята умрут быстрее моих подопечных.
Да, я взял этих людей под свою опеку. Уверяю вас, дело не в какой-то эмоциональной чуши — мне просто хочется жить, как бы комично это ни звучало из уст Смерти. Политика Небес ужасно несправедлива: тем же Всадникам Апокалипсиса (Смерть-проводник и Смерть-всадник — разные ребята, не путайте) приходится работать раз в пару тысяч лет в неудачных мирах, захватившему власть в Аду Люцу стоит опасаться лишь новых конкурентов (его контора одна для всех), а Смерть в каждом измерении своя. Кажется, эту работенку дают первому умершему человеку (тоже мне лотерея), но точной уверенности у меня нет. Впрочем, сейчас это и не важно — пора браться за дело.
Соскакиваю с потолочной балки и иду к недоуменно оглядывающемуся Робу. Он замечает свое тело, но, к моему удивлению, совершенно не нервничает. Зато его рыжий друг, наконец-то понявший, что Роберта Грасса больше нет среди живых, немного запаниковал и побежал за товарищами.
— Идиоты! — Я понял, что люди торопливо направляются к трупу. А им нельзя — заразятся. Собственно, так заболел и Роб: сунулся к полуразложившемуся телу какого-то солдата за оружием. Описывать подробно путь передачи вируса не буду, но если коротко — от мертвых к живым. Роба я остановить тогда не смог, банально не успел, но сейчас надо спасти остальных. Хвала Создателю, рыжий не додумался трогать мертвеца.
Пробегаю сквозь открытую дверь, отчего та захлопывается прямо перед носом недоумевающих людей. Их главный — забавный малый, которого незатейливо прозвали Шрамом за (как неожиданно) некрасивый шрам, наискось пересекающий лицо, — замер и поднял кулак, тем самым приказав всем остановиться.
— Что-то не так, — мужчина с сомнением посмотрел на закрытую дверь, — помните, как в прошлый раз?
Да, в прошлый раз я вот так же захлопнул дверь, ведущую в подвал, заселенный мутантами. Тогда им не хватило времени осмотреть его, но свою удачу парни поняли через пару часов, когда твари попытались выбраться. Автоматическая блокировка — это чудо.
— Там нет никаких мутантов, — неуверенно сказал рыжий, — только три бочки воды и тело Роба.
Когда парень упомянул труп, провожу рукой по спине Шрама. Солдат ёжится (прикосновение Смерти — не самая приятная штука для, кхм, смертных) и кивает сам себе.
— Что-то не так с мертвецом, — уверенно говорит Шрам.
— Снова Жизнь подсказала, — другой его товарищ весело улыбнулся.
— И не в первый раз, заметь, — Шрам ухмыляется, но тут же мрачнеет. Ну да, чистая вода нынче в дефиците. И хочется, и колется, как говорится. Они же не знают, что главное — не прикасаться к трупу, а сам я сказать не могу.
Увы, спектр моих возможностей весьма ограничен: с трудом передвигаю предметы, вызываю озноб прикосновением и белый шум в голове, если пытаюсь что-то говорить. И то, последние два чувствует только Шрам. Вроде как повышенная чувствительность. Раньше таких много было, но теперь он остался последним.
— Народ, — после некоторых раздумий Шрам привлек внимание товарищей, уже разбредшихся по широкому коридору, — у нас хоть одна «химка» осталась?
Хм, кажется, «химками» они называли костюмы химзащиты, которые отыскали где-то полтора месяца назад. Я ухмыльнулся и не удержался, поаплодировав Шраму. Ну, а то, что никто этого не видит…
— Извините, — окликнул меня знакомый голос. Упс. Надо же, забыл.
— Слушаю, — поворачиваюсь к Робу. Его душе, если точнее, но кого это волнует, верно?
— Вы тоже призрак, да? — неуверенно спрашивает мужчина.
Ну да, от хрестоматийного образа Смерти я отличаюсь. Собственно, выгляжу как обыкновенный парень-подросток 20-х годов прошлого века: кеды, джинсы, толстовка… и никакого стрёмного балахона, сельскохозяйственных инструментов и черепа вместо головы.
— Возможно, — улыбка сама собой наползает на лицо. Каждый раз одно и то же, но мне не надоедает вот так с ними беседовать.
— И давно вы в таком… состоянии? — Роб явно не знает, куда себя деть.
— Довольно давно, — сажусь на бетонный блок в коридоре, флегматично наблюдая за тем, как парни, нарядившиеся в ярко-желтые комбезы, вытаскивают драгоценные бочки, стараясь не задеть лежащее на полу тело.
— А сколько конкретно? — Роб присел рядом со мной. Думается, ему крайне неуютно, вот и пытается развести на разговор.
— Не помню, — и ведь не вру же.
