White

Квартира на Бейкер-стрит, как и в прошлом году, щедро украшена омелой и электрогирляндами. Шерлок босиком стоит на пестром ковре миссис Хадсон и, закрыв глаза, играет одну из незамысловатых рождественских мелодий. Но даже сквозь звучание скрипичных струн он чутко прислушивается к тихим шагам в коридоре. Шерлок не оборачивается, пока Мэри медленно подходит к нему со спины. И даже не изменяет выражения лица, когда она дотрагивается до его рукава. — Счастливого Рождества, Шерлок! — на лице женщины, точно звезда, сияет улыбка. Эта улыбка мгновенно выбивает у него почву из-под ног. Мелодия резко прерывается, и Холмс, бросив инструмент на кресло, порывисто обнимает Мэри. Но миссис Уотсон уворачивается от его рук и с притворной строгостью грозит указательным пальцем. — Нет-нет-нет, этого ты делать не станешь. — Почему?— спрашивает Шерлок, и лицо его на мгновение становится мрачным. — Ты сам все прекрасно знаешь, — Мэри пожимает плечами. - Нельзя. — Нельзя. Нельзя. К черту эти "нельзя"! С тобой мне все можно. Разве я не прав? Женщина заставляет угаснуть этот взрыв негодования только одним лишь жестом, приложив палец к губам. — Я приготовил тебе подарок, — по-мальчишески смущаясь, говорит Шерлок. Мэри вопросительно приподнимает тонкие брови. — Ну и? — Я написал для тебя еще одну мелодию. Только для тебя. Хочешь? — Холмс бросает неуверенный взгляд на свою скрипку, и миссис Уотсон отвечает коротким кивком. Она снова улыбается, но почему-то кусает губы, как будто боясь внезапно расплакаться. Но Шерлок не видит этого. Он решительно берется за смычок. В его новой мелодии слышатся отзвуки наступающего праздника, светлой надежды и глубокого покоя, и нет ни одной ноты печали, как в прошлых его произведениях. Мэри слушает Шерлока безмолвно и умиротворенно, но все-таки время от времени в ее взгляде проскальзывает тревога. — В чем дело? — спрашивает мужчина, закончив играть. — Ты знаешь. Ты сам все знаешь, — вздыхает Мэри. — Разве есть смысл что-то говорить? — Нет! Молчи. Лучше молчи, — теперь уже сам Шерлок почти пугается этой легкой грусти в ее голосе. — Как и всегда, говорить буду я. Итак, счастливого Рождества, Мэри! Огоньки на электрогирляндах мигают все быстрее и ярче, пока наконец не сливаются в одно большое сверкающее пятно, которое не дает Шерлоку разглядеть ничего вокруг — даже лица Мэри, даже собственных рук. Скрипка и смычок лежат на столе, но мелодия каким-то невероятным образом все еще продолжает звучать. Она нарастает и нарастает до предела, а затем резко утихает. И Шерлок просыпается — в белой комнате, в белой-белой постели. Сжимая в руках белоснежные простыни, он бормочет что-то бессвязно-горькое и десятки раз повторяет знакомое имя. А потом снова проваливается в неестественно глубокий сон и уже не видит ни белых стен, ни белого снега за окном. Рождество прошло три недели назад, но снег все еще продолжает упорно идти дни и ночи напролет. Город медленно тонет в этой чистой белизне без единого пятнышка, и многим усталым людям хочется начать свою жизнь с чистого листа. У Шерлока такого шанса больше нет. Прошлое держит его слишком крепко и вряд ли захочет так скоро отпустить. Прошлое медленно, но верно тянет его ко дну.