У нас есть выход?

Симона выходит из темноты навстречу отцу. У неё совсем потерянный вид, и чтобы хоть за что-то держаться в этом мире, она держится за лямку сумки, но смотрит только в глаза того, кто предал её шесть лет назад, кто предаёт её сейчас. У неё в голове не каша, а слизкий кисель, что только противно тянется и создает чувство бессмысленного тяготения. Девушка смотрит на отца и задаёт дрожащим голосом то, из-за чего голова начинает разбухать: — Расмус заразен? Отец только опускает глаза, сухо облизывает губы. У неё так много вопросов для него, а у него никогда не будет для неё ответов. Ответы она даст сама: — Да? — Симона отвечает за родителя, а тот тихо кивает. Сбылось то, чего она так боялась в этой жизни. Сбылось то, ради чего она была готова поверить в Господа Бога. Её брат смертельно болен, и эта мысль — как агония. Расмус с самого рождения болел, у его кровати вечно находились какие-то врачи, медсестры, таблетки, капельницы, иголки, а она лишь гладила его по голове и просто просила о том, чтобы брат выздоровел. Выздоровел «любой ценой». Знала бы она, какой ценой миру далось это выздоровление. И, возможно, ей даже плевать уже на весь этот мир, что погиб за окном — то от вируса, то от голода. И, возможно, ей даже плевать уже на то, что они целых шесть лет пробыли в закрытом бункере (на самом деле — нет), но главное — Расмус был здоров. А теперь всё начинается с самого начала. Этот как петля бесконечности. Разорвать ли этот порочный круг? Возможно ли это? Хватит вопросов — Симона даёт утверждение: Ты должен сделать что-нибудь! Ты должен спасти его! Должен. Обязан. Он твой сын. Он нуждается в помощи. Ты виновен в этом конце света. Ты знаешь, что это за вирус. Ты умеешь им управляться. Но отец лишь потерянно вертит головой: — Не могу, — седой мужчина всплескивает руками и смотрит куда-то сквозь дочь. — Сделай что-нибудь! — Симона… — Но это ты всё сделал: Расмус, дождь, всё — это! — Она вертит руками, смотрит по сторонам и ищёт хоть что-то, за что можно в этой реальности ухватиться, но ничего не было. Она помнит, как спустя шесть лет, впервые вышла наружу из бункера и увиденное её потрясло. Она помнит, как вернулась обратно и сказала брату: «Расмус, там ничего нет. Ничего. Ничего!». И сейчас тоже «ничего» — отец не собирается предпринимать — ничего. Она кидает отцу претензию: Это всё — ты! Папа, сделай что-нибудь! — Симона, мы не знаем последствия мутации. Мы не знаем, как распространяется вирус. Нам нельзя выбегать с ним, нельзя даже контактировать. Нельзя рисковать, он может убить нас всех, — он находит всё новые отговорки и это выводит из себя Симону: — Ты говорил, что у нас есть выход. Есть? Выход, который может быть очевиден, как выход из бункера. Просто, может, выходить будет страшно. — У нас нет времени, — беспомощно отвечает отец, обрубая любую надежду. Обрубая смысл всех этих лет. Обрубая возможности жить дальше. Девушке становится дурно: Просто нет времени! — Ну, а если бы оно у нас было? — Она хочет услышать от отца хоть что-нибудь. Пусть выхода и возможности нет, но она хочет знать, что может сделать её отец. Что мог бы сделать в теории. Что он вообще может, ведь все шесть лет он так и не дал знать о себе. Он сидел здесь — в лаборатории, и не собирался за все эти годы даже навестить их. Он сидел здесь — в лаборатории и не ждал своих детей. Самое страшное — когда тебя не ждут и не хотят видеть. — Я не могу спасти его. Ясно? — Отец отрезает одной лишь фразой и мимикой, даёт понять, что за своих детей он бороться не будет. Ещё ночью он сказал ей, что они его дети, и он готов на многое ради них, и вот — сейчас он даже стараться не хочет, даже попытаться. Опять обман. Опять Симона несёт одна ответственность за брата, а всем остальным плевать. Опять отец умывает руки и даёт задний ход. Опять он предаёт. Опять всё повторяется. Симона отчётливо сложила, как пазлы, всю комбинацию, все воспоминания и ноги подкосились. Она почувствовала дурноту — в сердце, в желудке, в голове. И чувствовала, как в ней растёт злоба. И слава Богу. Злость придавала ей сил. Она изменилась в лице, подняла голову, стрельнула глазами и ответила: — Если ты не хочешь спасать, Я спасу. Она развернулась и пошагала под его «Стой, Симона, Стой! Это очень опасно! Он прикончит нас всех!» Девушка бежала по коридорам, сквозь сигнализацию, и думала лишь о том, что важно. Брат был всегда эпицентром того, из-за чего она не сошла с ума в бункере. Эпицентром того, почему она прошла все эти испытания. Почему она готова была пойти на всё, чтоб добраться до стены. И вот — результат. Здесь нет никакой помощи. Здесь нет никакой цивилизации, а лишь её фантомные боли. Злоба нарастала в ней, а вместе с ней мысли о том, что если она одна справилась за шесть лет, то вместе со своей командой пропасть не должна. Пусть даже это будет стоить ей жизни, но если сдаться сейчас — значит, что все эти годы были пустотой и забвением.