На этом беседа заглохла. Роб с кислой миной уставился куда-то себе под ноги, я следил за ребятами, чтобы, в случае чего, вмешаться и еще немного продлить их жизни. Вообще-то, это против правил. По идее, я не должен вмешиваться в жизни смертных, помогать им и т.д.. Но я не хочу исчезать. Стыдно признаться, но мне, черт возьми, страшно. Я тоже когда-то был человеком. Нет, не Адамом — этот тип пришел позже вместе со своим богом и был первым именно на той территории, где поселился. Я же его и провожал. Или выпроваживал, тут уж как глянуть. И вообще, всё, что люди надумали про могущественную и беспристрастную Смерть — ложь. Я простой проводник с некоторым количеством неординарных способностей. Я не помню, кто и когда сделал меня тем, кем я есть сейчас, зачем я вообще в это ввязался и почему не могу отказаться.
Летели столетия, менялись боги, рушились империи, а скромный парень в лице вашего покорного слуги выполнял свою работу.
— Мда, — вслух прокомментировал я свои мысли. Все же в моем возрасте не должно тянуть на сопливую лирику, а вот оно как.
— Что-то не так? — спросил Роб, про которого я успел снова забыть. В последние годы работа у меня спокойная — часто умирать банально некому. Народу на Земле осталось менее, чем на сутки, если бы в час умирал один человек. Только что всё то племя из Южной Америки совершило ритуальное самоубийство и двинуло в Чистилище. Я же работаю с такими вот потеряшками, как Роб. Обычно души сами сваливают, но когда есть сомнения, требуется мое участие. Типа прийти, поговорить, успокоить, объяснить. А если не поможет, придать вертикальное ускорение в нужную сторону.
— Роб, а чего ты не уходишь? — поворачиваюсь к мужчине и изображаю на лице вежливую заинтересованность.
— А я могу сам уйти? — удивленно спрашивает этот иди… ладно, ладно, человек.
— Конечно можешь, — добродушно улыбаюсь, мысленно сожалея, что нельзя было напечатать брошюрку «Посмертие для чайников» и раздать людям. Хотя, меня тогда бы наверняка уволили, потому что никому не нужен проводник, если есть GPS-навигатор… Создатель, какой бред в голову лезет.
— С ребятами что будет? — Роб хмуро провожает взглядом довольных людей, у которых, благодаря воде, появилось чуть больше уверенности в завтрашнем дне, несмотря на гибель товарища. В этом мире уже никто не сожалеет об уходе близких: сожгут труп, свалят подальше, пока мутанты не набежали, помянут, если есть чем, и двинут дальше в путь.
— Умрут, — пожимаю плечами, — рано или поздно, но и им придется уйти.
— Ну, главное, чтобы не мучились, — по-привычке вздыхает Роб. Внезапно его окутала серебристая дымка.
— Пока-пока, — весело машу ошарашенному мужчине. Ах да, в последний момент перед уходом они видят меня так, как представляют себе Смерть. Это меня здорово повеселило, когда узнал. Пару тысяч лет не мог понять, чего у них такие лица ошарашенные во время перехода, а потом Люц просветил (каламбур*, однако). Он тогда еще на «стороне добра» числился. Эх, старые деньки…
Спрыгиваю с блока и иду за теперь уже точно последними людьми на Земле. Наверное, это даже к лучшему, что сами они сего прискорбного факта не осознают. Меньше чувства ответственности, меньше поводов для депрессии, меньше… короче, меньше головной боли для отдельно взятой Смерти.
***
Три дня уже бредём по пустоши. Мне надоело переставлять ноги, поэтому просто парю в пяти сантиметрах над землей. Усталости как таковой я не чувствую (иначе спекся бы еще в первые сто лет работы), но сам процесс ходьбы за время, проведенное с этими ребятами, начал казаться весьма унылым занятием. Параллельно сканирую местность на наличие живности и (а вдруг) не-живности.
Вчера, хоть я и предупредил Шрама, потеряли двоих. От мутировавших пустынных гиен в чистом поле людям попросту негде было укрыться. Когда жгли тела (эти двое ушли без моей помощи), мне вспомнилась одна забавная считалочка про негритят. Пока бежали дальше, придумал свою вариацию по мотивам последних событий:
«Семь последних людей по пустоши шли,
Последних людей гиены нашли,
Начали люди по монстрам стрелять:
Монстры сбежали. Людей стало пять».
К заходу солнца добрались до города. Один из старых мегаполисов, сейчас совершенно безлюдный, но не безжизненный. Да-да, те самые мутанты. Люди нервничали потому, что боялись тварей, а я понял, что это точно конец приключения. В этом городе все они умрут. Погибнут последние люди на Земле. А вместе с ними и я.
