____________________________________________________
К нему снова робко подхромал Калечь, хотя каким чудом он миновал препятствия, Туман не представлял. Поклонился, как старшему самцу, преданно уставился на голограмму, на которой два рослых воина с гривами в кольцах отрабатывали очередной прием. — А здорово быть настоящими, как думаешь? — тихо прошептал малёк. — Не знаю, не пробовал.(«Два дня: до и после», Jolly-orka)
____________________________________________________
Он думал, что за темнотой уже не будет ничего. Только истинные воины уходят в божественную армию — ненастоящих ждет лишь забвение и пустота… Правда, кое-кто поговаривал, что есть некая Белая богиня, собирающая никчемные души, но вот кто она и что с этими душами делает, умалчивалось… Думается, вранье это все было… Малек лежал без движения и думал. О том, что он лежит (потрясающий вывод!) и смотрит во тьму, которой нет конца. И о том, что подняться нет сил, но это уже не важно, так как все для него наконец-то кончено. Еще Калечь думал с неожиданной отрешенностью, что странно, как это он вообще может о чем-то думать, ведь его убили, а мертвые, разве, думают?.. Но мягкий свет, внезапно с осторожностью коснувшийся страдальчески смеженных век юнца, разом прервал все эти размышления, оставив всего одну мысль, на данный момент, самую неприятную: жалкое существование Калечи еще не окончено. Впрочем, скорее всего, это ненадолго. После такого удара ему уже не оправиться… А, значит, сейчас его просто добьют. Вот… Прямо сейчас. Или сейчас… Или… Однако прошла минута, потом другая, а добивать не спешили… Возможно, малек просто выглядел сейчас, как уже мертвый, потому его и не трогали. Хотя, тогда бы сволокли в утилизатор, чего также не происходило. Спустя еще несколько минут Калечь осознал следующую странность: ему не было больно. В самый первый момент он испытал сильный удар, а потом упал и больше — ничего. Шок, наверное… Интересно, сколько это еще продлится? Малек попытался прислушаться к своим ощущениям и вдруг сделал очередное открытие: он отлично себя чувствовал! Как-то подозрительно слишком хорошо для пробитой головы… И вот этому уже шок под объяснение не подходил. Может, все-таки стоило попробовать встать?.. Калечь осторожно двинул рукой. Рука послушалась. Малек пошевелил второй — та тоже повиновалась. Тогда Калечь осмелился опереться на обе руки и приоткрыл глаза. И то, что предстало его взору вместо истоптанного пола тренировочного зала, заставило бедолагу забыть об аккуратности и в страхе подскочить, не сдержав жалобного писка: под ним была пустота… Пустота и звезды. Ноги малька с непривычки зацепились одна за другую, и Калечь едва не упал вновь, мысленно приготовившись ухнуть в мерцающую яркими огнями бездну, однако, в последний момент выровнявшись, он обнаружил, что практически твердо стоит на своих двоих. Некоторое время Калечь в ступоре созерцал, как под ним проплывают целые галактики и проносятся кометы. Затем его внимание переключилось на собственные ступни. Они выглядели как-то странно. Малек мотнул головой и поднес к глазам ладони. Пальцы дрогнули и вытянулись в колышущиеся полупрозрачные лучи, теряющиеся где-то в пространстве, подобно дымным струям или отражению, раздробленному водной рябью. Калечь хотел снова пискнуть от ужаса, но звук застрял в горле. В отчаянии генмод затряс руками, словно надеясь, что пальцы вернутся на место, но от этого стало еще хуже: все, что было вокруг — а малек даже не успел толком разглядеть, что именно его окружало — исказилось, точно в кривом зеркале и закружилось. Калечь отчаянно замахал всеми конечностями, теряя ориентацию в пространстве. Что за… — Угомонись, малек, — громовой голос, раздавшийся неведомо откуда, а скорее даже отовсюду сразу, ударил по ушным впадинам, и какая-то