Не пидор, а гей

Миша аккуратно закрыл за собой дверь в ванную, стараясь не создавать лишнего шума. Он не один в квартире. Нужно быть тихим. Очень тихим. Цыркунов достал из кармана небольшой, но острый канцелярский ножик. Главное, не шуметь. Шум воды разбудит Даню, а ему этого не надо. Миша закатал рукава толстовки. Оба запястья в шрамах, некоторый проходили от запястья до сгиба локтя. Нет, он не пытается вскрыть вены, ему просто нравится резать себя. Это превратилось в зависимость. Год назад он в момент особого приступа депрессии порезал себя ножом. Порез был не глубокий, да и крови почти не было, но Совергон заметил кое-что… это отвлекало от моральной боли. И он стал так убегать от проблем. Он всегда считал, что сможет остановится, что это всего лишь способ избавления от депрессии. Он не заметил, как стал резать себя по любому поводу и даже без. Разбилась кружка? Порежь запястья. Поссорился с кем-то? Ножик в руки. Миша считал, что в любой момент сможет остановить себя, что он контролирует это, но порезов становилось все больше. И вот сейчас он снова с ножом. Цыркунов не в своей квартире. И он не один. В комнате спит Кашин. Ему нужно быть предельно осторожным, ведь если он увидит это, то оправдаться он не сможет. «Я порезал себя потому что ты к пидорам не относишься, а я люблю тебя?» — это не прокатит. И Миша понимал это. Поэтому поджал губы и провел ножом вертикальную линию на левой руке. Порез получился слишком длинным и глубоким. Из раны стала капельками собираться кровь. Миша зажмурился. Порез стал болеть. Он не мог даже руку согнуть нормально. Цыркунов громко ахнул, не контролируя себя и только потом, когда Даня заглянул в ванную и уставился на него, понял, что сотворил. — Миша?.. — Кашин подошел к нему и забрал ножик из рук Миши. Это особого труда не составило. Совергон сам отдал ему холодное оружие и сейчас, с приоткрытым ртом, смотрел на Кашина. — Я не знаю, почему ты это сделал, но я уверен, можно было обойтись и без этого. — Ты к пидорам не относишься, — Миша опустил голову и стал глазами бегать по полу, пытаясь не краснеть, но получалось это у него плохо. Сейчас к этому балансу виду добавятся еще и слезы. Цыркунов представил себя со стороны. Ревущий пидор дрыщь с окровавленным запястьем. — Не пидор, я гей, — Даня нагнулся над сидячем на стиральной машинке Совергоном и коснулся губами его носа. — Сейчас бинты принесу, — прошептал Кашин на ушко Совергону и пошел в зал за аптечкой. А Миша пообещал себе, что пока у него есть Даня, резать он себя точно не будет.