В честь появившегося предчувствия я скатился в некоторую апатию. Однако, стоило мне почуять опасность, я сразу же предупреждал Шрама. Не понимаю, зачем это делаю, ведь, по сути, я просто продлеваю агонию. Все эти люди на самом деле уже не должны жить. Грэг и Саша должны были умереть в том самом населенном мутантами подвале неделю назад. Акиро оступился бы во время рейда в одну из высоток двадцать восемь дней назад. Люк должен был погибнуть только что, но я сунул ему под ноги какой-то мусор, отчего парень споткнулся и не потревожил очередную мутировавшую тварь (кажется, когда-то ЭТО было вьюнком). Ну, а Шрам… за Шрамом я хожу вот уже полтора года. Судя по всему, этот мир уже списали, иначе мне бы не сошла с рук такая самодеятельность.
***
Сидим на крыше небоскреба. С исчезновением электричества и смога небо стало необычайно ясным. И теперь столько звезд видно. Стоила ли эта красота гибели целого мира?
— Определенно стоила.
Четыре часа назад на группу Шрама напала особенно крупная стая мутантов. В это время они находились на двадцать пятом этаже небоскреба, снаружи похожего на парусную яхту. В процессе потревожили тот самый «вьюнок». Взбесившееся растение принялось жрать и душить всё, что попадалось под лианы. Люди были вынуждены отступать на верхние этажи. На тридцатом потеряли Сашу. На тридцать седьмом — Люка. Грэг не выдержал и застрелился где-то между сорок третьим и сорок четвертым. Шрам остался один.
Тогда я уже перестал экономить силы, швыряя в подбирающихся тварей все, что попадается под руку. Шрам пользовался случаем и подстреливал дезориентированных мутантов. Так мы добрались до крыши здания, а тут имелся надежный замок в духе банковских сейфов. Так что дверь заперли снаружи, а для надежности я «допинал» к ней несколько тяжеленных кусков металла (даже не хочу знать, чем оно раньше было и почему сейчас в таком состоянии).
Вот так мы и оказались на крыше небоскреба-"парусника". Мне тогда не нужно было особо напрягаться, чтобы понять: Шраму осталось несколько часов. Его все же цапнули, и он будет медленно умирать от яда. Больше я удивился тому, что он меня видит. И слышит тоже. Он заговорил первым:
— Значит, это ты Жизнь?
— Для тебя и твоих товарищей — да, — я помог ему поудобнее устроиться, стараясь не тревожить рану. Шрам достал из нагрудного кармана сигарету, попытался зажечь спичку, но руки у него сильно тряслись, так что я и тут пришел на помощь.
— А для остальных? — пновь спросил он, выдыхая сизое облачко дыма.
— А как ты думаешь? — привычно ответил я вопросом на вопрос и растянулся на холодном бетоне.
Шрам так и не ответил. Он выкурил еще три сигареты в течении двух часов. Собственно, тогда и заговорили о звездах. Я случайно задал вопрос вслух — все же мне привычно разговаривать с самим собой, а Шрам взял и ответил.
— Не боишься смерти? — я покосился на последнего человека на Земле.
— А чего мне тебя бояться? Ты же только помогал, — Шрам снова достал сигарету. Наверное, трофейную пачку спешит выкурить.
— Я имел в виду не себя, — вижу, что этот вояка просто прикалывается надо мной, но виду не подаю.
И вот снова молчим. Это молчание не то чтобы уютное... Я бы сказал, правильное. Правильное молчание в течении трех часов.
— В детстве, — вдруг начал Шрам, — я часто перечитывал сказку о Питере Пэне, знаешь такого? — я торопливо кивнул, ожидая продолжения рассказа. Враки все это, что Смерти ведома вся жизнь людская. Так что мне действительно интересно, о чем он хочет сказать.
— На самом деле, для маленьких детей сказка жестокая, особенно по тем временам. Пэн отрубил руку капитану Крюку, милашка Динь хотела убить Венди из ревности, стайка детей в финале устроила настоящее побоище на пиратском судне… Может, не помню уже чего, всё-таки немало времени прошло, но одна фраза мне запомнилась чётко: «Смерть — это тоже приключение».
В этот момент небо на горизонте посветлело. Да, рассвет в пустыне — потрясающее зрелище.
— Шрам, ты ведь последний человек на Земле, ты знаешь? — словно завороженный, я наблюдал, как тускнеют звезды и отступает тьма.
— Марк.
— Что? — я повернулся к Шраму.
— Меня зовут Марк, — мужчина улыбнулся. — Из ребят никто моего имени не знал. Как-то не захотелось делиться.
— В таком случае, приятно познакомиться, Марк, меня зовут… — я протянул человеку руку, но своего настоящего имени назвать не успел. Шрам, то есть, Марк умер. Его тело сразу окутала серебристая дымка — душа последнего человека на Земле решила не задерживаться.
А ведь когда-то я тоже был человеком...
А через мгновение, когда над горизонтом появился солнечный диск, точно такая же дымка окутала и меня.
