***
Привет, Серёжа. Хочу сказать, что… Ты восхитительный. Весёлый, умный, красивый. Ты это всё и сам знаешь. Но мой распалённый и по-детски влюбленный мозг не может остановиться. Ты мне нравишься, Серёжа. Вот. Ты так прикольно морщишь нос, когда злишься, кстати. Похож на злобного ёжика, это безумно мило. Я просто морально умираю каждый раз, когда ты делаешь подобные милые вещи. Думаю, после прочтения письма, ты захочешь узнать, кто я. Не, ну можешь попытаться, конечно. Если ты поймёшь (а я надеюсь, случится это не скоро), я обращусь в бегство. Шутка, я просто густо покраснею и не смогу связать и двух слов. Я не знаю, как ты воспримешь это письмо, но надеюсь, оно проживет больше одного дня. Пусть мои слова хоть немного поднимут тебе настроение, не сиди букой, я всё вижу!!! Тебе идёт быть счастливым.
***
После последних строчек Серёжа заметно подобрался и только потом оторвался от написанного. Что это такое? Серёжа не понимал, кто мог прислать это письмо. У его воздыхателя был необычный почерк. Строки скакали то влево, то вправо, у них не было одного стиля. Каждая буква была написана по разному, особенно это касалось ≪Т≫. Матвиенко где-то читал, что такой почерк присущ творческим личностям. Да, Серёжа присматривался к мелочам. А как узнать, кто же в тебя влюблён? Радовало то, что это явно кто-то из его параллели. Иначе, кто мог знать его парту, его рюкзак и кто мог подгадать идеальное время?***
Пятнадцать минут назад Серёжа вернулся с обеда. Его лучшего друга сегодня не было, а потому сидеть в столовой полчаса до звонка не было смысла. В классе были только Юля и Антон, его вечно молчаливые одноклассники. Шастун, видимо, разглядел что-то необычайно интересное в окне, так как пялился туда, не реагируя на посторонние звуки и шум. А Топольницкая с особым усердием вырисовывала чей-то силуэт в своём блокноте. Весь класс считал этих ребят немного странными и не от мира сего. Но вопреки всем правилам американских сериальных реалий, где все аутсайдеры должны держаться вместе, Антон и Юля никогда не общались. Ну по крайней мере, Серёжа не видел даже, чтобы они здоровались друг с другом. Они могли столкнуться в дверях, столкнуться друг с другом, их могли посадить рядом, но никто из них не начинал разговор. Серёже было интересно, почему. Он любил разгадывать людей, он расколол весь свой класс, как орешки, ещё при знакомстве с ними, но не Юлю с Антоном. Их невозможно было разгадать. Они были скоплением чего-то неизведанного, загадочного. А Матвиенко просто обожал загадки. И когда он нашёл в своём рюкзаке, между учебниками геометрии и физики, письмо неизвестного происхождения, и прочитал его, ему стало безумно интересно. Кто же тот загадочный аноним? Конечно же, первый его взгляд упал на аутсайдеров. Юля? Интересный вариант, но Матвиенко в ней был не уверен. Может ли она вырисовывать силуэт Серёжи в своём скетчбуке? Было бы интересно узнать. Одна проблема, все наперебой говорят, что Топольне (а именно так её прозвали в классе) нравится Шастун. И Серёжа нисколько не удивится, если увидит именно его портрет у девушки в тетрадке. Но списывать Юльку со счетов пока рановато. Взгляд перешёл чуть левее. Это мог быть Антон? Серёжа был максимально толерантен и знал: любовь не имеет пола. Поэтому, он не отрицал тот вариант, что письма мог писать парень. Но взглянув на Антона, Сережа засомневался. Парень бы просто не смог пойти на такое, а смущение выдало бы его с головой. Нет, это точно не Шастун. Антон будто бы услышал мысли Матвиенко, развернулся и наткнулся на его взгляд. Он был настолько пристальным и изучающим, что Шаст сразу же начал перебирать в голове варианты, что он сделал не так. Зачем-то же он на него смотрит! Может, догадывается, что письма, это его рук дело? Парень начал волноваться еще больше, думая, что сейчас он точно спалит всю контору. Но буквально сразу же Серёжа перевёл взгляд и потерял к нему интерес, а Антон выдохнул. Он не догадался. Когда они столкнулись взглядами, Серёжа подметил, что Антону максимально неудобно смотреть в глаза, а поэтому сразу отвёл взгляд. Зачем смущать человека лишний раз? В класс забежала Бендыч, смеясь над шуткой Чехова, который также зашёл следом. Матвиенко задумался. Это могла быть Маша. Они встречались, когда им было четырнадцать. Тот самый возраст, когда любовью считалось то, покупаешь ли ты своей девушке вкусности и водишь ли в кино. Ну и конечно же, ежедневные сопливые словечки о любви и поцелуйчики в щеку. Правда и спустя три года ничего не меняется, только поцелуи становятся взрослее, а слова серьёзнее. Серёжа не мог понять таких отношений, приторных как сладкий зефир, который еще и обмакнули в сахарное варенье, перед тем, как съесть. Тогда, при расставании, Маша сказала, что с таким отношением к подобным вещам, он никому, кроме неё, не будет нужен. И ушла, с гордо поднятой головой и ничуть не оскорблённым достоинством. Может быть, она хочет всё вернуть? Серёжа не знал, хотел ли этого сам.***
В итоге, так и не поймав нужную мысль, Матвиенко решил просто плыть по течению. Если это было разовое письмо, и больше такого не будет. А если, ему подложат второе, он будет полагаться уже на него и собственные догадки. Несмотря на то, что автор был неизвестен, Серёжа был безумно благодарен: он наконец-то почувствовал себя важным, почувствовал себя нужным.