незримая сила сжала виски юнца. Некто словно бы взял его гигантскими пальцами за голову и удержал, остановив нелепое кувыркание в невесомости. Постепенно пол и потолок (если бесструктурное звездное полотно и столь же умозрительный звездный купол можно было так именовать) перестали корчиться и меняться местами. Тогда давление отпустило, и Калечь смог сфокусировать взгляд на том месте, откуда лучился пробудивший его сознание свет. И как же он сразу не заметил, что находится здесь не один?.. Малек застыл на месте, зачарованно глядя перед собой. В нескольких шагах высилось нечто вроде постамента или ложа — определить точно не получалось, ибо на станции подобная мебель отсутствовала. С возвышения медленно, ленивыми переливчатыми водопадами, стекали густые волны все той же звездной материи, расплываясь под ноги и затем столь же плавно вытягиваясь вверх причудливыми колоннами, уходящими в необъятный искрящийся свод. А в центре этой живой, постоянно перемещающейся субстанции восседала высокая, ослепительно-белая фигура. Калечь рассеянно заморгал глазами. Пялиться в открытую было непозволительно, но он ничего не смог с собой поделать. Сияющее, словно бы сотканное из невесомой дымки создание, облаченное в свободные, колышущиеся вместе со всей изменчивой окружающей обстановкой одежды, прочно приковало к себе потрясенный и восхищенный взгляд малька. Белое лицо, обрамленное густой, тяжело струящейся по плечам гривой, хранило выражение спокойствия и великодушия; глубокие, темнеющие, как две бездны, очи отражали блеск бесчисленных огней. Генмоду никогда прежде не приходилось видеть живую самку, но, похоже, сейчас перед ним все-таки была именно она. Такими их описывали старшие — большими и властными, вызывающими трепет и восторг, необъяснимо притягательными и грозными… — Вот так-то лучше, — теперь ее голос стал тише и смягчился. Взгляд космических глаз обратился на оцепеневшего малька. — Ты кто? — непонятно, как он вообще решился заговорить. — А ты не знаешь? — богиня (а кто это еще мог быть?), кажется, даже не особенно удивилась. — Ты — Белая Богиня? Смерть? — Так вы меня называете… — фигура не изменила положения, но на прекрасном лице заиграла легкая улыбка, смутившая маленького невежду окончательно. — На станции запрещено о тебе говорить, — запинаясь, пояснил Калечь. Потом помолчал немного и все-таки осмелился добавить: — Но в тебя все равно верят… Утешительница… — Пусть так. — Значит, мои страдания окончены? — внезапно всхлипнул малек. Он никак не мог определить, чувствовал он сейчас разочарование или облегчение. Наверное, и то, и то, пополам. Хотя… Нет, второго, все-таки, больше. — Ты называешь свою жизнь страданиями? — богиня чуть подалась вперед, и ее взгляд сделался очень внимательным. — Ну… Просто погляди на меня, Великая… Я неслучайно получил свое прозвище — Калечь. Настоящий воин, наверное, посчитал бы такую кличку несмываемым позором… — Настоящий? Что ты имеешь в виду? — То, что я мод. Ненастоящий. Белая Мать вновь выпрямилась и поглядела уже с оттенком осуждения. На ее высоком алебастровом лбу пролегла мимолетная складка от сдвинувшихся бровей, но затем ее лик вновь приобрел безоблачное выражение, и богиня легонько поманила малька рукой. Калечь, не смея ослушаться, приблизился, опустившись перед Владычицей Душ на колени и смиренно склонив голову. Однако Белая Матушка поймала его подбородок и подняла лицо малька, заставив взглянуть себе в глаза. От этого прикосновения юнец вздрогнул, но тут же понял, что оно не несет опасности. Рука Великой была теплая… — Ответь, дышал ли ты? — Дышал… — Ты мыслил? — Да… — Ты чувствовал? — Да… — Значит, ты был настоящим. Ты ошибался, бедный глупый малек. Ошибался всю свою жизнь, — с этими словами она ласково притянула его к себе. — Но я не знал предков… Мы даже не из яиц выводимся, а из банок таких специальных… — неловко запротестовал Калечь, понимая, что совсем не может сопротивляться. — Душе, вселяющейся в тело, нет разницы где это тело росло, и кто его породил, — Белая Матушка наклонилась к нему и вновь улыбнулась. — Это была твоя жизнь. И она была настоящей. — И у других тоже? — чуть осмелев, уточнил малек. — И у других. — А к тебе все-все приходят? В конце? — Многие. — А… Черный Воин? Он — тоже есть? — Когда-нибудь ты об этом узнаешь. — А сейчас? — А сейчас отдыхай, — тонкие туманные руки нежно привлекли голову малька на колени Матушки, и Калечь, замирая от счастья, улегся, зарывшись носом в шелковистые складки ее одеяния. — Я слышу какой-то звук, — спустя некоторое время сознался юнец, не отрываясь от с жадностью объятых им коленей. — Знаю. — Что это? Будто сердце бьется… — Да. Это теперь твое. — Здорово… А, можно… Я еще послушаю? — Слушай. Отдыхай и слушай. Малек тихонько и благоговейно выдохнул и зажмурился, улавливая мерный стук, постепенно усиливающийся и разрастающийся внутри его головы. Белая Матушка крепче прижала его к себе. Оставалось совсем немного… Вот контуры очередного страдальца, окончившего свой короткий жизненный путь, дрогнули и засеребрились, а вслед за тем начали медленно распадаться, развеиваясь легкой звездной пылью. Калечь, возможно, и испугался бы, увидев, что с ним творится, но его веки сейчас были плотно сомкнуты, а боли он не чувствовал. Только умиротворение, покой и желание остаться здесь навсегда… Ну, или, хотя бы, пока не прогонят… Окутанный нежным мерцанием, силуэт малька все истончался и истончался, превращаясь в неясную тень и постепенно утекая в бескрайние глубины Вселенной, чье размеренное дыхание наполняло здесь каждый кусочек пространства. А Белая Матушка с легкой улыбкой глядела на него, чуть склонив голову, и ласково гладила призрачно-зыбкую гриву. Сам же Калечь не двигался и не открывал глаз, наслаждаясь каждым мгновением происходящего. Никто и никогда не трогал его так… Так… Нет, у юнца не хватало слов, чтобы описать свои ощущения. Он мог только покорно впитывать их всей своей сутью, пытаясь удержать в памяти каждый отклик измученного сознания на единственную испытанную им в жизни ласку… Вдруг, в первый и последний раз… Наверное, именно такие они и были, прикосновения «материнских рук», о которых он столько слышал в детстве. Тогда среди модифицированного молодняка ходили слухи о том, что где-то — очень далеко, не здесь — мальков выращивают некие Матери. Странные наставники, которые не бьют без причины и кормят досыта. Они не читают лекции, а рассказывают «истории», не выбраковывают, а спасают… А еще могут своими прикосновениями снимать боль и исцелять раны… Утешительница вновь нарушила молчание. Но она больше не спрашивала и не читала нравоучений, она… Как называется, то что она теперь делала, Калечь тоже не знал. Но ему определенно нравилось. «Может, это и есть одна из тех загадочных «историй»?» — подумалось ему. А, впрочем, это было неважно… Сейчас мальку хотелось лишь одного: просто отдыхать, как велено, безраздельно ощущая долгожданные покой и безопасность. И вечно вслушиваться в этот преисполненный любви и сострадания голос. Голос, милее и роднее которого нет.Звездный полог пал над миром, Теплый ветер шепчет сказки, Сон тебе подарит силы — Закрывай скорее глазки. Унесет тревоги полночь, Заберет земля усталость. Утоли печаль и горечь — Все прошло, все показалось… Ты теперь не вспомнишь боли, Потакать не станешь страхам, Не изведаешь неволи, Позабудешь, что был слабым. Не познаешь груз сомнений, Что терзать явились душу… Отпусти — без сожалений, Отдыхай и сказки слушай. Завтра новый день наступит, Ты пробудишься с рассветом. Все теперь иначе будет, Можешь быть уверен в этом…